Институциональные рамки старости

Над темой номера работал Алексей ЛЕВИНСОН

Демография, антропология и социология возраста

Проблематика возраста, рождаемости, смертности и иных процессов, называемых движением населения, достаточно давно обособилась в предмет такой социальной науки, как демография. Стоит вспомнить, что на изучении т.н. моральной статистики (чем позднее занялась именно эта дисциплина), были сделаны важнейшие наблюдения и открытия, легшие в основу представлений об обществе как предмете социологии. Речь идет, прежде всего, об объективном, то есть непреложном и не зависящем от человеческой воли характере этих социальных процессов. В своей объективности они вполне подобны природным процессам. Но о них же известно, что складываются они из массовых актов произвольного человеческого поведения, управляемого культурой.

Изучение общественного мнения средствами массовых опросов имеет то общее с демографией, что застает процесс и результат массовых стремлений, настроений, диспозиций как объективный и внеположный обществу. Одно из отличий этой разновидности социального исследования от того, которым является демография, заключается в том, что возможности обратной связи, общественной рефлексии и как результат воздействия общества на собственные установки здесь, пусть слабы и скудны, но они все-таки больше, чем в демографическом процессе.

Объединение в одном исследовательском социологическом предмете сущностей из обеих исследовательских областей, которое мы практикуем в данной статье, есть достаточно громоздкое предприятие. Оснований для того, чтобы это сделать, два. Одно состоит в остроте наступающего кризиса в воспроизводстве наличной общественной конструкции, второе – в том, что пусть очень слабые, но признаки осознания этого кризиса в обществе наблюдаются, и надежды на автокоррекцию массового поведения не полностью тщетны.

Части российского общества вместе с другими обществами на Земле движутся по траектории т.н. демографического перехода¹¹ и находят себя на разных его стадиях. Это переход от одного режима воспроизводства к другому. Демографы обычно описывают те стороны, которые касаются упомянутого выше движения населения. Тогда говорят о переходе от режима, сочетающего высокую рождаемость и низкую продолжительность жизни, к режиму с противоположными характеристиками. Траекторию этого перехода уподобляют букве S, тем подчеркивая, что на разных этапах процесса параметры рождаемости, смертности, продолжительности жизни, детности находятся в разных сочетаниях. Различным фазам этого процесса соответствуют и различные состояния культуры, общественных нравов и норм, а также иных форм общественной саморегуляции. Для дальнейшего изложения особо подчеркнем такие регулятивы, как ценность и цель человеческой жизни, предписываемые каждым обществом его членам. Описываемый S-переход с этой точки зрения предстает как эволюция культурной системы, в частности, такого ее критического для многих обществ, в том числе и нашего, узла, как проблематика самостояния личности, ее ответственности за себя и общество.

В ходе этих трансформаций между режимами поддержания жизни и ее прекращения, между процессами рождаемости и смертности могут устанавливаться разные соотношения, что ведет к возникновению совершенно различных социальных ситуаций и конфигураций в обществах и общественных группах. Эти социальные ситуации предстают как формы и фазы состояния обществ, как периоды их истории, как формы их культуры, наконец, как цивилизации. Сосуществование обществ, находящих себя  на разных этапах демографического перехода, с иных точек зрения предстает как эпизод истории цивилизаций, их столкновения и конфликта.

Очень может быть, что за столкновениями этносов, конфессий, цивилизаций, что считают основной драмой современности, следует видеть столкновение частей человечества, находящихся на разных фазах S-перехода. Остроту этому конфликту придает то, что присущие этим разным фазам культурные комплексы действительно базируются на разных – и не совместимых – антропологических посылках, ценностях и нормах социального поведения. Фазовые различия даже в рамках одной культуры в этом смысле глубже различий между культурами. Не стоит думать, что антропологические и социальные посылки мусульманства и христианства «как таковых» противоположны. Христианство само возникло в тех демографических обстоятельствах, в которых живут сейчас магометане, и оно окормляло общества в другом режиме воспроизводства, нежели, тот, который сейчас практикуют, скажем, народы центра и северо-запада Европы. Достаточно сказать, что максима отдать «жизнь свою за други своя» - из этого вероучения¹², но уже не из этой фазы его существования в указанной части мира. Индивидуализм в этом смысле действительно есть падение нравов – старых нравов - и становление новых. Самоответственный индивид, когда приходит час, также отдает свою жизнь ради высших ценностей, но эти ценности другие, например, достойная жизнь человечества, свобода как таковая и пр.

Индивидуализм (примат ценности жизни отдельного человека и приоритетность прав отдельной личности) известен как одна из конститутивных черт цивилизации, которую по конфессиональному признаку зовут христианской, по политэкономическому - буржуазной, по геокультурному - западной. Как система культурных регуляторов он отвечает ситуации, когда воспроизводство общественного целого осуществляется через социальное производство и поддержание отдельных жизней, выступающих в качестве индивидуальных/неповторимых носителей социального и культурного капитала общества. Речь, в других словах, идет об обществе, которое себя воспроизводит через единственных детей, каковым полагается прожить долгую жизнь, сперва длительно накапливая, а затем длительно передавая содержание культуры этого общества. (Здесь мы возвращаемся к теме старости и сразу видим ее встроенность в самые драматические конфликты современности).

Российская общественная мысль приложила много усилий к тому, чтобы обозначить место России на культурной карте с полюсами «Запад» и «Восток». Принимая точку зрения «западную», обнаруживали в российской культуре и социальной практике множество признаков «незападной» ее природы, «азиатчины». Признаки эти в основном были связаны с приматом коллективных («соборных») начал в «народной жизни». Поскольку центральная власть в России легитимировала себя через связь с «народом», примат народного начала  получал интерпретацию безусловного примата власти - самодержавной власти. Концепция такого властвования складывалась в обстоятельствах сочетания роста рождаемости, ставшего обгонять смертность, и больших территориальных приобретений, и потому формировалась как неограниченная власть суверена над неограниченным по своим размерам царством: в нем сколько угодно людей и сколько угодно земли.

¹¹ «Отправная точка демографического перехода - небывалое снижение смертности… На протяжении тысячелетий высокая смертность была одним из краеугольных камней, на которых выстраивалось все здание культурных норм, религиозных и нравственных предписаний, регулировавших поведение людей в демографической сфере. …Большое число детей рассматривалось как безусловное благо. …Резкое снижение  смертности привело к тому, что многие из этих норм утратили смысл, начались их эрозия, поиск форм организации частной жизни людей и их культурной оболочки… Снижение рождаемости стало количественным ответом на снижение смертности, но оно повлекло за собой качественные изменения, нередко объединяемые понятием «второй демографический переход» и затрагивающие нормы репродуктивного поведения, формы брака и семьи, внутрисемейные отношения, половую и семейную мораль и т.п.». Вишневский А.Г. Демографический переход и культурное разнообразие.
¹² "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих"
(Евангелие от Иоанна, 15.13, Синодальный перевод).