… о дне Хобо

Среди знаменательных дат, отмечаемых под эгидой ООН, имеются памятные дни - самые что ни на есть милые. Второго февраля, например, был международный День водно-болотных угодий (а мы и не отметили, впустую прошел), а первого марта будет всемирный День кошек. А вот на выходные (на второе воскресенье февраля) приходится праздник уже полузабытый - День хобо.
Хобо - странствующий рабочий, сезонник - самая яркая фигура времен Великой депрессии в Америке. В определенном смысле - лицо Великой депрессии. Хобо ни в коем случае не безработный бродяга. Он именно что рабочий, бредущий по дорогам в поисках заработка, - совсем другая история и интонация. Как он выглядел? Скажем, году в тридцать втором или тридцать третьем? На плече у него торба, часто сшитая из армейского одеяла (зато теперь у сладчайшего модного дома Hermes есть линия женских сумок "Хобо"). Одет либо с подчеркнутой опрятностью (в залоснившуюся офисную пару, сохраняемую в приличном состоянии из последних сил) - это если наш хобо из белых воротничков и пытается в каждом новом городе найти место, "соответствующее его социальному статусу"; либо уж в рабочие брезентовые брюки. Штаны эти еще не джинсы, или уже не джинсы, или вообще не джинсы - в Советском Союзе пижоны почему-то называли их "техасами". Путешествует хобо (чаще всего) вовсе не пешком, а зайцем в товарном вагоне. Америка начала двадцатого века - еще железнодорожная страна. У хобо есть свой язык - устный и письменный. Хобо-знаки, или хобо-иероглифы, - самое романтичное, что есть в этой субкультуре. Потом из этих знаков выросли граффити. А покуда на дворе тридцать второй год, подъезжает наш хобо к вокзалу какого-нибудь затерянного в кукурузных полях Смитвилля, а там, на угольном баке, белым мелом целое ему письмо. Квадратик и четыре закорючки, что на хобо-языке значит: "Даже не останавливайся. Не город, а полный отстой". Ну, или в другой интерпретации: "Здесь работы нет". Монти Холм, бывший хобо, в своих мемуарах писал о том, какие изощренные толкователи знаков встречались ему. Так, весьма лаконичный символ на заборе, означающий предупреждение (наши герои оставляли друг другу подсказки - "Здесь кормят", "Отсюда гонят" и пр.), послужил причиной многочасового спора двух опытных скитальцев. Один утверждал, что символ означает: "У этого толстопузого ублюдка есть ружье", а другой утверждал, что читать надо так: "Тут живут толстосумы, и у них есть оружие".
Почему культура хобо до сих пор так волнует? Численность этой великой армии странствующих безвинных неудачников в разные годы достигала пятнадцати миллионов человек. Многие из них были семейные люди, питающие надежды найти работу и перевезти семью на новое место. Пятнадцать миллионов бродят по стране в поисках не лучшей доли, а просто доли, места - это не может не будоражить воображение. Перед нами поколение, не делавшее выбора, объединенное общей бедой и общей бездомностью, перевернувшее внутреннюю жизнь Америки. А внутреннюю жизнь Америки трудно перевернуть, хотя бы потому, что в США (в отличие от России) индивидуальная трудовая миграция - дело привычное и имеет почтенные традиции. Необходимость переехать в другой город ради новой работы мало кого пугает. Хоть вглубь Америки, хоть вдоль, хоть поперек. Средний американец меняет место жительства 2,7 раза. За жизнь, естественно. Средний россиянин - 0,23 раза. Дроби в таком "бытийном" контексте выглядят глуповато, но смысл понятен: житель США переезжает в среднем три раза: родительский дом - университетский кампус - свой семейный дом. А мы все больше сидим на своих шестнадцати аршинах и с места не двигаемся. И трудовая миграция у нас исключительно в одну сторону: из периферии в центр. Это я к тому, что трудно удержаться от праздного раздумья - а случись так, что финансовый апокалипсис все-таки грянет, каковы будут хобо нового времени? Скажем, у нас? Тем более что Международный валютный фонд уже пугает-пугает: Кристин Лагард, глава фонда, заявила недавно, что мировая экономика "демонстрирует тенденции, характерные для кризиса 30-х годов прошлого столетия - Великой депрессии. И нет ни одной локальной экономики, которая имела бы иммунитет к кризису".
Итак, русский хобо - кто он может быть? И есть ли исторические аналогии? В словаре отыщется много синонимов к слову "бродяга". Странник, скиталец, христорадник, калика перехожая, босяк, черезсословица. В семидесятые годы прошлого века появились новые важные определения - бич и старатель (это уже ближе к нашему герою, но все же хобо не бич. Он человек не столько опустившийся, сколько пустившийся в тяжкий путь во имя возвращения "приличной жизни". "Недостижимая правда дороги" его не тянет. Он не свободен от обязательств). Наконец, в последние годы в России главенствует единственное определение человека, лишившегося "места", - бомж. Но хобо - не бомж. Он лишился не определенного места жительства, а рабочего места. И тут важное различие между русским и западным понятием о "конце света". Для россиянина страшнее всего потерять жилье, квартиру - потому что на другую он никогда не заработает. Для американца - потерять работу, потому что тогда ему нечем будет платить за жилье. А русский хобо, между тем, есть уже и сейчас. Это мужчина, оставивший свою семью (но при жилье, конечно) в маленьком городе и уехавший в город более крупный на отхожий промысел. Один из самых распространенных видов современного отхожего промысла - работа охранником. По последней переписи населения "отходников" в России двенадцать миллионов человек. У каждых московских дверей сидит русский хобо. Так что памятный этот День, пожалуй что, имеет смысл отметить и нам.

Евгения ПИЩИКОВА. «Известия», 16 февраля 2012 года