… об отмене 35-часовой рабочей недели во Франции

На этой неделе, несмотря на массовые протесты, устроенные по призыву профсоюзов Франции, парламент страны окончательно утвердил закон об отмене обязательной 35-часовой рабочей недели. Этот весьма символичный для Европы факт левые экономисты называют унизительными уступками, связанными с экономическим кризисом. Но, похоже, ограничение рабочей недели уже не нужно ни компаниям, ни их сотрудникам, ни остальным жителям страны.
Согласно новому закону, у французских работодателей появилось право отдельно оговаривать с сотрудниками количество рабочих и сверхурочных часов. Такая система давно работает в Британии и США, но французские социалисты выступили категорически против, ведь именно во время их правления в 1998 году 35-часовая неделя и была введена в Пятой Республике (в России, для сравнения, она ограничивается 40 часами). Вместе с социалистами в многотысячных демонстрациях традиционно участвовали и профсоюзы – они уже не первое десятилетие ратуют за ограничение рабочей недели. Но на этот раз «защитники рабочего класса» проиграли. Как показала практика последних лет, законодательно закрепленный короткий рабочий день не выгоден всем. Для компаний – это лишние убытки, для работников – низкая зарплата, а для потребителей – закрытые по вечерам супермаркеты, парикмахерские, банки и прочие заведения.
По данным международной Организации международного сотрудничества и развития, рабочие стран континентальной Европы (Франция, Германия, Италия), славящиеся своими профсоюзами, в среднем работают меньше, чем в США и Великобритании, особенно с учетом подработок. А ведь когда-то все было наоборот. В начале 1970-х годов средний немец или француз работал около 2 тыс. часов в год, теперь же – около полутора тысяч. Американцы же, как раньше, так и сейчас, работают более 1700 часов в год. Одновременно и влияние американских и английских профсоюзов, которые в первой половине ХХ века не имели себе равных, значительно уступает теперь активности европейского рабочего движения. На первый взгляд, это демонстрирует силу гражданского общества Европы и потенциал ее социальной политики. Однако на деле – все ровно наоборот.
Известно, что менее строгие ограничения по продолжительности рабочей недели приводят к большему росту главного экономического показателя – производительности труда в пересчете на одного занятого: к примеру, в США и Британии с 2000 года она выросла, соответственно, на 9% и 11%, в то время как во Франции и Германии – на 6% и 7%, а в Италии она и вовсе снизилась на 2%. Этот факт и имел в виду президент Франции Николя Саркози, когда говорил о необходимости стимулирования экономического роста. Профсоюзы и левые экономисты убеждены, что в жертву этому росту отдают главное завоевание европейцев – социальные гарантии. Но так ли это?
Один из главных контраргументов против снятия ограничений на величину рабочей недели – опасение, что снизится оплата труда в пересчете на часы. Логика тут проста: в условиях довольно высокой сегодня безработицы правила игры определяет работодатель, и он попросту заставит сотрудников работать больше за те же деньги. Но бесстрастная статистика показывает, что уровень оплаты труда в США и Британии (с учетом цен) выше, чем в континентальной Европе. То есть все-таки принцип «как потопаешь, так и полопаешь» действует.
Другой аргумент профсоюзов: чем короче рабочая неделя, тем больше сотрудников нужно нанимать компании для одного и того же объема работы, а значит, и безработица будет ниже. Но статистика снова говорит обратное: безработица в США и Великобритании заметно ниже, чем в Германии, Франции или Италии. Как же так? Все просто: чем производительнее рабочая сила, тем более охотно компании открывают новые рабочие места.
Оказывается, что «запретительные» меры профсоюзов попросту устарели лет на сто. Когда рынок труда еще не был так мобилен, а в основных отраслях экономики даже наиболее развитых стран царили крупные компании-монополисты, без государственного вмешательства сложно было защитить рабочего от произвола капиталистов. Профсоюзам приходилось бороться с «потогонной системой», заставлявшей рабочих (зачастую женщин и детей) стоять у конвейера круглыми сутками. Почти все, кто это помнит, уже умерли от старости, но профсоюзы с их методами и лозунгами здравствуют до сих пор. Скажем, в левой немецкой и французской прессе американский рынок труда и сегодня представлен как безжалостная дикая прерия. Так, например, одним из поводов для критики оказывается то, что в США и Великобритании значительный процент населения «вынужден» устраиваться на вторую работу, чтобы прокормить семью. В действительности же преобладающая часть совместителей в обеих странах относятся к семьям среднего и высокого достатка, то есть вторая работа для них – лишь способ дополнительной самореализации. А вот в континентальной Европе с этим большая проблема: высокий уровень минимальной зарплаты и огромные социальные обязательства для работодателей приводят к тому, что компании менее охотно берут сотрудников на подработку. Это, кстати, тоже один из факторов, сказывающихся на уровне жизни.
Это может показаться странным, но англосаксонская модель позволяет гражданам не только больше работать, но и больше отдыхать. Если минимальная продолжительность оплачиваемых отпусков в ЕС составляет 20 дней в году, то британцы отдыхают 30. Во Франции, для сравнения, этот показатель составляет 25 дней. Россияне, кстати, отдыхают 28 дней. В слабости наших профсоюзов, похоже, есть и свои плюсы.

Роман ДОБРОХОТОВ. «Новые известия», 1 августа 2008 года