Центр, район и страна. Инерция и новации в развитии российского крупногородского архипелага

А.И. Трейвиш
(Опубликовано в: Крупные города и вызовы глобализации / Под ред. В.А. Колосова и Д. Эккерта. -Смоленск, 2003, с. 54-71)

Давнее суждение о России географов-классиков («протоевразийцев» В.И. Ламанского, В.П. Семенова-Тян-Шанского) как о среднем мире интерпретируют по-разному. Для верящих в линейно-прогрессивное развитие он переходный между универсальными общемировыми эпохами. Для их оппонентов - промежуточный между цивилизациями. Отсюда вечные метания между традицией и новацией, споры о том, бедна страна или богата, развитая она или отсталая, ближе ей к Востоку или к Западу, к глобальному центру или периферии, к индустриальному (постиндустриальному) мировому городу или к деревне.

Антитезу город-село часто сводят к противоречию между обычной статистикой, по которой Россия - страна в основном городская, и руральным, полукрестьянским бытием многих городов. Но как оценить масштабы реальной урбанизации, численность переходных, маргинальных слоев? Что делает формально городских жителей России полусельскими, а сельских -полугородскими? Насколько это явление и вся городская система уникальна, что в ней в принципе неизменно, а что меняется и почему? Сначала бегло - о самом предмете и русской традиции его освещения, чтобы лучше понять или просто напомнить, о чем идет речь, насколько сильна тут историческая инерция и что делали с ней волны инноваций, модернизаций, реформ.

Центры России прежде и теперь

При всей универсальности урбанизации, у разных народов и эпох - свои «счеты» с городом. Облик, управление и отношение к окрестному миру отличают античные полисы Греции от столиц императорского Китая, немецкие бурги с регулярной сетью подопечных районов - от индустриальных конурбаций или от метрополисов Америки XX века. Пространство страны и город-центр связаны множеством нитей. Этот гигантский коммутатор (выражение П. Клаваля) растет не столько «из самого себя», сколько из внешних, часто обширных связей. Сети городов различаются плотностью, строением, типами расположения и функций.

По Н.Н. Баранскому¹, города и дорожная сеть есть каркас, который формирует территорию, придает ей определенную конфигурацию. Города-метрополисы и особенно столицы, репрезентируя свои страны, впитывают, помимо прочего, и присущее культуре отношение к пространству². Баранский³ писал также о значении для столиц поворотов в судьбе государств, с которыми они поднимались и падали. Порой их связь подчеркнута общим именем. Примером всегда служил античный Рим, а в России-Московии XV-XVII веков о нем напомнила панправославная геополитическая доктрина Москва - Третий Рим. Однако эта связь не фатальна. У центров может быть своя, причем удачливая судьба, что показала постимперская Вена, а позже и наша Москва.

Многие историки отмечали городской генезис Руси - Гардарики норманнов (страны городов на пути «в греки»). С. М. Соловьев⁴ считал город первым пребыванием славянских поселенцев, откуда они наполняли окрестную страну. По В.О. Ключевскому⁵, уже в IX веке ее составляли городовые торговые округа. Занимаясь войной и торговлей, князья еще 200-300 лет не имели деревень и пашен; мещанские законы Русской Правды почти не касались села. Крупные по тому времени центры Руси, резко возвышаясь над ее землями, заселенными в 5-10 раз слабее западноевропейских, дали имена княжествам, губерниям и потом субъектам РФ (кроме автономий и пяти восточных регионов - Алтайского и Приморского краев, Амурской, Камчатской и Сахалинской областей).

Провинциальная специфика жестко централизованной страны, не убив регионализма, вписала его в систему административных ячеек, наследниц исторических провинций⁶. Они не похожи на европейские. М.П. Крылов⁷ считает, что тут важно не заданное природой дисперсное племенное заселение, а полисное устройство, моноцентризм и иерархия старших и младших городов (Псков - «пригород» Новгорода в старорусском смысле).

Кстати, на современных российских банкнотах изображены именно города, иногда с объектами-спутниками. В масштабе России это точки; к ним и сводится ее образ страны-созвездия⁸. Или (мой вариант того же образа, не лучший и не худший) - страны-архипелага немногих, редких центров в океане периферии.

Итак, Россия началась с городов. Но потом назвать ее городской было бы, - писал Ключевский, - слишком неточно, как по отношению количества городов к пространству, так и по характеру городов, из которых многие только носили это имя, имея вид и значение большого села. Среднее расстояние между ними в обжитой зоне Европейской России к XX веку достигало 60-85 км, на Урале - 150 км, в Сибири - 500 км. За Уралом оно теперь вдвое меньше, но к западу от него сократилось лишь до 45-75 км. Между тем, центр Европы лет 500 покрывает сеть городов, отстоящих на 8-20 км⁹. Там крестьянин за день пешком успевал на рынок и обратно, а тут и на лошади ездили сутками. Это затрудняло обмен между городом и селом, развивая у деревни привычку к универсализму и самообеспечению (сельские ярмарки и т.п.).

Инерцию этого расселения, прочно связанного с аграрно-феодальной экономикой, не изменили новации Петра I, основание Санкт-Петербурга, сотен мануфактур. Даже после учреждения сотен новых городов при Екатерине II прирост их жителей до 1861 года уступал сельскому, и те 13% горожан, с которыми страна закончила XIX век, были вторым взятием планки начала XVII века. Индустрия занимала больше селян, чем горожан, мелкая - даже вчетверо больше¹⁰. Из 700 «истинных» торгово-промышленных городов в европейской части нынешней РФ лишь 45% имели статус города, а до сотни статусных были слабы экономически¹¹. С учетом полусел доля горожан достигала 17-18%, что чуть больше тогдашней среднемировой и в 2-3 раза меньше западной.

В XX веке, после полосы социально-политических потрясений, Россия пустилась догонять развитые страны и настигла их по доле статусного городского населения около 1980 года, чуть раньше Латинской Америки, линия которой близка к российской (рис. 1). Итоговые 3/4 ниже, чем, например, в Северной Европе, но сравнимы с уровнем США и Франции. В 1970 году американец Ч. Харрис¹² смело назвал СССР землей больших городов: их стало больше, чем в самих США. К 2000 году в городах размером свыше 250 тысяч человек жили 36% всех россиян, в 100-тысячных - 45,5%.

Рисунок 1. Урбанизация в XX веке. Динамика доли городского населения в ряде стран и регионов мира

Но вскоре сказалось исчерпание людских ресурсов, питавших рост крупногородских узлов. В 1950 году Московская агломерация делила с Парижской 4-5-е места в мире, к 1990 году они уступали 15 гигантам, а после 2015 года, видимо, уйдут из списка первых 30. Население России убывает быстрее, чем в Европе, за счет низкой рождаемости и особенно высокой смертности, вопреки притоку мигрантов из СНГ. По своей поздней, но быстрой урбанизации Россия близка к среднеразвитым странам, а демографически она ближе к Западу.

В то же время назвать страну городской в западном смысле было бы по-прежнему неточно. Основания для скепсиса те же, что у В.О. Ключевского. Индустриализация с ее аппетитом на рабочую силу создала много новых номинальных городов и заставила расти старые во всех районах страны. Около 630 из 1090 российских городов возникли после 1917 года, каждый третий - после 1945 года¹³. Как юные акселераты, они часто росли быстрее, чем успевали созреть, имея облик «промышленных деревень». Впрочем, дело еще в традиционной городской среде, пейзаже. Отсюда вопрос одной француженки, сошедшей с автобуса в центре старинного города на Золотом кольце: «И где же город?». То был просто перекресток дорог в окружении деревянных халуп; лишь силуэты монастырей на дальних холмах говорили об исторической роли места. Россиянин же, попав в крошечное французское поселение с плотной каменной застройкой, замком и оживленным мини-центром, всегда принимал его за город и удивлялся, узнав, что эта коммуна сельская.

Условные и реальные города и горожане

Из 105 млн. формальных горожан России, населявших (на 1.01.2002) 2948 пунктов, более четверти составили жители поселков городского типа и малых городов, к которым у нас обычно относят те, чья людность не выше 50 тысяч человек. Именно эти группы поселений (к началу 2002 года их было 2609) чаще всего такие, как тот старый город, который непохож на таковой по европейским понятиям, хотя в нем живет 44 тысячи человек. Впрочем, не все малые города России таковы. Сравнительно молодые наукограды, центры при электростанциях, включая атомные, представители некоторых других функциональных категорий обычно застроены многоэтажными домами со стандартными удобствами. Но их вряд ли больше 250-300 (10-11%). Точнее сказать трудно, не имея подробных данных о характере городской застройки; приходится использовать иные признаки.

Возьмем хотя бы такой статистический факт: не крупные коллективные хозяйства, владеющие 82% сельскохозяйственных земель, и не фермеры, а просто население, сельское и городское, производит в России более половины продуктов питания. За годы кризиса его вклад удвоился, оно дает 9/10 картофеля, 3/4 овощей, более половины мяса и молока¹⁴. Значит, в городской стране с большими «пост-колхозами» люди сами кормятся от земли, совмещая это занятие с любым иным. Это хозяйство не всегда подсобное, оно бывает товарным и прибыльным чаще все-таки в деревне, где у людей больше земли и где им помогают «пост-колхозы».

Садовые и огородные участки имеют, по статистике, 52% городских семей, а со всеми иными категориями второго загородного жилья и участков - дач, наследных и покупных владений в деревне или малом городе - не менее 2/3 (70 млн. человек). Чем меньше и беднее поселение, чем оно дальше от крупного центра и чем больше детей в семье, тем выше роль домашнего агросектора в самоснабжении. Статистика занятости числит в сельском хозяйстве России менее 8,5 млн. человек (13%), причем лишь 2,2 млн. (1/4 из них) - индивидуалы. Однако тех, кого фактически кормит земля, раза в два больше¹⁵. Итак, реальная структура занятий расходится со статистической урбанистической структурой населения страны. Отчасти потому, что статистика учитывает население в пределах городской черты. В землеобильной России эта черту часто расширяли «на вырост», она может включать резервные территории, сельскую местность. Но вот еще более важный факт: в сотне городов Европейской России свыше 2/3 жилого фонда не имеют канализации, а в 200 с лишним городах ее лишена 1/2 жилья. Это один из самых верных признаков жизни в «полугороде», ирреальной бытовой урбанизации. Еще худшая обеспеченность горячей водой (табл. 1) в роли такого индикатора менее надежна: централизованное водоснабжение, но с перебоями, о частоте которых данных нет, люди заменяют автономным (водонагревателями).

Таблица 1. Уровень благоустройства в городах разной людности (Европейская Россия)

Из городской цивилизации обычно выпадают малые города. Но даже в миллионных городах (без столиц) каждый 10-й живет без нормального туалета и 5-й без горячего крана, если не устроил его сам. В целом каждый третий город страны - это скорее село, где преобладает так называемый «частный сектор»: одноэтажная Россия с огородом, скотом, птицей. Правда, им противостоят 6% (на Юге и в Поволжье 11-15%) сельских обитателей многоэтажек с удобствами, более или менее городскими. Но это не значит, что у них нет огорода, птичника и т.п. в десятках-сотнях метров от подъезда. Если же не учитывать такую рурбанизацию, а из числа статистических горожан исключить тех, чьи условия жизни трудно признать городскими, то доля оставшихся не превысит 60% (табл. 2).

Таблица 2. Реальная (бытовая) урбанизация и рурбанизация конца XX в. с учетом канализации жилых домов в пересчете на их население, в %

Источник: расчеты по данным Паспорта городов России, 1996 и 1998 гг. Банк данных ВЦ Госкомстата России, 1998, 2000.

Доступность канализации горожанам отражена в международной статистике (пусть не по всем странам). Скорректированная по этому критерию доля реально городских жителей сопоставлена с формальной на рис. 2. Совпадают они в Северной Америке, на Западе и частью на Востоке Европы, где удобствами снабжены 100% городских жилищ, будь то квартиры или отдельные дома. В Азии разница заметна при низкой урбанизации и исчезает при высокой, типичной для ее богатых стран. В Латинской же Америке и в Африке, с их псевдоурбанизацией, этого не происходит, причем в Мексике оба параметра идентичны российским: те же самые 73% и 59%.

Рисунок 2. Официальная и скорректированная по условиям жизни урбанизация в 65 странах мира, ранжированных по статистической доле горожан в своих регионах

Географы любят подчеркнуть, что социальная поляризация имеет пространственное выражение и что у разных полюсов свои ценности. По В.Л. Каганскому¹⁶, в центрах жизнь зависит от курса доллара, на периферии - от погоды и урожая картошки. Это, конечно, гипербола. Есть россияне, которым важно и то, и другое. Но сколько? По разным признакам, от 30 млн. до 80 млн., то есть 20-55% всего населения, считая сельских жителей, имеющих жилье и работу «городского типа», и формально городских, но имеющих клочок земли и сельские заботы. Такой клочок для прокорма пополам с отдыхом может быть рядом с домом или за сотню-другую километров от него. Все равно эта деятельность ведется даже тогда, когда экономически она почти бессмысленна, то есть по инерции и традиции, передаваемой из поколения в поколение. Социо-культурно-экономический феномен русской дачи и пульсаций расселения по сезону года, недоизучен и недооценен, но эта тема особая.

Итак, реальных городов и горожан у нас меньше, чем формальных. Порог людности, с которого начинается подлинный город, пытались найти не раз. Он явно менялся, ведь за XX век вырос и средний размер русского города (с 20 до 90 тысяч человек). Теперь, когда роста уже нет, одни считают таким порогом 100, другие - 250, третьи - 500 тысяч человек. Это дает от 30 до 160 «настоящих» центров, то есть критерий размера не очень надежен. Да и представления о «настоящем городе» интуитивны и субъективны. Им может соответствовать малый город и не соответствовать крупный. В массовом сознании с размером центра тоже нежестко связана мощь Genius loci, топофильное или топофобное восприятие. Зато на такие оценки явно влияет зональная (региональная) принадлежность. Соответствующие исследования пока фрагментарны. Но их уже можно обобщить в том духе, что «среднему россиянину» сегодня претят промышленные города Севера, Урала и Сибири (включая такие немалые, как Нижний Тагил, Новокузнецк, Норильск). Привлекают же исторические и новые города Европейской части, пусть небольшие и средние (вроде Выборга, Пущино, Переславля-Залесского, Волгореченска).

Крупные и влиятельные центры есть территориальная элита страны, как высшие классы - элита социальная. Отчасти потому, что элита в таких центрах живет, усиливая их престиж. Опережающее развитие, обновление, неформальное лидерство тоже вызывают зависть и неприязнь провинций. Достижения и новации центров в теории должны достигать периферии. В жизни крупногородское и региональное развитие зачастую разновекторны, асинхронны и конфликтны. К XXI веку контрасты не везде ослабели, а то и усилились, в том числе среди самих городов. Так или иначе, исследуя свойства городского архипелага России, нельзя обойти его лидеров.

Специфика российского архипелага ведущих центров

Как устроена сеть главных российских городов, как на них влияли и как влияют они на просторы страны? Тут есть два главных аспекта: иерархия и география. В обоих случаях видны признаки как инерции, так и новаций, в том числе некоторых постсоветских.

Иерархический (ранжированный) ряд крупнейших городов Российской империи - СССР к 1990 году стал более плавным за счет подросших столиц союзных республик. Однако в рамках РФ до 1960 года оставалось всего два города-миллионера, и теперь они выделяются еще резче, чем в Союзе, где разрыв между ними и прочими центрами сглаживало присутствие Киева и Ташкента (рис. За). Кроме того, за XX век усилился контраст между первым городом, ныне Москвой, и вторым, Санкт-Петербургом, с его, как принято говорить, «областной судьбой». На самом деле, Россию, возможно, и раньше (когда Москва и Питер были почти равны по размерам) можно было считать страной одного столичного супергорода. Благодаря возврату этого статуса и узловому положению в сети коммуникаций, включая авиасообщения, но вопреки сравнительной глубинности положения, Москва в значительной мере перехватила у града Петрова даже роль окна в Европу.

Рисунок За. Иерархия крупнейших городов страны в 1897 и 1989 годах

Зато в пределах России выровнялся ряд 15-20 центров, следующих за лидерами и в известном смысле распределивших между собой столичный потенциал Санкт-Петербурга-Ленинграда (рис. 3б). Кстати, одно лишь Подмосковье, т.е. самая мощная в стране городская агломерация, даже без ее центра по своим масштабам составляет как бы вторую северную столицу, только рассредоточенную вокруг первопрестольной и не имеющую в своем составе особо крупных городов. В ряду последних некий перепад людности обозначает Тольятти - 17-й в их списке, первый без статуса региональной столицы, но при этом третий индустриально-торговый центр страны (что связано с его специализированным авторынком). В целом концентрация экономической деятельности в России выше концентрации населения. Но не все ее виды ведут себя одинаково. Разница между ранжированными рядами крупногородских скоплений по их людности, более плавному промышленному весу, но еще более крутому сервисно-торговому обороту видна на рис. 4а. Здесь использованы оценки автором объемов индустриальной продукции, общего оборота товаров и услуг, а также сравнительно свободного (эластичного) спроса населения в 40 агломерациях страны¹⁷. Все вместе 40 агломераций концентрировали около 60% населения страны, 69-72% ее промышленной продукции и оборота и 78-79% спроса на предметы потребления за вычетом самых насущных. По объему последнего Московская агломерация (за счет нуворишей и среднего класса Москвы) в 7 раз опережала Петербургскую, не говоря об остальных.

Рисунок 3б. Иерархия 50 городов России (в современных границах), 1897-2001 годы

Рисунок 4а. Иерархия 40 городов России в 1996-98 годах (в % от Москвы)

Ранжированный ряд агломераций по объемам оборота торговли и услуг падает не так круто, а среди промышленных лидеров контраст еще меньше: центры Урало-Поволжья и Сибири уже мало уступают столичному (рис. 4б), Эта давняя тенденция резко усилилась в 90-х годах. После дефолта 1998 года сдвиг на восток индустрии, все более ориентированной на добычу топлива и сырья, приостановился, но вообще с тех пор изменилось немногое. Смещение экспортного производства в срединную зону страны, вытянутую по оси Таймыр-Ямал-Урал-Волга и скрепляющей западную часть России с восточной, усугубило структурный контраст между нею и очагами постиндустриализма, окаймляющими основной агропромышленный массив России. Даже самые крупные центры и столицы регионов, лежащих между Волгой и Байкалом, функционально проще и архаичнее столичных и приграничных городов-ворот.

Рисунок 4б. Показатели 20 самых многолюдных агломераций в 1996-98 годах (в % от Москвы)

Многие авторы¹⁸ отмечают по-прежнему тесную связь общего состояния города с его административно-политическим статусом и размером. Чем он крупнее и чем выше его место в официальной иерархии, тем он обычно активнее, адаптивнее и благополучнее, невзирая на рост или убыль его населения. Куда хуже малым, захолустным, зависимым по формальному подчинению и экономическим заложникам отраслей-жертв структурного кризиса.

В целом в ходе кризиса одни центры модернизировались, упорно двигаясь к постиндустриальной структуре экономики и занятий, другие оставались промышленными, а третьи нищали, опускаясь куда-то вглубь времен, во власть кормилицы-земли. Впрочем, не впервые в истории России. Догоняющее скачкообразное развитие и радикальные реформы, типичные для стран глобальной полупериферии, часто требуют мобилизации, «сжатия в кулак» ресурсов и самого пространства. Достигаемая этим конвергенция, сближение немногих элитных центров с мировыми образцами чревата дивергенцией периферий¹⁹. Тут есть своя логика - та же, по которой обществу нельзя без элиты: без развитых центров не будет развитой периферии. Но у нас сама схема диффузии дает сбои. До дальней периферии волны могут не дойти, увязнуть на проселках.

Вот откуда старое, идущее от П.Я. Чаадаева, суждение о том, что Россия - это царство пространства, а не времени, где много географии, но мало истории. Современные теоретики модернизации выражаются иначе: конфликт двух скоростей (а с ними укладов, классов и т.п.) дополняет и поглощает конфликт пространств. Реформаторам России порой удавалось обмануть время, пустить его вскачь хотя бы в главных центрах. Труднее обмануть пространство с его размерами, традицией и инерцией, не утонуть в этом океане суши. И хотя нельзя не видеть сдвигов пространственной структуры России за век урбанизации и больших скачков, многие свойства этой структуры очень устойчивы.

Географически города России - это асимметричный «архипелаг» островов в океане внутренней периферии. Асимметрию отражает порядок геоцентров (центров тяжести) населения городов разных весовых категорий²⁰. Центр всех горожан более 40 лет находится у г. Уфы, на 2400 км западнее центра территории РФ и в 1200 км от центра ее обжитых земель. Центр больших городов (от 100 тысяч человек) после 1970 года остался близ западной границы Башкирии; у 500-тысячников - еще на 80 км к западу, в Татарии; наконец, центр «миллионеров» лежит в 630 км западнее общегородского, на северо-западе Чувашии. Значит, при всех сдвигах, остается правило: чем крупнее города, тем они в целом западнее, ближе к историческому ядру страны. Кстати, это делает их сеть более плотной и компактной.

Недаром в СССР появилась концепция каркаса расселения (территории). При избытке разреженных пространств и нехватке центров особый эффект дает внутрикаркасная экономия дистанций, хотя ее оборотной стороной становится отрыв сближающихся метрополисов от их районов. По расчетам O.K. Кудрявцева²¹, у 272 больших и 45 крупных городов СССР среднее фактическое расстояние до ближайшего соседа составляло 54% от расчетного (при равномерном размещении), то есть было почти вдвое короче. Новые данные только для 10 первых центров приведены в табл. 3.

Таблица 3. Средние кратчайшие расстояния между 10-20 городами в ряде стран и регионов мира и от городов до внешних рубежей в 1990-х годах (расчеты автора)

* Первая цифра - расчетное расстояние на всей территории; вторая - на заселенной (с плотностью более 1 чел/км²), если разница значительна.
** ПР - приведенный радиус: радиус круга с площадью, равной площади данной страны (региона).
*** Рассчитано для крупнейших агломераций 15 стран ЕС.

В СССР экономия почти та же, хотя расчет теоретического расстояния ближайшего соседства не на всей, а на обжитой территории снижал ее вполовину. За 90 лет эффект уменьшился из-за потери Польши и сдвига на восток. Но в рамках РФ он больше. Из крупных стран и регионов рядом с ней по относительным показателям - Китай и США, чьи сети центров жмутся к восточным равнинам; прижатость канадской «ойкумены» к южному рубежу такой роли не играет, ибо центры растянулись вдоль всего этого рубежа.

Односторонняя асимметрия обитаемого пространства - не редкость. Но у нас, в отличие от США, Канады, Бразилии и «тонзурной» Австралии, ее дополняет не окраинность, а, наоборот, глубинность главных центров и особенно их удаленность от побережий. Ведь Россия, в отличие от США и Канады, не создала мощного городского полюса на Тихом океане. Волны освоения туда зачастую не доходили, гасли в Сибири. До середины XX века рост многих приграничных центров сдерживали сознательно, из военно-стратегических соображений. В итоге среднее расстояние 20 городов-лидеров РФ с учетом их размеров до ближайших морей достигает 730 км - больше, чем в СССР, не говоря о Российской империи (табл. 3). На Американском континенте и в Евросоюзе оно в 3-6 раз меньше. В Европе абсолютные дистанции до морей и границ коротки, но с учетом размеров территории и типичных расстояний они могут быть весьма значительными (22-29% приведенных радиусов территорий). Россия же по этому параметру - страна скорее азиатская. Общая степень периферийности ее центров та же, что у Индии и Китая: 12-13% условного радиуса.

Трение пространства - общая проблема стран-гигантов - обостряется периодически. В 1830-40-х годах не только Пушкин и «безумный» Чаадаев, но и царь Николай I считали расстояния проклятием России. Почему именно тогда? Да потому, что страна отстала с устройством железных дорог, сжавших дистанции в Европе. То есть национальный комплекс неполноценности возникал от неприятного сравнения. К XX веку этот разрыв сократили, началась великая эпоха русского «рельсового империализма». Теперь у России снова комплекс, и снова не так из-за самих расстояний, как из-за способов и цен их преодоления. Мы застряли в эпохе небыстрых и технически не лучших поездов.

Этот самый народный транспорт в 90-х годы сократил перевозки грузов в 6 раз, а пассажиров - вдвое. Студент МГУ Д. Малиновский по отношению тарифов на поездки поездами между Москвой, Новосибирском, Владивостоком и центрами прочих субъектов РФ к душевому доходу их жителей в 1985 и 2001 годах (до нового подорожания билетов с 2002 года) выяснил, что для «богатых» москвичей страна стала ближе, а большинству провинциалов поездка в Москву обходилась в 1,5-3,5 раза дороже, чем раньше. Жителю Забайкалья и юга Дальнего Востока, чтобы навестить родню на западе России и вернуться назад, нужно было скопить два месячных дохода. Лишь для Санкт-Петербурга, Самарской области и нефтяного Приобья столица стала экономически ближе, чем в советское время.

Скоростное движение пока сосредоточено на направлениях Москва - Санкт-Петербург и Москва - центры смежных областей (экспресс-электрички). Двухчасовая изохрона чистого времени поездки мало где выходит за пределы Московской области; за три часа удается покрыть 200 км до Рязани, Калуги, Твери, Владимира и лишь по Октябрьской дороге - около 300 км (Бологое). А из Парижа на TGV за три часа с небольшим можно доехать до Лондона, Амстердама, Кельна, Франкфурта, Штутгарта, Марселя, Бордо, покрыв до 500-800 км (рис. 5). В ближайший к Москве город-миллионер Нижний Новгород (450 км) поезд обычно идет 6-7 часов: ни за день обернуться, ни толком выспаться.

Рисунок 5. Среднее время поездки в часах из Москвы и Парижа до окрестных центров около 2000 года

Источники: INSEE: lle-de-France, 2000, р. 16-17 и расчеты автора по расписаниям движения российских поездов.

Похоже, дистанция мала для «мирного сосуществования» двух российских гигантов и велика для их тесного сотрудничества в нынешних условиях. Нижний Новгород — четвертый по размерам город России - стал одним из аутсайдеров межгородской конкуренции²² отчасти из-за того, что его скорее угнетает относительная близость к столице: там ощущают, что накрыты «тенью» столичного монстра. Судя по личным впечатлениям от поездок и бесед (есть ли на сей счет опросы, мне неизвестно), это эпицентр антимосковских настроений в пристоличной зоне, хотя их почти не осталось в Рязани и Твери, у исторических соседей-соперников Москвы. В более удаленной от нее поволжской Самаре и соседнем Тольятти они тоже менее заметны. Правда, можно попытаться сблизить Нижний с Москвой не только административно (как, в сущности, было сделано при выборе центров федеральных округов), но и средствами транспорта и связи, втянуть его в орбиту столичной активности, чего он заслуживает не меньше, чем Санкт-Петербург.

Межгородское соперничество за инвестиции, за внимание центра, за «подопечную» территорию и т.д. вообще тем острее, чем тяжелее общеэкономическая ситуация, уже профиль городов, скромнее внутренние импульсы их развития. Из-за этого черты периферии по сей день присущи многим крупным «каркасным» центрам России.

Что же изменилось, если изменилось, в самых главных географических параметрах ее городской жизни за истекший век? В.П. Семенов-Тян-Шанский²³ сто лет назад предложил схему «городских сгущений» Европейской России под влиянием природных и других условий. На ней показаны эти сгущения в сердце Русской равнины (Москва-Нижний Новгород)и по окраинам: на переходах к Европе, к Сибири и на Балтийском и Черноморском морских флан­гах. Устойчивость этой схемы проверялась по статистике населения²⁴. И в конце XX века она оказалась практически той же самой, что в его начале. Инерция (преемственность) развития после всех сдвигов - смены столицы, распада страны - просто поразительна. Ее еще больше подчеркнуло сходство внешней геополитической и геоэкономической ситуации, опять повысившей роль окон в мир. Только к ним, кроме Балтийского и Черноморского, и даже в первую очередь, относится теперь центральное-столичное «окно».

Вывод напрашивается сам собой. В общей форме он звучит, быть может, тривиально, но все так же убедительно: с пространством России нужно считаться. Сколько над ним экспериментировали, а оно часто оказывалось сильнее экспериментаторов, даже когда на их стороне были большие материальные ресурсы и железная воля преобразователей-новаторов. Реформаторам удавалось обмануть, обогнать, пришпорить время, пустить его вскачь хотя бы в отдельных центрах и ареалах, но в целом реформы то и дело вязли на просторах страны. Законы, инерцию и, если угодно, консерватизм пространства следует уважать и понимать (а мы, надо признать, понимаем их слабовато).

Главным средством организации и контроля этого пространства все-таки служили и служат его главные центры. Их сети, системы от него неотделимы, они стали его ключевой частью и, можно сказать, его «делают», обладая в то же время собственным строением, логикой и инерцией. Их лидеры (элита) проявляют склонность к сотрудничеству с равными себе. Если равных партнеров мало, а страна не изолирована, они подключаются к внешней, глобальной сети, забывая братьев меньших. Такие центры-иностранцы, очаги культурных псевдоморфоз (по О. Шпенглеру), кажутся современным антиглобалистам и националистам чуждыми и неправедными, каким эллинизированный Иерусалим казался Христу, а европеизированный Санкт-Петербург - Достоевскому. Однако «прививками извне» такой центр страхуется от синхронных со своей страной спадов, обеспечивая инерцию движения, постоянной инновативности и сохраняя тем самым ростки подъема для всей страны. Вот и raison d'être этих вроде бы инородных или оторвавшихся от национального организма элементов. Без них организм был бы более однородным и монолитным, но при этом и более примитивным, менее гибким и жизнестойким.

Не имея демографических, финансовых и иных ресурсов для наращивания опорного каркаса, создания новых крупных центров и узлов, надо исходить из того, что есть и учесть инерцию покоя пространственных форм, присущую зрелым, сформировавшимся структурам, к которым - хотим мы того или нет - уже относится структура расселения России. Ломать и перестраивать ее тотально либо фрагментарно, за счет какого-то ключевого звена (перенос столицы и т.п.), практически нереально и опасно. В России это многие понимают. Вопрос в том, как использовать сложившиеся формы в интересах страны, как напитать их новым содержанием, с чего начинать и как продолжать.

Вот это, увы, неясно, хотя, по сути, география учит нас тому же, чему и история: перескакивать в пространстве не менее опасно, чем во времени. Этот урок можно понять и применить по-разному. Но если продолжить аналогию с архипелагом центров в океане периферии и допустить, что океан потому так могуч, что хилы острова, то укреплять в первую очередь надо бы их. Дальше реанимацию пространства, наверное, лучше вести через прибрежные воды, то есть через пригороды, этот особый мир центро-периферии с его особой средой, бойким (полутеневым) рынком жилья и земли. Он заслуживает отдельного анализа, для которого в данном случае не остается места.

¹ Баранский Н.Н. Избранные труды: Становление советской экономической географии. М.: Мысль, 1980. с. 207.
² В христианских городах, экстравертных, раскрытых на природу, важен вид на здания и вид из них; отсюда мощные перспективы («прозоры» в старых русских городах). Жилища и города исламского Востока, защищая их жителей от жара пустынь, замкнуты и дробны, их внутренние пространства по-персидски миниатюрны.
³ Баранский Н.Н. Избранные труды: Становление советской экономической географии. М.: Мысль, 1980. с. 227.
⁴ Соловьев С.М. Сочинения. Кн. I. Т. 1-2. История России с древнейших времен. -М.: Голос, 1993. с. 58.
⁵ Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций. Кн. 1. - М.: Мысль, 1993. с. 116, 219.
⁶ Таковы до 70% регионов Европейской России, включая ряд республик. Иронию в этой связи вызывают их официальные 50-60-летние юбилеи, хотя те же центры могли возглавлять почти те же по составу княжества, воеводства, губернии, области, края в течение веков.
⁷ Крылов М.П. Структурный анализ российского пространства: культурные регионы и местное самосознание // Культурная география. - М.: Институт наследия им. Д.С. Лихачева, 2001, с. 143-171.
⁸ Каганский В. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. - М.: Новое литературное обозрение, 2001. с. 451-460.
⁹ Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX в.). - СПб: Дм. Буланин, 1999, Т. 1. с. 286; Город и деревня в Европейской России: сто лет перемен. - М: ОГИ, 2001. с. 77
¹⁰ Там же, с. 306. Промышленные города пугали и славянофилов, и западников. Представитель первых И. Киреевский желал, чтобы правительство «не позволяло фабрикам заводиться внутри городов и особенно столиц, когда они с такою же выгодою могут стоять за несколько верст от заставы». А по мнению западника Н. Огарева, у нас «борьба естественно решается в пользу сел, потому что наши города только правительственная фантазия» [цит. по: Вишневский А.Г. Серп и рубль. - М.: ОГИ, 1998. с. 95].
¹¹ Семенов-Тян-Шанский В.П. Город и деревня в Европейской России. -СПб: Типогр. Киршбаума, 1910.
¹² Harris, Ch. D. Cities of the Soviet Union: Studies of their Functions, Size, Density and Growth. - Chicago: Rand McNally, 1970. р. 1
¹³ Лanno Г.М. География городов. - М.: Владос, 1997. с. 407
¹⁴ Россия в цифрах: Краткий стат. сб. / Госкомстат России. - М., 2001. с. 202.
¹⁵ Подсчитано, что общие объемы аграрного труда селян и горожан больше, чем в любой другой отрасли. Так, в 1999 году в индустрии было отработано чуть более 600 млн. человеко-часов (с учетом труда совместителей), в «большом» сельском хозяйстве - 245 млн. Это близко к стандартной структуре занятых. Но, судя по опросам, люди затратили на агропроизводство в личных хозяйствах еще 420 млн. часов. Пересчет на условных работников по норме рабочей недели дает в индустрии около 15 млн. занятых, а в сельском хозяйстве вместе с приусадебным и дачно-садовым - 17 млн. [Горбачева Т.Л. Использование данных обследования населения по проблемам занятости в России для определения параметров теневой экономики // Вопросы статистики, 2000, №6, c. 15-21], т.е. как раз вдвое больше, чем по официальной статистике труда.
¹⁶ Каганский В. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. - М.: Новое литературное обозрение, 2001. с. 251
¹⁷ Общий размер оборота оценивался по суммам фиксируемых статистикой оптовых (включая прямые продажи предприятий) сделок, оборота розничной торговли и платных услуг. Объем спроса, условно названного эластичным, рассчитан по разнице между массой персональных доходов и неизбежных для населения платежей, соответствовавших местному прожиточному минимуму.
¹⁸ См., например: Проблемы урбанизации на рубеже веков / А.Г. Махрова (отв. ред.). Смоленск: Ойкумена, 2002.
¹⁹ Грицай О.В., Иоффе Г.В., Трейвиш А.И. Центр и периферия в региональном развитии. М.: Наука, 1991.
²⁰ Город и деревня в Европейской России, с. 345.
²¹ Кудрявцев O.K. Расселение и планировочная структура крупных городов-агломераций. М.: Стройиздат, 1985. с. 68.
²² Это подтверждает явная неадекватность его места в ряду ведущих центров страны по масштабам развития торговли и услуг, уровню заработков и некоторым другим признакам.
²³ Семенов-Тян-Шанский В.П. Цит. соч, с. 207.
²⁴ Город и деревня в Европейской России, с. 370-371.