Ксенофобия и мигранты

Наибольшая дистанцированность сохраняется по отношению к выходцам из Африки, Средней Азии и цыганам. Две трети опрошенных считают, что необходимо «ограничивать приток трудовых мигрантов». При этом половина респондентов считает, что работа мигрантов «полезна для страны и общества», этот показатель за восемь лет заметно вырос. Материалы опроса с комментарием Льва Гудкова.

Сейчас я назову вам несколько национальностей, а вы скажите мне о каждой из них, насколько близко вы готовы видеть ее представителей? (в %% ответивших, ответы ранжированы по последнему столбцу, приводятся сумма ответов «Пускал(а)..» и «Не пускал(а)..»)

Наименьшая социальная дистанция наблюдается в отношении евреев: «вблизи» их готовы видеть 45% россиян — среди членов семьи (13%), среди близких друзей (11%), среди соседей (14%), среди коллег по работе (7%). Среди жителей России их готовы видеть четверть (27%) опрошенных.

Насколько близко вы готовы видеть евреев?

В отношении китайцев наблюдается довольно высокий уровень социальной дистанции. Несмотря на то, что жителями России их готовы видеть 21% респондентов, в то же время 23% пускали бы их в Россию только временно, 22% не пускали бы.

Насколько близко вы готовы видеть китайцев?

Более половины респондентов хотели бы ограничить нахождение выходцев из Африки в России: четверть (25%) пускали бы их только временно, 27% не пускали бы их в страну. Идентичное наблюдается в отношении таджиков и узбеков.

Насколько близко вы готовы видеть выходцев из Африки (темнокожих)?

Насколько близко вы готовы видеть выходцев из Средней Азии (таджиков, узбеков)?

Доля тех, кто хотел бы ограничить присутствие украинцев в России, снизилась по сравнению с августом 2020 года с 41% до 32%: 15% (в 2020 — 22%) пускали бы их в Россию только временно, 17% (в 2020 — 19%) не пускали бы.

Насколько близко вы готовы видеть украинцев?

По отношению к цыганам наблюдается один из самых высоких уровень социальной дистанцированности. Однако с августа 2020 года уменьшилась доля тех, кто ограничил бы присутствие цыган в России: 14% (в 2020 — 19%) пускали бы их в Россию только временно, 37% (в 2020 — 44%) не пускали бы.

Насколько близко вы готовы видеть цыган?

Отношение к чеченцам остается стабильным: четверть (26%) россиян не пускали бы их в Россию, 15% пускали бы их в Россию только временно.

Насколько близко вы готовы видеть чеченцев?

Произошло незначительное снижение доли тех, кто считает, что правительство России должно ограничивать приток трудовых мигрантов: так считают 68% респондентов.

Как вы думаете, какой политики должно придерживаться правительство России относительно трудовых мигрантов?

Половина россиян считает, что работа мигрантов полезна для страны и общества. За восемь лет – с июня 2013 по декабрь 2021 – количество респондентов, которые придерживаются этого мнения, выросло с 41% до 50%.

Согласны ли вы с тем, что работа мигрантов полезна для страны и общества?

По сравнению с августом 2019 года на 6 п.п. снизилась доля респондентов, считающих, что присутствие мигрантов в их городе или регионе чрезмерно.

Согласны ли вы с тем, что присутствие мигрантов в нашем городе/регионе чрезмерно?

На 5 п.п. уменьшилось число опрошенных, согласных с тем, что их родственники и знакомые готовы делать работу, которую сейчас выполняют мигранты.

Согласны ли вы с тем, что мои родственники и знакомые готовы делать работу, которую сейчас выполняют мигранты?

Практически неизменным остается количество россиян, которые согласны с тем, что большинство мигрантов живет лучше и богаче, чем они и их семья: определенно согласны 19%, скорее согласны 22%.

Согласны ли вы с тем, что большинство мигрантов живет лучше и богаче, чем я и моя семья?

Комментарий Льва ГУДКОВА:

Многолетние исследования ксенофобии, расизма и антисемитизма, проводимые сотрудниками Левада-Центра с 1989 года, свидетельствуют об устойчивости этнонациональных и расовых предрассудков, характерных для большинства российского населения. Высокая тревожность, социальная незащищенность в повседневной жизни, комплексы коллективной неполноценности, ресентимент и опыт привычного насилия со стороны власти «снимается» и находит свое превращенное выражение в негативных проекциях россиян на воображаемых этнических или расовых «других», наделяемых общими, неиндивидуализируемыми свойствами «чужести», «опасности», «враждебности» и иррациональной силы. Стремление защититься от их «влияния» или «экспансии», угрозы для образа жизни россиян, материальных интересов или утраты культуры этнического большинства России в той или иной форме характерны в среднем для 55-65% населения (в моменты кризисов и повышения ксенофобских переживаний), в периоды относительного благополучия, как показывают исследования эти показатели могут снижаться до 40-45%. Но так или иначе латентные, пассивные формы ксенофобии и расизма являются доминирующими реакциями на вероятность появления «других», «чужих» в сферах повседневного жизни россиян (трудовой миграции, усиления горизонтальной мобильности населения, в том числе — и жителей российских регионов).

Используемые в социологических исследованиях средства измерения ксенофобии и расизма обычно строятся на так называемых методах фиксации социальной дистанции между какой-то одной этнонациональной группой и рядом других, образцом которых служит «шкала Богардуса». В том или ином, полном или усеченном виде, эта методика позволяет измерять степень терпимости/нетерпимости по отношению к «чужим» в зависимости от того, насколько «другие» могут затрагивать интересы и социальное пространства данной группы, то есть от того, идет ли речь о допуске в страну, занятии значимых социальных позиций в социальной структуре (в правительства, в системе образования, СМИ, полиции и т.п.), о вероятности соседства, совместной работе или (наибольшая степень сопротивления и агрессии) о браке, родстве с людьми другой расы, этнической принадлежности, веры. Наиболее жесткие барьеры и сопротивление по отношению к «иным», «другим», «чужим» составляют крайние символические позиции: перспектива родства с ними, с одной стороны, и занятие высших позиций в государстве (президента, главы правительства и т.п.). Именно эти узлы социальной системы (базовая структура – семья, с одной стороны, символическая репрезентация коллективной общности, национального целого, с другой) отличаются предельным уровнем традиционалистской защиты.

Следует сразу подчеркнуть: опросы общественного мнения относительно этнонациональных предрассудков и стереотипов восприятия людей другой этнической или расовой принадлежности описывают не реальный опыт индивидуального взаимодействия конкретных людей, респондентов, с «инородцами», а устойчивые коллективные (чаще даже — архетипические) представления о других. Как правило, они представляют собой мифологизированные проекции и компоненты собственной групповой или коллективной идентичности, но только в негативных проекциях на «других». Ксенофобия и расизм тем самым служит поддержанию границ между своими и чужими в условиях, когда основное этническое большинство испытывает дефицит собственных позитивных значений.

Рассматривая динамику массовой ксенофобии в России, можно сделать следующие выводы: ксенофобские настроения, слабо выраженные в момент распада СССР, постепенно нарастали к концу 1990-х годов, пик их приходится на 2013 год. Крымская эйфория заметно снизила их уровень и интенсивность выражения, канализировав латентную враждебность такого рода и концентрируя негативизм на образах «русофобского Запада» и «украинцах», «бандеровцах». Но, начиная с кризиса 2015-2016 года, уровень ксенофобии опять начинает подниматься и остается повышенным до 2018 года, по крайней мере, в отношении некоторых представителей этнических или расовых общностей.

В данном пресс-релизе мы приводим усеченные формы методики измерения ксенофобии и ее динамики за последние 10 лет и только по нескольким принципиальным позициям: условно показателям расовой неприязни (китайцы, темнокожие выходцы из Африки), этнической антипатии — приезжим из Средней Азии (таджикам, узбекам), культурно и социально «чужим» (проявляющейся, например, в различных образах деклассированных, асоциальных и криминализованных «цыган»), настороженности и подозрительности в отношении «своих» по государственной принадлежности, но «этнически чужих» (чеченцев, за которыми тянется след восприятия их как антироссийски настроенных горцев, террористов, исламистов, варваров, противников в двух войнах), и, наконец, «украинцев» и «евреев». Включение «украинцев» в данном случае важно для фиксации параметров наведенной пропагандой искусственной враждебности к Украине после 2014 года (более ранние исследования не отмечали сколько-нибудь значимых негативных установок по отношению к Украине и украинцам). Напротив, «евреи» всегда присутствовали в данных исследованиях, играя роль эталона или меры ксенофобии и средства измерения ее динамики, поскольку антисемитизм – самая старая в России форма генерализованной ксенофобии, ставшая парадигмальной для всех остальных; по ее схеме артикулируются все прочие националистические и конспирологические идеологии).

Основные выводы из настоящего замера:

1. Хотя структура ксенофобии и расизма остается неизменной, общая интенсивность негативных установок снижается в последние годы. Особенно заметно это проявляется в отношении «евреев» (рост позитивных установок с 2010 по 2021 год с 22% до 45%; снижение негативизма и разного рода ограничений за тот же период с 34% до 22%), «китайцев» (доля позитивных или нейтральных ответов выросла с 12 до 28%; доля негативных снизилась с 62% до 45%), «чеченцев» (доля показателей терпимых установок выросла с 9 до 22%, негативных снизилась с 57 до 41%).
2. Отношение к африканцам сохраняет преимущественно негативный и настороженных тон (увеличение толерантных мнений с 12 до 22%, негативные остались практически теми же сами – 58-60% на протяжении 2010-2020 гг., в декабре 2021 - 51%). То же можно сказать и о цыганах (рост позитивных установок с 7 до 15%; объем негативных колеблется от 54% до 63% в августе 2020 года, затем снижается до 51%).
3. Отношение россиян к украинцам отражает ослабление действия антиукраинской пропаганды: доля позитивных установок с 2010 года поднялась до 32-36%, доля негативных осталась примерно на том же уровне – 33% в 2010 году, 32% — в 2021 году (хотя в 2018 и 2020 году отмечались всплески негативизма до 41-42%).
4. Наиболее очевидным выражением нерефлексивной антипатии и тревожности является отношение к трудовым мигрантам. Оно носит характер откровенных пожеланий, чтобы начальство ограничило поток мигрантов, ввело различные запретительные барьеры и меры для мигрантов. За последние 5 лет доля считающих, что правительство должно препятствовать потоку мигрантов, выросла с 58 до 68-73%. Это и есть доминанта общественного мнения. Попытка ставить чуть более детализированные вопросы и зафиксировать возможность более рационализированного отношения к приезжим и трудовым мигрантам дает немного: мнение о том, что присутствие мигрантов в том городе, где живут респонденты, «чрезмерно», хотя и снизилось с 2013 года с 69 до 57%, но все равно остается преобладающим. Мнение «работа мигрантов полезна для страны и общества» стали разделять половина опрошенных (рост с 2013 года на 9%, с 41%), но доля несогласных с ним, хотя и снизилась за тот же период с 51 до 45%), все равно остается очень значительной.

Подробнее об исследованиях ксенофобии, расизма и антисемитизма:

• Гудков Л., Пипия К. Параметры ксенофобии, расизма и антисемитизма в современной России // Вестник общественного мнения, 2018, №3-4 (127), июль-декабрь, с. 33-64.
• Антисемитизм и ксенофобия в современной России (колл.авт.) // Вестник общественного мнения, 2021, №1-2 (132), январь — июнь, с. 175-270.

Опрос Левада-центра проведен 16 — 22 декабря 2021 года по репрезентативной всероссийской выборке городского и сельского населения объемом 1640 человек в возрасте от 18 лет и старше в 137 населенных пунктах, 50 субъектах РФ. Исследование проводится на дому у респондента методом личного интервью.

Левада-Центр, 24 января 2022 г.
Подробнее см.: https://www.levada.ru/2022/01/24/ksenofobiya-i-migranty/

АНО “Левада-Центр” принудительно внесена в реестр некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента.