… о миграции и политике

Демография давно перестала быть одним из разделов статистики и приобрела серьезное политическое значение. Объясняется это тем, что демографический спад влечет за собой клубок проблем, связанных с миграцией, которые были выдвинуты на передний план в связи с последними событиями во Франции, а также выборами в Московскую городскую думу. Оживление политической активности, связанное с московскими выборами, очевидно, объясняет тот явно завышенный интерес, который был проявлен российскими СМИ по отношению к событиям во Франции. Однако даже если информационный повод оказался неадекватно раздутым, важно дать принципиальную политическую оценку тому всплеску популизма в России, который сопровождал два этих событийных ряда. Но поскольку проблема миграции является производной от демографической, рассмотрим демографический аспект проблемы.

Причины демографического кризиса
Демографический спад, переживаемый всеми развитыми странами, связан с теми процессами, которые обобщенно называются модернизацией. Прежде всего этот спад выражается в том, что падает рождаемость. Для простого воспроизводства населения необходимо, чтобы на одну женщину приходилось (среднестатистически) более чем два ребенка. Но этот показатель ниже во всех основных странах, прошедших индустриализацию. Специфическим фактором, осложняющим демографическую ситуацию во многих постсоветских странах, является высокий уровень смертности - как в силу возрастных, так и многих других причин. Но если ранняя смертность не является специфической для истории человечества, то падение рождаемости - вещь действительно уникальная.
Падение рождаемости связано в современных обществах, во-первых, с изменением хозяйственного значения детей. В аграрных и раннебуржуазных обществах большая патриархальная семья является также основной хозяйствующей единицей, а дети - экономически необходимым элементом этой единицы. Без обширной семейной общины невозможны ни жизнь крестьянского двора, ни работа раннекапиталистического предприятия. Наличие большого числа детей является здесь не только залогом расширения предприятия и его экономического процветания, но также своеобразной страховкой, гарантирующей родителям сносную старость в условиях, когда еще не существовало никакого "социального государства". Потребность в детях резко падает при возникновении индустриального типа производства, растворяющего семейный бизнес ранних буржуазных хозяйств в море свободного наемного труда. Но и здесь дети все еще выступают в качестве "пенсионной страховки". Ситуация радикально изменяется при возникновении современной системы социальных гарантий. Пенсионное обеспечение (равно как и медицинское обслуживание) находится в зависимости от индивидуальной карьеры. Дети в такой ситуации являются просто обременительной обузой.
Вторая группа факторов, ведущих к падению рождаемости, связана с изменением структуры семьи и положением женщины. Патриархальная семья, которую по инерции наследовало и буржуазное общество, предполагает весьма четкое разделение ролей, в которой женщине отводится роль домохозяйки и матери. Система религиозных санкций поддерживает эту систему, не одобряя разводов и закрепощая женщину в указанной роли. Трудно сказать, сколь долго просуществовала бы эта система, если бы против нее выступали бы только феминистки и сторонники гендерного равноправия. В действительности эта ситуация была радикальным образом изменена лишь во второй половине XX в., когда женщина полноправным образом вышла на рынок труда. Труд освободил женщину и дал ей возможность самостоятельно переопределять свои социальные роли. И этот выбор оказался далеко не в пользу домохозяйства и материнства. Дети оказались обременительны для современной женщины. Она выбирает деятельность, а не семейный очаг или участь матери-одиночки. И это не только экономический, но и культурный выбор. Все большая неустойчивость семьи не в последнюю очередь обусловлена именно эмансипированным положением женщины в современном обществе.
Третья группа факторов, ведущих к снижению рождаемости, связана с современной системой образования. Если в крестьянском и раннебуржуазном обществах ребенок с младых ногтей вовлекался в трудовую деятельность, то появление общеобязательной и общедоступной системы образования превратило каждого ребенка в серьезную и обременительную статью расходов, а не доходов.

Миграция и популизм
Привлечение мигрантов является, с одной стороны, естественной реакцией капиталистической экономики, пополняющей трудовой резерв за счет дешевой рабочей силы мигрантов. Эта рабочая сила ценна не только своей дешевизной, но еще и тем, что готова занимать непопулярные секторы экономики (в социалистической экономике, впрочем, происходило то же самое - вспомним "лимитчиков"). В Москве, например, основная масса мигрантов занята сейчас в строительстве, на транспорте, в сфере мелкой рыночной торговли, а теперь все больше и в сфере ЖКХ. Это пополнение в любом случае происходит и будет происходить - будь то легальным, полулегальным или нелегальным способом.
С другой стороны, привлечение мигрантов является предметом целенаправленной политики развитых государств, усматривающих в сокращении населения серьезную угрозу для своего существования. Россия не является здесь исключением. В нашем случае данное ощущение угрозы государству, связанное с сокращением населения, может формулироваться, в частности, как проблема сохранения огромной территории страны и охраны ее границ (то есть как проблема пополнения армии, которая крайне непопулярна у урбанизированного населения). Напомним, что в разгар парижских событий и той популистской волны, которая возникла на националистических маршах 4 ноября и достигла кульминации в московской агитационной программе партии "Родина", Федеральная миграционная служба России объявила о планах амнистировать в 2006 году миллион нелегальных мигрантов. Таким образом, пока на политической авансцене разворачивался шутовской популистский карнавал, государство спокойно действовало по собственной программе.
В мигрантах заинтересованы и экономика, и государство. Несмотря на разную направленность, интересы этих систем могут достичь компромисса. Это произойдет в тот момент, когда ущерб от репрессивных мер государства, заинтересованного в легальности мигрантов (то есть в их налогообложении), сравняется с теми выгодами, которые бизнес извлекает из их нелегального положения.
И все было бы замечательно, если бы не еще один важный компонент социальной системы, а именно само общество. Общество - будь то во Франции или в России - всегда начинено консервативно-ксенофобскими предрассудками и мифами. Эти мифы могут принимать обыденную или утонченную ("научную") форму, но суть их от этого не изменяется. Они относятся к тем бытовым "очевидностям", которые крайне нечувствительны к любым аргументам. На всякий аргумент здесь всегда найдется "случай из жизни", который "докажет", почему мы не можем сосуществовать с представителями других народов и культур (разумеется, эти "случаи из жизни" будут строго избирательны).
С учетом этих общественных настроений в публичной области разворачивается забавная игра: два основных лоббиста политики - государство и экономика - запускают в оборот популизм, продолжая за этой ширмой действовать, исходя из собственных резонов. Разумеется, как всем известно из истории XX века, такие игры могут плохо кончиться. Популизм не просто опирается на общественное мнение, но его изменяет, придает ему определенную интеллектуальную и политически действенную форму. Получив ее, националистически-популистские настроения являются уже не просто "безмолвным" бытовым фактором, а самостоятельной политической силой, способной выступать без поддержки тех сил, которые стремились ими манипулировать. Однако в серьезность таких последствий никто не верит.
Отношение к националистическому популизму, широко оперирующему антимигрантской риторикой, может быть сформировано, исходя из анализа тех принципов, из которых он исходит (концептуально), или же исходя из последствий, к которым он ведет (прагматически). Концептуальная несостоятельность связана с тем, что в конечном итоге проблема отношения к "инородцам" при популистском подходе выливается в проблему крови. Вообще говоря, культура, навыки экономического, социального и бытового поведения не являются данными от природы. Они изменяются достаточно быстро под влиянием социальных факторов. Если исходить из этого, то проблема "инородцев" - это проблема определенной политики и функционирования спонтанных социальных институтов, которая может быть так или иначе рационально разрешена. В таком случае вопросы дисфункциональности, связанные с присутствием мигрантов (криминогенность, безработица и т.д.), - это вопросы по отношению к нашему законодательству, деятельности различных учреждений, экономических и социальных институтов (школы, армии и т.д.). Но эти вполне конкретные и решаемые вопросы, постановка которых отличает современное общество, весьма неудобны для многих людей и групп, отвечающих за функционирование этих институтов.
Им куда как проще, избегая такой постановки вопросов, воспользоваться архаичным мифом крови. Тогда окажется, что "инородцы" - это просто "по природе" другие люди. Они другие не потому, что получили другое воспитание и приобрели другие социальные навыки. Совсем наоборот, эта их другая культура является следствием их природной инаковости, другой крови. Если теперь эту концептуальную посылку мы разовьем в полную логику политического действия, то придем к выводу о том, что в силу кровной несовместимости мы несовместимы бытийно: наше существование само по себе отрицает их существование самих по себе, и наоборот. Эту проблему можно решить политкорректно - разойтись по разные стороны государственной границы, а если возникнет конфликт, то для его разрешения есть испытанное средство - "продолжение политики другими средствами" (война). Менее политкорректный способ подхода к этой же проблеме был предложен, как известно, немецкими национал-социалистами, поставившими ее решение на индустриальный поток.

Обратимся теперь к прагматической оценке популизма. Популизм не способен препятствовать проникновению в современные общества инокультурных элементов. Это невозможно уже просто потому, что в этом объективно заинтересована экономика (в том числе российская), реализующая свои интересы в условиях современного глобализированного мира. Практические последствия популистских программ реально могут состоять только в том, что в обществе формируется атмосфера нетерпимости, загоняющая инородные элементы в своеобразное подполье, формируя особый культурный тип "человека из подполья". Единственным следствием этого вытеснения является формирование герметичных и весьма устойчивых анклавов "инородцев". На какое-то время они могут стать почти незаметными, но лишь за счет того, что мобилизуют старые и вырабатывают новые внутренние защитные ресурсы. В таких группах не только консервируется их инаковость, но и вырабатываются специфические антиассимиляционные идеологические антитела, многократно затрудняющие возможность их интегрирования (история еврейского народа - прекрасный тому пример). В результате возникает такая ситуация, которая, являясь следствием популизма, становится для него аргументом, якобы подтверждающим его правоту. Загнанный в подполье конфликт чреват социальными взрывами большего или меньшего масштаба (что мы и наблюдали во Франции). Эти события, однако, являются промахами политики ассимиляции, следствием того, что проблему под влиянием того же популизма систематически вытесняли из общественного сознания, а не решали ее. Абсурдность же риторики популизма состоит в том, что, ссылаясь на эти события, он побуждает к тому, чтобы справиться с ними путем еще большей интенсификации их причин. К сожалению, в потоке бурных обсуждений недавних событий во Франции никто, кажется, внятно не объяснил простую механику этих событий в стране, в которой на последних президентских выборах также возникла реальная опасность прихода к власти популистского лидера.

Виталий КУРЕННОЙ, кандидат философских наук, доцент философского факультета РГГУ. "Политический журнал", 28 ноября 2005 года