… о цивилизациях, иммиграции и иммигрантах

Европе, в том числе России, не прожить без иммигрантов. Когда она это поймет, то, может быть, возьмет на вооружение американский опыт мирного сосуществования различных культур и этносов
Во французских городах объявлен комендантский час - по забытому закону полувековой давности о чрезвычайном положении. Апокалиптические картины ночных пожарищ похожи на сцены голливудских фильмов о катастрофах или нашествии злых инопланетян. Так и есть, война миров. Инопланетяне эти хоть и жили бок о бок с землянами, но будто в ином измерении.
Иногда они из своего измерения выходили в наше. Помню, шесть лет назад в маленьком Осло я увидел демонстрацию против суда в Турции над курдским вождем Оджаланом. Я и не замечал, что в маленькой и не слишком густо населенной Норвегии столько курдов. Заметил только тогда, когда они собрались в понурую массу, со стариками и малыми детьми на руках. Захотелось воскликнуть: батюшки, а норвежцы-то где?

Арабская Европа
Бунт арабских подростков во Франции многих застал врасплох, но только не русских литераторов. Еще до всяких событий бойкая дамочка с параноидальным мышлением настрочила роман "Мечеть Парижской Богоматери". Мол, недалек тот час, когда главный католический собор Парижа превратят в свое нечестивое капище кровожадные исламисты - подобно тому, как превратилась когда-то в мечеть константинопольская Святая София; натурально, в их пособники подаются патологические русофобы - прибалты... Опус этот, порожденный извечной русской боязнью внешнего мира и социальным заказом на литературу такого сорта, рекламируется теперь чуть ли не как новый Апокалипсис, боговдохновенное откровение православной юродивой о грядущих казнях и бедствиях.
Страхи перед басурманским нашествием не новы. Они до того порой застят белый свет, что заставляют отрицать очевидные вещи. Достоевский в "Дневнике писателя" удивленно отмечал: "А ведь у нас теперь объявилось довольно много любителей турок" - и излагал фальшивый, по его мнению, аргумент этих любителей: "Христианский мир потопал во мраке невежества, когда у арабов уже сияла наука". И саркастически отвечал им: "Выходит, стало быть, обратно, что мусульманство есть свет, а христианство начало тьмы. Какая уединенная логика!.. Что ж они свой светоч-то потушили так рано!"
И ведь знал прекрасно, что в варварской Европе именно арабы оставались хранителями и продолжателями великого наследия античной культуры, - знал, но нелюбовь к исламу не позволяла признать историческую истину.
Арабы Европе не чужие. Они уже 13 веков как европейцы. На рубеже I и II тысячелетий нашей эры какой город в Европе был крупнейшим центром цивилизации? Уж, конечно, не Рим, не Константинополь и не Париж. Этим городом была Кордова, столица сверхдержавы раннего Средневековья, Кордовского халифата. То был золотой век арабской культуры. Путешественники, оказавшиеся в Кордове, дивились прекрасным дворцам, паркам, мощеным улицам, освещенным по ночам масляными фонарями, водопроводу и богатейшим библиотекам.
Если уж подбирать литературные аналогии, то уместнее вспомнить название другого великого романа Виктора Гюго - "Отверженные". Не так важен теперь непосредственный повод для беспорядков (подростки прятались в трансформаторной будке от полицейских и погибли от разряда тока высокого напряжения; да неужто на французских будках нет черепа с костями?). Важно то, что беспорядки эти не имеют никакого отношения к "столкновению цивилизаций", противостоянию ислама и христианства и уж тем более к терроризму.
После Второй мировой войны разоренной Европе остро требовались рабочие руки, и она широко распахнула двери перед гражданами своих заморских колоний. Жители арабского Востока, Южной Азии и Вест-Индии отнюдь не рвались на континент, едва способный прокормить собственное население. Их туда усиленно приглашали. Мусульманские общины стремительно росли, осваивались, мусульмане вместе с другими иммигрантами поднимали из руин европейские города, работали на самом грязном и трудоемком производстве. В 70-е годы экономический рост сменился спадом, и надобность в них отпала. В Европе появилось движение за изгнание восвояси выходцев из третьего мира.
Мусульмане Европы так и не интегрировались в западное общество. Они последние в очереди за благами цивилизации. В Национальном собрании Франции - стране, где мусульмане составляют 10 процентов населения, - среди 577 депутатов нет ни одного мусульманина. Ни одного нет в итальянском парламенте, в бундестаге - один на три с лишним миллиона единоверцев. В нижней палате британского парламента мусульман чуть более двух десятков. Зато в тюрьмах мусульманское "представительство" куда выше.
Всякий, кто бывал в Европе, знает: практически у каждой европейской столицы, в том числе у Парижа, есть унылые, дышащие безнадежностью задворки, где на европейца смотрят косо, - арабские кварталы. Что старые, что новые иммигранты - эти люди не в состоянии вырваться из порочного круга этнической и конфессиональной изоляции. В том, что они не смогли интегрироваться в западное общество, нет их вины. В Германии турок даже в пятом поколении не становится немцем. Только недобросовестные или некомпетентные люди способны утверждать, что иммигранты из стран третьего мира не хотят адаптироваться и по доброй воле выбирают криминальный путь. В том-то и дело, что они ничего не выбирают. Не из чего выбирать.
Существует миф, что в Европу едут самые необразованные и бедные - голь перекатная, которой терять нечего. Вздор. То-то сын одного такого горемыки, владельца универмага Harrods в Лондоне и отеля Ritz в Париже, был бойфрендом самой Дианы Уэльской. Да ни в одной стране Ближнего Востока нет такой концентрации арабских миллиардеров, как в Англии и Франции. Но даже Доди аль-Файед не стал там своим: погиб он вместе с Дианой, а хоронили его отдельно.
Министр внутренних дел Франции Николя Саркози - главный усмиритель бунта, на которого либералы окрысились за то, что он обозвал поджигателей машин "сбродом", сам живая иллюстрация этнических проблем сегодняшней Европы. Его полное имя - Nicolas Paul Stephane Sarkozy de Nagy-Bocsa. Он сын венгерского иммигранта, получившего французское гражданство благодаря службе в рядах Иностранного легиона в Алжире (воевать в Индокитай отца не послали благодаря фальшивой справке, выданной добрым доктором), а по материнской линии - потомок греческих сефардов, еврейских подданных турецкого султана. У Саркози богатый этнический и религиозный бэкграунд, но родственники не считали нужным морочить ребенку голову и воспитали его католиком-французом. Они знали, что, оставаясь представителем меньшинства, мальчик карьеры во Франции не сделает.
Надо отдать ему справедливость: именно по инициативе Саркози правительство Франции предприняло хоть что-то для налаживания диалога властей с мусульманской общиной - учредило два года назад Совет по делам мусульман. Именно Саркози предложил принять поправку к закону 1905 года об отделении церкви от государства, разрешающую государственное финансирование мечетей, - это лучше, чем если их будут финансировать саудовские принцы-ваххабиты. Не в последнюю очередь из-за своих воззрений на проблему арабского меньшинства министр заслужил репутацию bete noire - пугала огородного.
Обида Саркози вполне понятна. Он сорвался. Ведь он хотел помочь арабской общине. Но меры, им предлагаемые и частично реализованные, безнадежно опоздали.

Россия для русских
"Правый марш" в Москве случайно совпал с французскими беспорядками. Но не случайно русские нацисты активизировались именно в день изгнания из Кремля "польских интервентов", то бишь день спасения России от европейской заразы. Ведь не сделали же кремлевские герольдмейстеры новым Октябрем день взятия Казани, или Астрахани, или победы над крымским ханом или турецким султаном, или, наконец, день Куликовской битвы, круглый юбилей которой тоже отмечался в этом году. О любви квасных патриотов именно к этому эпизоду русской истории писал Пушкин в "Рославлеве", где речь идет о начале наполеоновского нашествия: "...гостиные наполнились патриотами: кто высыпал из табакерки французский табак и - стал нюхать русский; кто сжег десяток французских брошюрок, кто отказался от лафита и принялся за кислые щи. Все закаялись говорить по-французски; все закричали о Пожарском и Минине и стали проповедовать народную войну, собираясь на долгих отправиться в саратовские деревни".
Вот и Достоевский - желая внушить читателю святую ненависть к "турку", что он делает? Рассказывает о привезенной в Москву из Сербии девочке (сам он ее, правда, не видел - рассказал приятель), которая то и дело падает в обморок от страшного воспоминания: "Она сама, своими глазами, видела нынешним летом, как с отца ее сдирали черкесы кожу и - содрали всю". Но кто же допустил такое злодейство? Не извольте сомневаться: "О цивилизация! О Европа, которая столь пострадает в своих интересах, если серьезно запретить туркам сдирать кожу с отцов в глазах их детей! Эти, столь высшие интересы европейской цивилизации, конечно, - торговля, мореплавание, рынки, фабрики, - что же может быть выше в глазах Европы?"
То есть и слава Богу, что мы, русские, знать не знаем этой проклятой цивилизации. В отличие от католиков, мусульмане у него как раз симпатичные, разве что чеченец в "Мертвом доме" - "мрачное и угрюмое существо"; он и о Пушкине, о его "Подражаниях Корану" говорит: "Разве тут не мусульманин, разве это не самый дух Корана и меч его, простодушная величавость веры и грозная кровавая сила ее?" Вон как, чуть не стихами говорит об исламе апостол русского православия!
И ведь не случайно президент России не пожелал почтить своим присутствием Куликовскую годовщину, зато с какой казенной помпой отпраздновали мифическое тысячелетие Казани! А как же иначе. Именно Орде обязаны своим возвышением лебезившие перед нею московские князья, огнем и мечом приводившие в повиновение единоверцев и совершавшие ради ярлыка на великое княжение одно политическое предательство за другим. Следствием такого стратегического партнерства были ордынские порядки в администрации Московии.
На Руси на чужеземца всегда смотрели косо, но чужеземцем этим был "немец", то есть европеец, этот лимитчик великой империи. И в военных поражениях, и в эпидемиях, и в недороде вечно обвиняли проклятых еретиков. Особенно же доставалось учителям-иностранцам начиная с фонвизинского Вральмана, - как будто сам Фонвизин не лифляндский немец! Шло время, уже не только русскими генералами и министрами, но и царями стали немцы, целые поколения русских дворян были воспитаны иностранными гувернерами, и вот, извольте, - икона русской интеллигенции, Антоша Чехонте, пишет веселую юмореску о том, как русский барин гнуснейшим образом унижает "дочь Альбиона" - гувернантку своих собственных детей. Чем, спрашивается, Чацкому не угодил "французик из Бордо"? Дантес у Лермонтова "заброшен к нам по воле рока" - прямо как шпион или диверсант на парашюте, агент мировой закулисы. А все эти бесконечные достоевские Амалии Ивановны и фон Лембки, отравляющие жизнь русскому человеку, Штольц, измывающийся над Обломовым...
Да найдите хоть одного мусульманина в русской классической литературе, изображенного с той же мерой неприязни, что европеец. Правда, у Пушкина русские витязи-христиане выезжают поутру в чисто поле
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса.
Но это уже не былинные богатыри, а явные терские казаки ермоловских времен (непонятно, впрочем, откуда в русских лесах взялся сарацин - не иначе как заброшен по воле террористического центра).
И вот теперь мусульманин оказался главным врагом русского народа. А еще совсем недавно врагом этой "России для русских" был сионист, пьющий кровь христианских и палестинских младенцев. Каким волшебством совершилась эта метаморфоза? Да никаким. Просто охотнорядцы московские ненавидят всех, а самой лютой ненавистью - самих себя. Злее врага, чем сами русские, у русских отродясь не бывало.
Гастарбайтеры не упали на Россию с неба. Это ее колониальное прошлое, которое она пытается растолкать по углам былой империи, с глаз долой. Ладно профессиональные патриоты-государственники, о которых Петр Вяземский писал: "Как похотлив их патриотизм! Только пощекочешь их, а у них уже и заходится и грезится им, что они ублудили первую красавицу в мире".

Евреи есть - еврейского вопроса нет
В апреле далекого теперь 1987 года генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев принимал делегацию членов Конгресса США во главе со спикером нижней палаты Джеймсом Райтом. Среди прочего энергичный советский лидер, затеявший перестройку, поинтересовался, как решается в Америке национальный вопрос. "Мы действительно искренни, - говорил он, - когда предлагаем обмениваться опытом в решении самых разных, в том числе национальных проблем. Но чтобы от этого была польза, надо отрешиться от спекуляций и попыток вмешательства во внутренние дела, отвыкать от жандармских и учительских замашек. Надо отказаться от "образа противника"..."
Разговор получился сродни описанному в "Золотом теленке": евреи есть, а еврейского вопроса нет. "В Соединенных Штатах живет много разных народов, - сказал Горбачев, - но почему у вас нет государственных образований в виде отдельных штатов, основанных на этническом и культурном базисе для черных, для поляков, для пуэрториканцев и других?" (О русской общине США генсек предусмотрительно умолчал.) Присутствовавший на встрече пастор Джесси Джексон, лидер движения за гражданские права афроамериканцев, счел себя оскорбленным и даже, как говорят, заявил протест. То, о чем говорил Горбачев, - мечта американского расиста.
Приехав в США впервые, поражаешься этническому разнообразию этой страны. Очень скоро к этому обилию лиц и костюмов привыкаешь и начинаешь его воспринимать как должное. Здесь встречаешь выходцев со всего света. Более того: здесь живет множество людей, которых больше нигде на свете не увидишь, - плод "кровосмешения" сразу нескольких этносов, представителям которых кроме Америки и встретиться-то негде. Число комбинаций неисчерпаемо. Если это не этническая идиллия, то, по меньшей мере, мирное этническое сосуществование. Здесь нет, по слову Павла, "ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания" - все американцы. Это, пожалуй, главное достояние Америки, самый важный урок, какой только можно извлечь из ее истории. Но так было не всегда. Этнический мир наступил далеко не сразу.
Америка никогда не была колониальной державой. Она была колонией, ареной столкновения интересов европейских стран.
Сегодня доказано, что даже те, кого в Америке называют коренными американцами, индейцы, - на самом деле тоже пришельцы. Предки индейцев, племена монголоидной расы, перешли из Сибири на Аляску 20 тысяч лет назад по перешейку, располагавшемуся на месте нынешнего Берингова пролива. До Колумба и викингов, в V веке, Америку открыли китайцы. Первые английские поселенцы, отцы-пилигримы, были пуританами, исповедующими английский вариант кальвинизма. Они были религиозными диссидентами, спасавшимися за океаном от гонений, сравнивали себя с евреями, избегнувшими гнева египетского фараона - английского короля, и верили, что Америка - земля обетованная, где им суждено воздвигнуть по воле Провидения Град Божий на холме.
Эта идея ниспосланной свыше миссии стала смыслом существования этой страны. "Мы, американцы, - писал молодой Германн Мелвилл, - особые, избранные люди, мы - Израиль нашего времени; мы несем ковчег свобод миру..." Америка всегда была страной, куда со всех концов света ехали по своей воле, хотя и не от хорошей жизни.
Уже в колониальные времена, еще до начала массового ввоза рабов-африканцев, практиковался импорт рабочей силы из Европы. Это были так называемые законтрактованные работники, которые были обязаны отработать стоимость перевоза, харчи и ночлег - на выплату долга уходило обычно от трех до семи лет. После Гражданской войны и отмены рабства ввоз законтрактованных работников возобновился, но теперь уже из Китая. В 80-е годы XIX века основной поток иммигрантов составила европейская беднота, получившая возможность перебраться в Америку вследствие удешевления пароходного сообщения через Атлантику. Это были прежде всего выходцы из Германии, Италии, Австро-Венгрии, Ирландии и России. Волна, получившая название "новой иммиграции", не спадала вплоть до Первой мировой войны.
Этот многолюдный поток вливался прежде всего в ряды промышленных рабочих. В 1900 году иммигранты первого поколения составляли уже более половины численности рабочего класса. В 1905 году число иммигрантов, прибывших в США в течение одного года, впервые составило один миллион человек. Они привезли с собой из Европы методы социального протеста. Знаменитые классовые бои начала XX века были почти исключительно движением этнических меньшинств. Самый известный эпизод этой борьбы - стачка в 1886 году на чикагском тракторном заводе McCormick Harvester и последовавшее за нею столкновение с полицией, в память о которых II Интернационал учредил праздник 1 мая, - был акцией протеста немецких рабочих. Крупнейшая индустриальная катастрофа в США, пожар на нью-йоркской фабрике готового платья Triangle в 1911 году, во время которого погибли 146 молодых работниц-иммигранток, стала событием, которое привело к радикальному пересмотру трудового законодательства. Одна из активисток этого движения, Клара Лемлих, родилась близ Кишинева - ее семья переехала в Америку после кишиневского погрома 1903 года. Примечательно, что профсоюз работниц-швей назывался международным. В забастовке 1912 года на текстильных фабриках города Лоуренс в штате Массачусетс - она вошла в анналы под названием "Хлеб и розы" - участвовали рабочие 51 национальности. Сам главный фабрикант Уильям Вуд, впрочем, тоже был сыном португальских иммигрантов. Все эти события бесповоротно изменили облик Америки.
В разные периоды своей истории и по разным причинам США пытались ограничить приток "нежелательных" иммигрантов. Акты о враждебных иностранцах и подстрекательстве к мятежу 1798 года уполномочили президента заключать в тюрьму или высылать подданных государств, с которыми США находятся в состоянии войны, причем под квалификацию враждебной деятельности подпадали сочинение и распространение "клеветнических" материалов об американском правительстве. В 80-е годы XIX века был введен запрет на иммиграцию из Китая, распространенный затем на Гавайи и Филиппины, а позднее и на все страны Азии. Закон 1903 года запретил въезд проституткам, анархистам и другим лицам, которые "верят в то, что правительство Соединенных Штатов или любое другое правительство должно быть свергнуто путем применения силы".
И все-таки эта страна в целом никогда не воспринимала иммиграцию как обузу. Все эти и многие другие меры приводили не к сокращению иммиграции, а к ее превращению из легальной в нелегальную. По прошествии времени все запретительные законы приходилось отменять.
Жизнь иммигранта в первом поколении зачастую нелегка. Но, работая в поте лица таксистом или мойщиком посуды, пришелец знает: у его детей есть шанс подняться по социальной лестнице хоть до самого верха. Иммигранты уже второго поколения воспринимают американскую историю как свою собственную: дети арабов и индусов уверены, что их предки воевали в Континентальной армии Джорджа Вашингтона, искали лучшей доли на Западе в фургонах пионеров, сражались на полях Гражданской войны - конечно же, за отмену рабства.
Иммигрант, едва ступивший на американскую землю, сразу чувствует, что он не одинок и не беззащитен - в США действует разветвленная инфраструктура организаций, отстаивающих интересы представителей этнических и религиозных меньшинств на всех уровнях. Здесь никому не приходит в голову запрещать школьницам-мусульманкам носить хиджаб, как это сделали во Франции. Принцип действия американского "плавильного котла" - принцип адаптации иммигрантом ценностей его новообретенной родины. Это вовсе не означает забыть свою культуру.
Примеров того, что американская мечта - не сказка, сколько угодно. Посол США в Багдаде Залмай Халилзад - пуштун. Генерал Джон Абизаид, в чью зону ответственности входят Афганистан и Ирак, - ливанец. Недавно в Сенате прошли слушания по вопросу об иммиграционной реформе. Проводил их сенатор Арлен Спектер, чьи родители родились на Украине, а в числе свидетелей были натурализованные американцы - уроженка Тайваня, министр труда Элен Чао, и бывший израильтянин, министр внутренней безопасности Майкл Чертофф. Самым ярым противником либерализации иммиграционного законодательства оказался эксперт по имени Марк Крикорян.
Он не одинок. В нижнюю палату Конгресса недавно внесен законопроект о возведении великой американской стены, забора на всем протяжении границы с Мексикой, и готовится другой - об отмене jus soli - "права почвы", то есть предоставления гражданства по месту рождения. В Техасе и других пограничных штатах добровольцы под предлогом борьбы с терроризмом патрулируют границу - ни одного террориста пока не поймали и вряд ли поймают, потому что террористы приезжают в США с идеально выправленными документами. Оттого и приезжают, что местная мусульманская община в абсолютном большинстве воспринимает Америку как свой дом и в заговорах "Аль-Каиды" не участвует. А вот взрывы в Лондоне устроили свои, местные.
После падения Берлинской стены Европу захлестнула волна иммиграции, сравнимая с американской конца XIX - начала XX века. Но в том-то и дело, что Европе требуется еще больше иммигрантов: коренное население стареет, демографического взрыва среди "титульных наций" не ожидается - кто же прокормит пенсионеров? Потребность составляет 50 миллионов человек до 2050 года.
Европа давно уже стала континентом иммигрантов. Теперь ей нужно научиться быть им. Как? Мусульмане должны ощутить себя частью этого общества, этой цивилизации, а не ее изгоями. Нужно добиться, чтобы они ассоциировали себя со свободным миром и воспринимали угрозу ему как общую. Решение проблемы именно в этом, а не в погромной паранойе, которая лишь раскручивает спираль ненависти и насилия. Это отлично понимал Редъярд Киплинг, написавший:
В доме моем и в доме твоем - мира судьба, планида.
Но над домом моим и домом твоим - полумира злость и обида.
И должен мой дом, и должен твой дом жить в сердечном согласье,
Иначе мой дом, иначе твой дом погибнут враз, в одночасье.

Владимир АБАРИНОВ. "Совершенно секретно", 23 ноября 2005 года