Китай и Дальний Восток России: к вопросу о демографическом дисбалансе

Герман Дудченко
(Опубликовано в журнале "Вестник Евразии" №3 2002, с. 142-149)

В современной научной литературе, касающейся положения дальневосточных территорий России относительно стран АТР, прочно закрепилось словосочетание "демографический дисбаланс". Чаще всего оно употребляется применительно к соотношению показателей численности и плотности населения на Дальнем Востоке России и в Китае. Исследователи, как правило, подчеркивают эти диспропорции, считают необходимым их учет при анализе приграничного взаимодействия, построении сценариев развития российско-китайских отношений, выработке внутренней и внешней политики¹.

На первый взгляд, цифры, на которые, кстати, до начала 1990-х годов не обращали внимания ни ученые, ни публицисты, выглядят впечатляюще. Если на всем российском Дальнем Востоке проживает 7,4 миллиона человек, то в северо-восточных провинциях КНР - 102,4 миллиона. При этом плотность населения в первом случае составляет всего 1,2 человека на 1 кв. км, во втором - 124,4 человека².

Ряд исследователей полагают, что эта ситуация создает демографическое давление на государственную границу, грозит нарушить этносоциальный дисбаланс в регионе, вызывает алармистские настроения в общественном мнении и восприятии, способна повлиять на политику официального Пекина и провинциальных китайских властей³. При этом в качестве дополнительного приводится следующий довод: в то время как трудовые ресурсы северо-восточных провинций Китая к концу 1990-х годов достигли 44 миллионов человек, на всем Дальнем Востоке России они исчислялись цифрой в 3 миллиона"⁴.

И если вспомнить о большом числе незанятых среди трудоспособного населения в Китае, то логично предположить, что колоссальный избыток трудовых ресурсов в этой стране может обернуться катастрофой для многих категорий российских работников на внутреннем рынке труда, в первую очередь на Дальнем Востоке.

Как следствие, при оценке перспектив отношений между Россией и Китаем в приграничных районах большинство отечественных экспертов склонны рассматривать демографический фактор как первостепенный. Более того, нередко проблема демографического дисбаланса ставится в плоскость практической политики, и тогда можно услышать вопросы: не создает ли "разность демографических потенциалов" угрозу экономической, продовольственной и экологической безопасности России, ее территориальной целостности? И что должно предпринять российское правительство для улучшения демографической ситуации на Дальнем Востоке?⁵

Для действительно корректного ответа на поставленные вопросы "мест смысл обратиться к мировому опыту. Он показывает, что различия в плотности населения между странами с общей протяженной границей - явление обычное. Так, плотность населения основного массива США (то есть территории государства без штатов Аляска и Гавайи) составляет 32,8 человека на кв. км., а в соседней Канаде, имеющей более значительную по площади территорию, - только 12,8. Еще больший контраст по показателю плотности населения заметен между Афганистаном и Пакистаном (соответственно 31,1 и 163,3 человека), или Нигером и Нигерией (6,7 и 99)⁶.

Нельзя сказать, что все указанные страны, в особенности Афганистан, Пакистан и Канада, отличаются внутренней политической стабильностью и что это не сказывается на их отношениях с сопредельными государствами. Однако в каждом из трех случаев борьба за власть, этнические противостояния и конфликты не вызваны напрямую демографической "разностью потенциалов" со странами-соседями. Разумеется, полностью отрицать трансграничное влияние демографического фактора нельзя. Но и преувеличивать значение "разницы потенциалов" не стоит. У того же Пакистана внешнеполитические осложнения имеют место, как правило, с густонаселенной Индией, а не с Афганистаном.

Еще одним из возражений против приведенных "успокоительных" примеров может быть и такое: слишком уж велика разница между Северо-Востоком КНР и российским Дальним Востоком в плотности населения. Если в афгано-пакистанском случае соотношение двух показателей составляет примерно 1:5, канадско-американском - 1:12, нигеро-нигерийском - 1:15, то в российско-китайском в Северо-Восточной Азии более чем 1:100. Довод серьезный, однако сам по себе он еще ничего не доказывает, так как четкий критерий - нечто вроде "порога безопасности" в вопросе о том, каким должно быть соотношение плотностей, - до сих пор не выработан⁷. Более существенным представляется другое возможное возражение: в отличие от приведенных примеров, в российско-китайском случае налицо резкий этнокультурный и этносоциальный контраст. Население российского Дальнего Востока и население Северо-Восточного Китая резко отличаются друг от друга по многим признакам: языку, культуре, расовой принадлежности, цивилизационным началам, опыту исторического развития и т. д. Но ведь это означает наличие факторов, препятствующих миграции, а не стимулирующих ее. Ибо вряд ли культурные и социальные барьеры способствуют "инфильтрации", "тихой экспансии", стремлению уравнять демографическую "разность потенциалов".

Все же основная ошибка при анализе демографического дисбаланса заключается не в том, что внимание акцентируется на соотношении плотности населения, а в том, как это делается. Методически не совсем корректно производить для последующих сравнений расчет плотности, исходя из общей площади административно-территориальных образований, прилегающих к государственной границе. Они сильно различаются по конфигурации и неодинаковы по площади; куда вернее с математической точки зрения было бы очертить некие пространства по обе стороны государственной границы, равномерно вдоль нее вытянутые и одинаковые по площади. (Естественно, они не будут, да и не должны совпадать с административно-территориальными образованиями.) После чего можно подсчитать население на этих равновеликих территориях, проанализировать его структуру и состав. Только так можно было бы выявить реальное "демографическое давление" на границы. Технически такие расчеты выполнимы; трудность только в том, что не ясно, каковы должны быть размеры сопоставляемых территорий - миллион кв. км, полтора, два? Или же это должны быть пространства, измеряемые не круглыми цифрами, а по каким-то другим критериям?

Впрочем, и при ныне практикуемом способе подсчета плотности населения считать можно по-разному. Например, почему при расчете сопоставляемой плотности населения "со стороны" Дальнего Востока России берется весь Дальневосточный федеральный округ, включая удаленные от Китая Якутию, Чукотку, Камчатку, Магаданскую область, а не территории его только южных, более заселенных и непосредственно пограничных с Китаем субъектов РФ? В этом случае превосходство Китая уменьшилось бы почти в три раза, было бы уже не стократным, а тридцатипятикратным. Если же "с китайской стороны" сходным образом не принимать в расчет провинцию Ляонин как не граничащую непосредственно с Россией, то соотношение плотностей станет еще меньше - 1: 26,5.

Кроме того, в распределении плотности населения Северо-Восточной Азии прослеживается закономерность, общая как для России, так и для Китая. Она заключается в том, что как от районов Центрального Китая плотность населения уменьшается к северу и северо-востоку, так и на российской территории она становится все меньше и меньше по мере движения с юга на север, к берегам Северного Ледовитого океана. Это хорошо подтверждается цифрами: в провинции Ляонин плотность населения составляет 276,7 человек на кв. км, дальше к северо-востоку, в провинции Цзилинь она уменьшается до 136,9 человек, а еще дальше, в провинции Хэйлунцзян - до 80,2. На территории России закономерность выражена следующим образом: в Приморском крае плотность населения в среднем 13,5 человек на кв. км, в Хабаровском крае - 2,0 (край далеко вытянут на север, хотя заселен в основном на юге), в Еврейской АО - 5,7, в Амурской области - 2,8, в Якутии - 0,3, на Чукотке - 0,1.

Провинция Хэйлунцзян на значительном протяжении имеет государственную границу и с МНР. Плотность населения Монголии составляет примерно 1,5 человек на кв. км. Это означает, что и в данном случае можно было бы вести речь о демографическом дисбалансе и демографическом давлении на границу. Ведь рассчитываемое по привычной схеме соотношение плотности населения между провинцией Хэйлунцзян и Монголией составляет почти 1: 67.

Напрашивается простой вывод: во всей Северо-Восточной Азии плотность населения зависит от природных условий, прежде всего климатических, и положения по отношению к транспортным артериям. И это - вне зависимости от государственной принадлежности территорий. На российской и китайской сторонах действует единая закономерность в распределении населения, наблюдаются большие диспропорции в расселении внутри территорий данных государств, а не только между ними. В частности, в России большинство населения проживает в европейской части и только 1/3 - в Сибири и на Дальнем Востоке, да и то в основном по югу, где более комфортные природные условия и проходит Транссибирская магистраль. Плотность населения в КНР выше в Центральном Китае, прибрежных провинциях и вдоль крупнейших рек - Хуанхэ и Янцзы. Обширные степные и пустынные земли Синьцзян-Уйгурского автономного района и высотного плоскогорья Тибет заселены крайне слабо.

Напрашивающийся вывод о том, что говорить об угрожающем демографическом давлении на границу не приходится, подтверждается и при сравнении Приморского края и соседней провинции Хэйлунцзян.

Большинство населения провинции проживаете Харбине и прилегающих к нему уездах вдоль среднего течения р. Сунгари, до впадения в нее р. Муданьцзян. Географически это центральный район провинции. Плотность сельского населения составляет здесь до 200 и более человек на 1 кв. км⁸. Менее плотно заселены другие районы провинции, в том числе приграничные. Населенность тех из них, что расположены в непосредственной близости к Приморскому краю, сопоставима с населенностью прилегающей российской территории.

В районе городов Цзиси, Мишань и Хулинь плотность населения колеблется от 50 до 100 человек на 1 кв. км, Дуннин и Суйфэньхэ - от 30 до 50, Шуанъяшань - от 10 до 20⁹. Напомним, что средняя плотность населения Приморского края - 13,5 человек на 1 кв. км¹⁰. При этом районы, примыкающие к государственной границе в ее западной части, заселены более плотно, чем районы на востоке края. Так, в приграничном Уссурийском районе плотность населения даже несколько выше, чем на китайской стороне: здесь она составляет от 50 до 150 человек на кв. км¹¹. В большинстве других районов, выходящих к границе либо расположенных на незначительном удалении от нее - в Лесозаводском, Спасском, Ханкайском, Октябрьском, Черниговском, Хорольском, Михайловском, - плотность населения ниже: от 15 до 50 человек. В частности, Октябрьский район заселен по плотности практически так же, как соседний уезд Дуннин, в который ведет пограничный переход Полтавка. В Кировском и Пограничном районах, выходящих к границе и также располагающих важными переходами через нее, плотность населения составляет от 5 до 15 человек на кв. км. Менее плотно в сельской местности заселены приграничные районы на северо-западе Приморского края - Дальнереченский и Лучегорский. В них плотность населения менее 5 человек на кв. км, то есть практически такая же, как и в районах на востоке Приморья - Тернейском, Ольгинском, Лазовском, Чугуевском. Но в этой части приграничья похожая ситуация сложилась и на китайской стороне.

Река Уссури на значительном протяжении является пограничной. Плотность населения в районах, прилегающих к ней с запада, на китайской территории, ниже, чем к востоку от Уссури, на территории РФ. Здешние приграничные китайские земли (северо-восток провинции Хэйлунцзян) заболочены, издавна они назывались Бэйдахуан (Большое северное захолустье)¹². В ходе экономического подъема КНР в конце XX века район стал быстро осваиваться, но вблизи государственной границы рядом с Приморьем есть лишь один населенный пункт со статусом города - Хулинь. На российской стороне городов больше: Спасск-Дальний, Лесозаводск, Дальнереченск, пос. Лучегорск.

Помимо плотности населения, демографическая ситуация характеризуется и другими, не менее значимыми показателями. Например, обращает на себя внимание соотношение лиц мужского и женского пола на российском Дальнем Востоке и в соседних странах, в особенности в КНР. Во всех регионах России, за исключением крайнего Севера, больше женщин. В Китае картина обратная. Половозрастной дисбаланс в КНР имеет устойчивую тенденцию к усилению, является серьезной внутренней демографической проблемой. В 1970-х годах соотношение полов в Китае оставалось стабильным: на каждые 100 лиц женского пола приходилось 106 лиц мужского. Согласно же переписи 1990 года на 100 женщин приходилось уже почти 112 мужчин (111,92), а по оценочным сведениям 1995 года - 117¹³. И если учесть то обстоятельство, что стремление родить по меньшей мере еще одного ребенка выражают 59% семей с одной девочкой, но лишь 37,6% семей с одним мальчиком¹⁴, эти диспропорции в Китае в дальнейшем, скорее всего, будут только усиливаться. Вполне возможно, что к 2010 году "дефицит невест" в Китае достигнет 10 миллионов человек¹⁵. Такое положение автоматически будет стимулировать молодых мужчин к поиску жен за рубежом. Учитывая рост китайской экономики, повышение жизненного уровня населения, нетрудно предположить, что данная сторона демографического дисбаланса должна сказаться на характере взаимоотношений Китая и России. Вопрос в том, как она проявится на уровне приграничных территорий. В целом в России картина совершенно противоположна китайской: в 1990-е годы на каждые 100 лиц мужского пола приходилось 113 женщин¹⁶. Но как раз на Дальнем Востоке эта диспропорция выражена слабо: в 1996 году соотношение мужчин и женщин в Приморском крае было 100:102, в Амурской области - 100:101, в Хабаровском крае - 100:103¹⁷. Другими словами, для китайских женихов "рынок невест" в России располагается в основном за пределами Дальнего Востока.

* * *

При изучении международной ситуации на Дальнем Востоке различиям в качественных характеристиках населения следует уделять внимания все-таки больше, чем простым сравнениям его плотности или численности трудовых ресурсов. Конечно, учет этих обобщенных показателей тоже необходим. Но ему должны обязательно сопутствовать и другие параметры сопоставлений: тренды естественного и механического движения населения, половозрастные пирамиды, данные о национальном составе населения и его социальной структуре, о положении в сфере занятости и на рынке труда, структуре потребительского спроса и т. д. Только такое комплексное сопоставление может послужить базой для более точных и детальных предположений о дальнейшем развитии ситуации, позволит определить реальные перспективы межстранового взаимодействия.

1 - См., например: Витковская Г., Зайончковская Ж. Новая столыпинская политика на Дальнем Востоке России: надежды и реалии // Перспективы Дальневосточного региона: межстрановые взаимодействия. М., 1999. С. 80-120; Миндогулов В.В., Михайлов В.Ю. Воспроизводство, занятость и миграция населения Хабаровского края в начале XXI века. Хабаровск, 1999; Ильина О.П. Демографические аспекты взаимодействия Дальнего Востока России и Северо-Восточного Китая // Россия и Китай на Дальневосточных рубежах. Вып. 2. Благовещенск, 2001. С. 47-50.
2 - Здесь и далее общие сведения по субъектам РФ и провинциям КНР приводятся по публикации: Мотрич Е. Население Дальнего Востока и стран СВА: современное состояние и перспективы развития // Перспективы Дальневосточного региона: население, миграция, рынки труда. М., 1999. С. 16.
3 - См. например: Шиндялов Н. А., Шиндялова И. П. К вопросу о возможных последствиях миграционных процессов в Приамурье // Миграционные процессы в Восточной Азии. Тезисы докладов и сообщений (20-24 сентября 1994). Владивосток, 1994. С. 41-44; Байков Н. Китайцы в общественном мнении жителей дальневосточного города // Перспективы Дальневосточного региона: китайский фактор. М., 1999. С. 92-95.
4 - Ларин В.Л. Россия в Восточной Азии накануне XXI века: этнодемографические и цивилизационные стимулы и барьеры // Народонаселенческие процессы в региональной структуре России XVIII-XX вв. Новосибирск, 1996. С. 23-32
5 - См. например: Зайончковская Ж. Возможно ли организовать переселение на Дальний Восток// Миграция, 1997. №3. С. 13-14; Алексеев М. Угрожает ли китайская миграция? (Территориальная безопасность и межэтнические отношения в Приморском крае) // Мировая экономика и международные отношения, 2000. № 11. С. 97-103; Гельбрас В. Г. Китайская реальность России. М., 2001.
6 - Рассчитано по: Большой энциклопедический словарь. Изд. 2-е, перераб. и доп. М., 1998. С. 41, 83, 241, 488, 803, 804, 869, 1120
7 - Попытка установить порог безопасности предпринята в публикации: Бакланов П. Географические, социально-экономические и геополитические факторы китайской миграции на российский Дальний Восток // Перспективы Дальневосточного региона: китайский фактор... С. 37-39
8 - Хэйлунцзяншэн дитуцэ (Атлас провинции Хэйлунцзян). Харбин, 1999. С. 5
9 - Там же
10 - Мотрич Е. Население Дальнего Востока... С. 16
11 - Здесь и далее сведения по Приморскому краю приводятся по источнику: Атлас Приморского края. Владивосток, 1998. С. 32
12 - Дудченко Г. Б. Город Цзиси: справочник. Владивосток, 2002. С. 116
13 - Бергер Я. М. Планирование семьи в Китае: итоги и перспективы // Проблемы Дальнего Востока, 2001. № 2. С. 79
14 - Проблемы Дальнего Востока, 2001. №1. С. 112
15 - Национальные отношения: Словарь. М., 1997. С. 91
16 - Рассчитано по: Демографический ежегодник России: Стат. сборник / Госкомстат России. М., 2000. С. 31
17 - Рассчитано по: Дальний Восток России: экономический потенциал. Владивосток, 1999. С. 430