ПОТЕРИ НАСЕЛЕНИЯ СССР В 1918-1958 ГОДАХ

Сергей Максудов

«Люди — основное богатство нашей страны».
Справочник «Население СССР», М., 1974.

«Уж сколько их упало в эту бездну?»

Сколько?[1] Вопрос этот все более современен. С болью и гневом звучит он со страниц «Архипелага». Мы еще не то поколение, которое не сможет жить, пока не вспомнит поименно каждого невинно замученного. Без этого, однако, не стать нам ни народом, ни нацией, ибо память — первый шаг из небытия, от непомнящего Ивана к уважению человеческой личности, к самоуважению. Но не пришло еще время составления «синодика опальных». Даже суммарные оценки: «Сколько всего, на круг?» — расходятся на десятки миллионов[2].

Цель нашей работы — расчет минимального размера потерь советского населения[3]. Под потерями понимаем умерших преждевременно, раньше своего часа. Они включают и убитых на фронтах, и замученных в застенках, и погибших от голода, эпидемий, недостаточной медицинской помощи и т.д. Потери в этом смысле — не сокращение населения, не число репрессированных, а повышенная смертность, рассматриваемая как разница между убылью населения и теоретической нормой — «естественной смертностью». Уровень «естественной смертности» восстанавливается расчетом, мы прослеживаем изменение численности каждого поколения мужчин и женщин, а тем самым и населения всей страны[4]. Возникающая картина отражает естественное движение населения (без учета рождаемости), и в тех случаях, когда фактическая численность населения по переписи заметно меньше рассчитанной, можно говорить о потерях.

Методика, использованная в работе, не нова. Такой подход нередко применялся для прогнозов численности населения[5]. На важность этих прогнозов для исторических исследований указал Ю.А. Корчак-Чепурковский:

«Исчисления М.В. Птухи, С.А. Новосельского и В.В. Паевского, принимая во внимание высокую технико-методическую сторону их выполнения, представляют и теперь большой интерес для исследователя историка-демографа, который пытался бы проследить демографические последствия событий, помешавших нормальному развитию населения нашей страны»[6].

Расчет проведен для трех периодов: 1926–1938 гг., 1928—1918 гг. (обратным ходом), 1939—1958 гг.[7] Их временные границы продиктованы датами переписей. Численность населения в одногодичной группировке принималась по материалам переписи 1926 года с учетом корректировки, проведенной Новосельским и Паевским[8]. Этими же авторами составлены таблицы смертности, использованные в расчете. Коэффициенты таблиц принимались без изменений для периода 1927–1938 гг., а для остальных расчетных интервалов пропорционально увеличивались или уменьшались: 1897–1922 гг. — в 1,5 раза; 1923–1926 гг. — в 1,2 раза; 1939–1949 гг. — на 0,9. Множители к коэффициентам подбирались на основе имеющихся данных об уровнях смертности за эти годы (табл. 1). В соответствии с поставленной задачей (поиск минимума) расчетные значения принимались более высокими, чем коэффициенты смертности населения, опубликованные ЦСУ. Следует указать на постоянное снижение уровня смертности в стране[9] (табл. 1), что также неизбежно должно приводить к завышению в расчете убыли населения по сравнению с фактическими данными. Такая картина и наблюдается в относительно мирные периоды нашей истории. В 1897–1913 гг. сокращение населения по расчету было на 1,4 млн. выше известного, а 1923–1926 гг. на 0,45 млн., в 1927–1931 гг. на 0,9 млн. и в 1950–1958 гг. на 2,9 млн. (табл. 4,9, 11). На фоне этой мирной тенденции огромная нехватка фактической численности населения по сравнению с расчетной в 1914–1917 гг. (1,7 млн.), 1918–1922 гг. (14,3 млн.), 1932–1938 гг. (7,9 млн.), 1939–1949 гг. (27,4 млн. человек) бесспорно могут рассматриваться как потери населения. Важно здесь и чередование во времени мирных и катастрофических периодов, так что для их расчета использовались, как правило, одни и те же коэффициенты смертности. Показательно и то, что молодые поколения, мало затронутые «мероприятиями», и в годы потерь сохраняют «мирную» тенденцию (табл. 10, 11).

Характеристика используемых материалов

"Мы считаем, что ЦСУ должно давать объективные данные, свободные от какого-либо предвзятого мнения, ибо попытка подогнать цифры под то или другое предвзятое мнение есть преступление уголовного характера".
Сталин, XIV съезд.

Традиция требует, чтобы автор с некоторым пренебрежением отозвался о работах своих предшественников. И вряд ли кому-нибудь представлялся более удобный случай. Среди многих тысяч демографических публикаций последних лет лишь работы Б. Ц. Урланиса посвящены рассматриваемому вопросу. А что спрашивать с Бориса Цезаревича, когда он сам признается, что его вычисления предопределены очередным постановлением партии[10]. Правда, следует отметить, заметную эволюцию представлений Б. Ц. Урланиса. В 1960 г. он писал:

«Если же рассматривать потери в гражданских войнах в отношении к численности населения, то тогда из войн последних столетий на первом месте окажется национальная революционная война в Испании 1936–1939 гг. (1,8%), затем гражданская война в США (1,6%), Вандейская война (1%), на четвертом месте — гражданская война в СССР»[11].

Через девять лет он уже отмечает:

«Таким образом за три года, т. е. за 1918–1920 гг., численность населения в результате перевеса числа умерших над числом родившихся сократилась примерно на 4%, а с учетом миграционных потерь убыль населения в эти годы составила 6%»[12].

Впрочем, с гражданской войны уже, по-видимому, снято табу. Например, авторы справочника «Население СССР», М., 1974 г. (весьма представительный коллектив во главе с А.Я. Боярским) во введении указывают:

«Большой урон населению страны нанесла первая мировая война (1914–1918). Только число погибших на фронтах войны составило около 2 млн. человек. Крупными людскими потерями сопровождалась гражданская война и борьба с иностранной интервенцией. Люди гибли не только на полях сражений, но и от голода и эпидемий. Резко упала рождаемость. За девять лет (1914–1923) население страны (в границах до 17 сентября 1939 г.) в целом сократилось более чем на 23,1 млн человек».

Поразительная цифра! 23 млн! (Обычно ЦСУ указывало 7 млн. — 143,5 млн. численность в 1917 г. и 136,8 млн. в 1920 г.) Что это? Неожиданное признание, открытие, опечатка? Сложнее. Это вывод из опечатки. В приложении справочника дается численность населения в 1913 г. — 159,2 млн., но не указывается, что это оценка в современных границах. Автор статьи вычел из этой цифры численность населения 1923 г. — 136,1 млн. (в границах до 17 сентября 1939 г.) и получил свои 23,1 млн. Удивительна здесь не ошибка (с кем не бывает...) и даже не путаница демографа в границах своей родины (мудрено ли при такой подвижности!). Поразительно, что с политической стороны это никого не взволновало: ни цензуру, ни редактора, ни самого автора. Получилось в результате арифметической операции 23 — и пускай, ведь и правда потери были немаленькие. А вот попробуй он эдак посчитать потери Великой Отечественной войны. Не попробует, да и редактор не пропустит. «Сказано — 20!» И ни 21, ни 20,5, ни даже 20,1 млн. не могут пока появиться в советской печати. Но и тут, кажется, намечается сдвиг. В справочнике 1975 г.[13] появились коэффициенты рождаемости за 1946–1949 гг., пусть с небольшим опозданием, но все же знаменательный шаг во вполне определенном направлении.

Данные о численности населения в те или иные годы принимаются нами по современным публикациям ЦСУ[14]. Казалось бы, точнее воспользоваться непосредственными оценками переписей, но это довольно трудно из-за постоянного расширения границ нашей страны. Факт сам по себе необычный для двадцатого века, хотя в историческом плане традиционный[15].

Оценка ЦСУ численности населения в 1918 г. близка к цифре Волкова[16], который исходил из результатов переписей 1916, 1917 гг. Эти переписи, очевидно, менее точны, чем перепись 1926 г. Они проводились летом, иностранные военнопленные в одних губерниях учитывались, в других исключались; мобилизованные в армию учитывались по опросу: определенную путаницу вносили беженцы и выселенцы из западных областей. Поэтому весьма возможен некоторый (1–2 млн.) недоучет населения в 1918 г. по сравнению с 1926 г. На возможный размер недоучета указывает тот факт, что предварительные результаты переписи 1926 г. были почти на миллион меньше окончательных. Следует также иметь в виду, что завышение численности населения в 1918 г. приводит к преувеличенной оценке потерь 1918—1920 гг., в чем вряд ли заинтересованы статистики ЦСУ. В расчете мы, вслед за Е.З. Волковым, предполагаем, что сальдо миграции было отрицательным примерно на 3,5 млн. человек. Однако не исключено, что эти миграционные процессы или их часть уже учтены в оценках численности населения, приводимых ЦСУ. Таким образом, возможное занижение численности населения в 1918 г. по отношению к 1926 г. и неверный учет миграции могут привести к преуменьшению потерь на 1–4 млн. человек в 1918–1926 гг. Административная оценка численности населения в 1931 г. также, по-видимому, менее точна, чем перепись 1926 г. Она проводилась летом в условиях, когда огромные массы сельского населения метались по стране и вряд ли поддавались строгому учету. Можно сказать, что оценка численности населения административным путем была и в более спокойное время (1960–1969 гг.) заниженной. Достаточно сравнить справочники «Народное хозяйство СССР» за 1968 и 1969 гг., чтобы убедиться, что оценки после проведения переписи 1970 г. увеличились на 100–600 тыс. человек.

Переписи оценивают численность населения точнее, чем административный учет, но и они содержат ошибки. Прямых сведений по этому вопросу ЦСУ не приводит, но известно[17], что в 1959 г. контрольные мероприятия (бланк и обход) добавили к первоначальному учету 1074 тыс. человек (0,51% общей численности). Так как при переписи 1926 г., в отличие от переписи 1939 г., не было контрольных мероприятий такого порядка, она, возможно, недоучла население на 0,5% (0,7 млн. человек). (По-видимому, не больше, так как подвижность населения в 1926 г. была меньше, чем в 1959 г.) Возможно, перепись 1939 г. учла население «сверхточно». Ведь статистикам от имени ЦК ВКП(б) и СНК было предписано: «Провести перепись без единого пропуска, без ошибок». А судьба вредителей, занизивших численность населения при переписи 1937 г.[18], была еще слишком хорошо памятна. В одном «молодые кадры», заменившие «врагов народа», явно перестарались: численности постоянного и наличного населения разошлись всего на 0,06% (меньше 100 тысяч), т. е. заведомо меньше точности проведения переписи. Спрашивается, следовало ли вводить новые методы учета? (Кстати, в 1959 г. эта разница составила 0,4%.)[19]. Перепись 1939 г. не опубликована до сих пор. Появившиеся после 1959 г. отрывочные данные, во-первых, включают жителей западных территорий, во-вторых, не дают сведений о половозрастном составе. Но несмотря на это, можно считать, что численность населения переписью 1939 г. учтена намного более полно, чем переписью 1926 г., а, возможно, и преувеличена на несколько миллионов. Естественно, что в этом случае оценка потерь является также заниженной.

Численность и структура населения в 1939 г., используемая для расчета в период 1939—1958 гг., берется по публикации переписи 1959 г. в 1962 г.[20] Сама дата публикации позволяет надеяться, что материалы умышленно не сфальсифицированы. Очевидно, при подготовке публикации работники ЦСУ учитывали необходимость совместного рассмотрения результатов 1939 и 1959 гг. По-видимому, с этим связано уменьшение численности населения присоединенных территорий на 3 млн. Национальный состав населения в 1939 г. (табл. 5) подтверждает это предположение. Известно, что на присоединенных землях проживало свыше 3-х млн. поляков (численность в 1939 г. выше, чем в 1926-м только на 1 млн.), что после войны из СССР выехало свыше 2 млн. поляков (сокращение в 1959 г. только на 350 тыс.). Не отражает таблица и миграции (присоединения, а затем выезда) 400 тыс. немцев. Молчание ЦСУ по поводу послевоенных миграций приводит к мысли, что они уже приняты во внимание. Однако, если это предположение неверно, и оценка численности населения в 1939 г. не исключает будущих эмигрантов, то потери населения в период 1939–1959 гг. преувеличены на число покинувших страну в те годы (2–3 млн. человек).

Погрешность возрастной группировки в переписях также приводит к ошибкам. Это особенно существенно для переписи 1939 года, данные которой были разбиты на пятилетние интервалы. Для того, чтобы учесть возможные ошибки, вносятся коррективы. Оценки, полученные различными методами коррекции показали, что разница между ними не велика.

Более опасны ошибки в таблицах смертности. Они могут вести как к завышению, так и к занижению потерь. Так, неполный учет населения переписью 1926 г., о котором говорилось выше, приводит к увеличению коэффициентов смертности. Подобный эффект вызывается тем, что таблицы смертности даны только для Европейской части страны. Восточные республики, не включенные в таблицы 1926 г., отличались и более высоким коэффициентом детской смертности, а кроме того, видимо, большей выживаемостью людей средних и пожилых возрастов. В 1940 г. так же, как и в 1950 и 1959 гг., коэффициенты смертности в большинстве этих республик были ниже, чем в РСФСР. Однако при используемом методе расчета высокая детская смертность мало влияет на результаты.

Погрешности в учете смертей при составлении таблиц ведут к занижению коэффициентов смертности. О плохой и далеко неточной регистрации смертей говорит, в частности, такой факт: в сельской местности с населением в 500 тыс. человек незарегистрированные похороны составляли по сообщениям селькоров около 2,5%[21]. Правда, особенно значительным был недоучет смертности новорожденных, что для нашего расчета несущественно. Поэтому, а также принимая во внимание более точную регистрацию смертей в городах, будем считать, что возможная ошибка занижения коэффициентов смертности равна 2%.

Некоторая погрешность возникает и в результате округления численности населения (до тысяч) и коэффициентов смертности (в четвертом знаке). Оценивая ее статистически, получаем на самом большом временном интервале (11 лет) ошибку около 80 тысяч.

Подведем итоги. Возможные ошибки занижения потерь складываются из неточного определения численности и миграции населения (2–6 млн.) и преувеличенного уровня «естественной смертности» (4,4 млн. только в мирный период). К завышению потерь приводят: неточность возрастной группировки, неполнота таблиц, погрешности расчета, неверный учет миграций в 1939–1949 г Эти ошибки составляют для 1918–1922 гг. и для 1931–1938 гг. примерно по 300 тысяч, а для 1939–1949 гг. 0,7–2 млн. человек. Таким образом, мы, возможно, преувеличиваем потери на 2–3 млн. или преуменьшаем их на 5–11 млн.

Потери населения в 1918—1926 гг.
Гражданская война

«Потоки крови — говорят нам. Разберемся и в этой стороне вопроса. Никакие потоки крови во внутренней гражданской войне не сравнятся с морями крови, которые русские империалисты пролили (на фронте)
после 19 июня».
Ленин. «Русская революция и гражданская война».
Сентябрь 1917 г.

Россия. Все более далекая, все более мифическая Гиперборея. Как они жили! В тишине, с высокими потолками, чистым воздухом, реками, не загрязненными отходами предприятий. Как ели! Убоину, а не свежезамороженное, консервантов не знали, да и вообще, что говорить, — читайте художественную литературу.

Как могли они жить? Без самолетов, автомобилей, электричества, асфальта, радио, холодильников, лекарств, а главное, переходя, наконец, к нашей теме, без различных способов ограничения рождаемости. Ну и детей же было у них! 4, 5, 6, 10 на семью. И мерли же эти дети: каждый четвертый не доживал до года, лишь один из двух добирался до пяти. Не то, что теперь: до пяти лет умирает лишь один из 20 родившихся. Правда, и детей не то, что прежде: по стране меньше двух на семью[22], по Москве - один. Это явление - снижение рождаемости в три раза, а детской смертности в 10 раз — едва ли не самый важный и не только демографический, но и психологический результат нашего века. Правда, и до 1917 г. он был предсказуем. Он подходил, подступал, как и многое, неизбежно, но не реализовавшееся в России, а осуществившееся после. Неизбежность была воплощена в Европе, поспевавшей, как всегда, на 10, 15, 50 лет впереди.

Но вернемся к движению населения в России. Русско-японская война «обошлась» в 46 тыс. человек[23]; холера 1910 г. унесла 300 тыс.[24]; погромы, если верить Зингеру[25], — 100 тыс. убитых. (возможно, эта цифра включает в себя и погромы Гражданской войны); эмиграция за 30 лет (1880–1910) составила около 2-х млн[26]; война 1914–1917 гг. унесла 1660 тыс. жизней (табл. 2). Важно отметить, что потерь от голода, эпидемий, геноцида, столь характерных для всей последующей эпохи, та война еще не знала. Напротив,

«Среди сельского населения в среднем для всех губерний, из которых имелись сведения, число умерших за годы войны даже понизилось... Из приведенных данных видно, что детские инфекции среди гражданского населения, как и прочие заразные заболевания, в течение первых лет войны несколько снизились. То же понижение среди гражданского населения отмечается и в распространении социальных болезней — туберкулеза, венеризма, алкоголизма»[27].

Россия подошла к войне с населением 165,7 млн. (139,3 млн. в границах до 17 сентября 1939 г.) Война втянула свыше 15 млн. мужчин, более 5 млн. из них были ранены[28], сотни тысяч искалечены. Более 3 млн. человек оказалось в плену и не менее 5 млн. беженцев из западных областей и иностранных военнопленных рассеялись по стране. Все эти миллионы и миллионы (табл. 2) и послужили горючим материалом гражданской войны. Дальнейшие демографические события в общем виде отражены в таблице 2. Возвращаются в страну пленные, расходятся по домам солдаты, возрастает, хотя и не до довоенного уровня, рождаемость. Уезжают из страны жители западных областей, иностранные военнопленные и миллионы коренных жителей (2 млн. нансеновских паспортов было выдано Лигой Наций)[29]. Резко возрастает смертность. Миллионы людей уносит «испанка», тиф (табл. 3), а затем и голод. Численность населения в стране сокращается к 1923 г. почти на 8 млн. человек. Возрастает смертность от всех болезней. Только от туберкулеза в 1920 г. умерло 500 тыс. человек (3,96%)[30]. Причем очевидно, что медицинская статистика тех лет неполна. Вновь возникают армии (в 1920 г. 3,5 млн. красноармейцев и около 1 млн. белых и банд[31]. Потери от боевых действий составляют по расчетам Урланиса — 800 тыс. человек[32].

Общая оценка потерь за этот период приводится в таблице 4. Из таблицы видно, что в 1913–1917 гг. они равны 1700 тыс., что очень хорошо согласуется с имеющимися данными (табл. 2); в 1918–1920 гг. составляют 10 180 тыс., а в 1920–1922 гг. — 3630 тысяч. Всего, следовательно, за период гражданской войны страна потеряла 13,8 млн. В литературе встречаются как более низкие, так и более высокие цифры. Боярский, а за ним и Урланис[33] пишут о сокращении населения на 10 млн. человек. Академик Струмилин говорит о 26 млн! (в 1914–1922 гг.), в том числе — 5 млн от голода в 1921 г.[34] Эта цифра представляется сильно завышенной, в результате того, что автор не принял во внимание снижение рождаемости в 1914–1922 гг. и использовал в расчете довоенные коэффициенты. К сожалению, последнее специальное исследование историков во главе с Ю.А. Поляковым, подытоженное в монографии «Советская страна после окончания гражданской войны: территория, население» (Москва, 1986) не дало серьезных результатов. Расчет авторами численности населения в 1917 г. преувеличен и не подтверждается сведениями о естественном приросте населения и миграции начала века, поэтому Ю.А. Поляков просто игнорирует классические исчисления ЦСУ, опубликованные Р.И. Сифман. («Динамика численности населения России за 1897–1914 гг.». «Брачность, рождаемость, смертность в России и в СССР». М., 1977.) Не учитывают авторы и известных оценок коэффициентов смертности, сделанных Боярским, неубедительны и расчеты Полякова убыли населения в 1920–22 гг. Они противоречат данным о национальном составе населения и численности жителей на отдельных территориях в 1920 и 1926 гг. Сомнительно выглядит их рассуждение о потерях в гражданской войне.

Число погибших красноармейцев Поляков принимает в размере 1 212 824 чел. по таблице 10 справочника 1925 г., где эта цифра соответствует боевым и санитарным потерям. В отличие от Урланиса, автор считает, что сюда не входят раненые и выздоравливающие больные, а речь идет лишь об убитых и умерших. Доказывает это он довольно примитивным рассуждением: «Логично допустить, что и в том и в другом случае речь идет о летальных исходах, ведь говорится о санитарных потерях, а не о числе заболевших».

Однако в справочнике 1925 г., на который ссылается автор, к словам «санитарные потери» в скобках сделано уточнение «эвакуацион». Очевидно, что речь идет об эвакуации заболевших красноармейцев в тыл, а не на кладбище. Не случайно в приложении к книге авторы приводят почти все таблицы военной статистики полюбившегося им справочника 1925 г., кроме таблицы 10, на которую они ссылаются чаще всего.

Следует также указать, что если 1,2 млн. красноармейцев — это число убитых и умерших от болезней, то с учетом раненых и выздоровевших после болезни и оставшихся в строю число бойцов Красной армии превысит 10 млн. человек, что намного выше известной статистики мобилизаций (Пояснение 1988 г.).

Потери мужчин не намного превышают потери женщин, что косвенно указывает на большую роль голода и болезней. Так разница по расчету составила 4,1 млн. Если принять во внимание, что и до войны число мужчин было меньше, примерно на 700 тыс. (в границах до 17 сентября 1939 г.), и погибло на войне 1,4 млн (без умерших от болезней), то на долю гражданской войны приходится повышенная убыль мужчин в 2 млн. Нередко разницу между убылью мужчин и женщин оценивают более высоко. Так, в бюллетене ЦСУ №55 1921 г. говорится о 10 млн. Стумилин[35] указывает 6,7 млн. Beроятно, такое преувеличение возникло из-за того, что перепись 1920 г. не охватывала Бухару, Хиву, Дальневосточную республику — районы с заметным преобладанием мужчин.

Из найденной оценки потерь следует вычесть эмиграцию, которую мы вслед за Волковым (см. табл. 1) принимаем в размере 3,5 млн. человек. Таким образом, на долю собственно потерь остается 10,3 млн человек. Как уже отмечалось, эта оценка может быть завышенной на 0,4 млн. (за счет погрешностей таблиц и расчета) и заниженной на 1–4 млн. (в результате неверного учета численности населения и миграции).

Потери 1926–1938 гг.
Коллективизация. Репрессии

После переписи 1926 г. данные о рождаемости, смертности, численности населения публиковались ежегодно до 1932 г. Затем наступило многозначительное молчание, которое, по точному наблюдению Орвелла, одно только и отмечает важные исторические события в некоторых странах. До некоторой степени это молчание нарушалось восторженными западными посетителями:

«...те колхозы, которые намеренно не засеяли и не обработали полей, не получали помощи, когда оказывались без хлеба — чтобы не поощрять неподчинения, а в наиболее серьезных случаях целые деревни были избавлены от голода тем, что срочно увозились из родных мест...»[36].

Ведь:

«...у советского правительства не было работных домов и не было времени их строить. Ему оставалось принудительно отправлять голодающих из деревень, где их присутствие действовало деморализующе, в отдаленные местности... В других случаях крестьяне потихоньку потрошили созревающую пшеницу, то есть выщелущивали зерно или даже срезали колосья и откладывали в индивидуальный запас то, что было бесстыдно похищено из общественной собственности с полей».[37]

Не правда ли, трудно не согласиться с супругами Вебб, цитаты из книги которых мы привели? Новая цивилизация, не только по сравнению с Россией, но и с иными временами. Голод был впервые в мировой истории искусственно организован в таком масштабе; доносчики, как во времена Римской империи и святой инквизиции, получали часть имущества высылаемых; кулаки и буржуазия были уничтожены «как класс», а 111 млн. единоличников были коллективизированы.

Раскулачивание и выселения отражались на размещении населения убылью в одних районах, увеличением в других (табл. 5). Рост численности населения Украины в 1927–1932 гг. (на 2 млн.) сменяется заметным сокращением в 1933–1938 гг. (на 1 млн.).

Резко меняется численность населения Казахстана (одного из основных мест высылки). То увеличивается (за полгода почти на 500 тыс.), то стремительно сокращается (табл. 5). Вероятно, не случайно в Казахстане еще в 1940 г. была самая высокая в стране смертность. По-видимому, она равно затрагивала и вновь прибывших, и местное кочевое население, с трудом приспосабливавшееся к «новой цивилизации». Судьбу казахов разделяют и другие народы этого района. Упала численность уйгуров (108 тыс. в 1926 г. и 95 тыс. в 1959 г.), алтайцев (50 и 45 тыс.), якутов (241 и 237 тыс.), тунгусов (39 и 25 тыс.), народов Севера в целом (140 и 129 тыс.). Почти не изменилась численность калмыков (133 тыс. и 134 тыс. в 1939 г.) и бурят (238 тыс. в 1926 г. и 253 тыс. в 1939 г.).

В 1933–1934 гг. происходит уменьшение населения всей страны. Конквест приводит сведения ОГПУ, посылавшиеся Сталину, в которых гибель от голода оценивается в 3,3–3,5 млн. Иностранные корреспонденты в Москве считали, что погибло около 5 млн. Урланис[38] предполагает, что численность населения в конце 1933 года равнялась 158 млн, т. е. сокращение за год превысило 7 человек (табл. 1). Даже наиболее обеспеченная в те годы группа населения, рабочие и служащие, уменьшилась в 1933 г. (табл. 1). Голод 1933–1934 гг. сопровождался массовой гибелью детей, особенно новорожденных. Если лиц 1929–1931 гг. рождения в переписи 1970 г. учтено около 12,4 млн., то 1932–1934 гг. — 8,4 млн. Это падение численности не может рассматриваться как сознательное регулирование рождаемости. Голод был слишком неожиданным явлением, да и не знала русская деревня тех лет практически никаких способов ограничения рождаемости. Вероятно, не меньше 3-х млн. детей 1932–1934 гг. рождения погибло голодной смертью.

Характерная черта эпохи — внешнее благополучие. Катастрофическое падение численности населения игнорировалось. Плановики[39], иностранные гости, партийные руководители постоянно похвалялись темпами роста населения. Рост населения Советского Союза со 160 млн. человек (в конце 1930 года) до 168 млн. — в конце 1933 года отметил товарищ Сталин в январе 1934 г. на XVII съезде партии завысив при этом численность населения на 8–10 миллионов. Его знаменитое: «Жить стало лучше...», тоже ведь посвящено высокому приросту.

"Жить стало лучше, веселее [это говорится людям, потерявшим только что близких, лишившимся земли, скота — С. М.], но это ведет к тому, что население стало размножаться гораздо быстрее, чем в старое время. Смертность стала меньше, рождаемость больше, и чистого прироста получается несравненно больше... сейчас у нас прироста получается около трех миллионов душ».(Речь на совещании комбайнеров и комбайнерок с членами ЦК и правительства в 1935 году).

Что же это, неведенье или умышленная фальсификация?[40]. Потери населения показали и выборы в декабре 1934 года. Было зарегистрировано 91 миллион избирателей.

«Лишены избирательных прав из всего взрослого населения страны были 2,5%, что составляет немногим более 2 млн человек». (Молотов: Отчет ЦК на VII Всесоюзном съезде Советов.Итоги работы правительства»).

По переписи 1926 г. численность лиц старше 10 лет была 109,4 млн, а в 1931 г. эта группа составила 103 млн. При такой же, как в 1927–1931 гг., смертности лиц старше 18 лет в конце 1934 г. должно было быть 99 млн, то есть убыль (нехватка) избирателей достигла 6 млн чел.[41] Эта цифра довольно приблизительна, но все же указывает, что основные потери периода 1926—1938 гг. приходятся на первую половину этого периода.

В 1935—1938 гг. быстро развивается Архипелаг.

«Вы знаете, что хозяйственные вопросы Дальнего Востока выдвинулись у нас далеко вперед, — говорил Молотов на XVIII съезде ВКП (б). — В связи с этим большое значение приобрели задачи организации переселения на Дальний Восток».

Задачи решались. На Сибирь и Дальний Восток приходится 25% прироста населения между переписями 1926 и 1939 гг. Рекорд принадлежит Магаданской области — рост в 8,4 раза[42]. Прибывшие в Магадан поселились в основном в сельской местности (120 из 150 тысяч), они отличились удивительно низкой рождаемостью (10,9%) и еще более низкой смертностью (8%). Последнее, впрочем, по-видимому, является некоторой специфической особенностью учета. (Распространено мнение, что перепись 1939 г. учла в Магадане не заключенных, а лишь вохровцев и членов их семей.) Влиянием Архипелага определялся и быстрый рост населения городов-новостроек и резкое уменьшение численности населения этих же городов (табл. 8). Сокращение некоторых старых уральских и сибирских городов, возможно, объясняется тем, что их прирост не поспевал за темпом репрессий (табл. 8). Ориентировочное исчисление жителей Архипелага можно провести по результатам выборов 1937 г. Число избирателей — 94 млн., на 3,5 млн. меньше числа достигших 18 лет (вычислено по переписи 1939 г.). Возможно, что и часть непроголосовавших (их было 3 млн.) сделали это не по своей вине[43]. Официальная статистика не отмечает каких-либо потерь в этот период. Почти не указывает. Некоторым малозаметным штрихом является превышение смертности в 1937 г. над 1935 и 1938–1939 гг. (табл. 1). Возможно, что очень высокие коэффициенты смертности в ряде отдаленных районов страны отчасти связаны с деятельностью Архипелага. Например, в Коми АССР в 1940, 1950 и в 1960 гг. коэффициент составлял соответственно 37,1; 14,4, и 6,0. А в целом по РСФСР — 20,6; 10,1 и 7,4[44].

Расчет естественного движения населения сопоставлялся с данными переписей 1931 и 1939 гг. (табл. 9, 10). Если в 1931 г. фактическое население было выше расчетного на 900 тыс., то к 1939 г. нехватка лиц старше 15 лет достигла 6,9 млн. Таким образом, потери этой группы населения (с учетом поправки по переписи 1931 года в 0,645 млн. — табл. 9) составляют 7,5 млн. (5 млн. мужчин, 2,5 млн. женщин). Эта цифра не включает 3.5 миллионов умерших от голода детей (см. выше). Как уже отмечалось, возможная ошибка занижения потерь 1–3 млн. (из-за неточного учета населения переписями 1926 и 1939 гг.), а завышение потерь, вероятно, не превышает 300 тыс. Выборы 1934 г. позволяют предположить, что большая часть этих потерь приходятся на 1932–1934 гг. и 1,5 млн. — на более поздний период.

Потери 1939-1958 гг.

«Цифры не управляют человечеством, они только показывают, как человечество управляется».
Гете.

В 1939 г. в современных границах страны проживало примерно 193,5 млн. человек, из них переписью 1959 г. учтены 130,7. Убыль 63 млн. сопровождали громадные демографические изменения: присоединение населения; фронтовые потери; уничтожение фашистами евреев, коммунистов и партизан; гибель ленинградцев от голода; повышенная смертность в результате ухудшения условий жизни; вывоз жителей в Германию (возвращение и невозвращение оттуда); потери в лагерях; сталинские репрессии против отдельных народов, против жителей оккупированных территорий, против военнопленных; обмен населением с Польшей, Чехословакией, Германией и др. странами; иммиграция армян; падение рождаемости; и, наконец, как следствие множества этих и других причин, — снижение смертности в два (!) раза (табл. 1). Расчет доказывает, что повышенная убыль населения за этот период составила 24,5 млн (18,7 млн мужчин и 5,8 млн женщин — табл. 11). Эта цифра занижена по крайней мере на 2,9 млн., так как в расчете «естественная» убыль населения равнялась 14,4 млн., в то время как по данным ЦСУ численность за 1949—1958 гг. уменьшилась на 11,5 млн.[45]

Разделение потерь по отдельным видам практически не представляется возможным, но все же в порядке постановки задачи рассмотрим некоторые вопросы.

Потери миграции

«После вхождения в состав СССР в 1939–1940 гг. западных областей Украинской и Белорусской ССР, Бессарабии, Северной Буковины и Прибалтийских государств: Латвии, Эстонии, Литвы — население СССР увеличилось
почти на 23 млн человек».
БСЭ[46]

Эта оценка была общепринятой в советской учебной и пропагандистской литературе, пока после переписи 1959 г. не стали говорить о 20 млн. присоединенного населения, видимо, исключая из числа жителей 1939 г. выехавших из страны. В перечне БСЭ не упомянуты Тува (86 тыс.), Закарпатская Украина (0,7 млн)[47] и некоторые другие территории, доставшиеся нам (в порядке восстановления «исторической справедливости» на исконном и законном основании и для пущей безопасности страны) без населения. Трагическая судьба изгнаников[48] финнов (424 тыс.), кенигсбергских немцев (1157 тыс.), японцев и айнов (296 тыс.)[49] — составляет отдельную страницу в истории не только нашего, но и соседних народов.

Не рассматриваем мы и судьбы миллионов немецких военнопленных. Не все жители присоединенных земель мечтали воссоединиться, и многие воспользовались первой же возможностью, чтобы покинуть новую родину. Еще в 1940 г., по соглашению между Гитлером и советскими руководителями, выехали 392 тыс. немцев, проживавших прежде в Прибалтике, Бессарабии и Западной Украине.[50] 115 тыс. польских военнослужащих и членов их семей покинули СССР в 1943 г. В 1945–1946 гг. выехали еще 1526 тыс. поляков, а всего в 1950 г. в Польше насчитывалось 2136 тыс. выходцев из земель, перешедших к СССР[51]. Нередко Польша использовалась в те годы прибалтийскими евреями для транзита в Израиль (примерно 10–30 тыс.). Кроме поляков после войны выехали из страны румыны, чехи, венгры, немцы (жители СССР) — всего около 400 тыс. человек.[52]

Еще во время войны миллионы советских граждан оказались в Германии: были вывезены, уехали, попали в плен. Число угнанного гражданского населения составило, по-видимому, около 3 млн человек (2,3 млн украинцев[53], 338 тыс. жителей Белоруссии[54], сотни тысяч из областей РСФСР и Прибалтики). Извлечение с Запада этих лиц и миллионов советских военнопленных составило особую заботу советского правительства. К 1 сентября 1945 г. властями союзников было передано 2229 тыс. человек, за что генерал-полковник Голиков и выразил им благодарность:

«Необходимо с признательностью отметить большую помощь наших союзников...»[55].

Всего к 1 января 1953 г. на родину возвратились (с помощью специально созданных бюро репатриации) 5458 тыс. человек[56]. Некоторым удалось не вернуться. Известно[57], что в 1947–1951 гг. международные организации по делам беженцев расселили 141 тыс. прибалтийцев и 128 тыс. русских и украинцев. Близкие цифры называл Вышинский в марте 1947 г.:

«В докладе Контрольного совета указывается, что в настоящее время в западных зонах Германии насчитывается 827 тыс. перемещенных лиц, в том числе граждан СССР — 221 535»[58].

Эти цифры беженцев и невозвращенцев, вероятно, не полны, так как многим удалось скрыться от бдительного ока агентов репатриации. После войны наблюдалось и обратное движение — в страну. Польша передала 250 тыс. украинцев (видимо, чтобы в будущем избежать воссоединений), 30 тыс. человек приехало из Чехословакии, 15 тыс. — из Югославии[59]. Вернулось несколько десятков тысяч белоэмигрантов (только в Маньчжурии их проживало в 1940 г. 69 тыс.), приехала довольно значительная группа армян (120 тыс.). В общем страна, по-видимому, потеряла 2,5–3 млн. человек. (Раковский[60] оценивает убыль в 1,7 млн человек без беженцев и невозвращенцев, а только как результат обмена со странами Восточной Европы.) Как уже отмечалось выше, эти миграционные процессы весьма вероятно уже учтены ЦСУ в балансе населения 1939–1959 гг., и не входят в нашу оценку потерь.

Потери гражданского населения

Повышенную смертность населения от голода и ухудшения медицинских условий можно оценить по потерям детей и стариков. Из таблицы 11 видно, что потери группы младше 10 лет в 1939 г. составляли 566 тыс.; женщин старше 30 лет в 1939 г. убыло на 1,3 млн. больше, а мужчин старше 50 лет — на 745 тыс. больше, чем должно было бы при естественном движении населения. Все вместе эти поколения, составлявшие в 1939 г. половину населения страны, потеряли 2,6 млн. Если учесть, что некоторая часть потерь приходится и на послевоенные годы, а часть убыли вызвана другими причинами, можно считать, что 5,2 млн будет максимальной оценкой потерь гражданского населения. Эта цифра, бесспорно, завышена, так как мы приравняли потери молодой и пожилой групп с высокой естественной смертностью к потерям средних более жизнестойких возрастов. Однако средние возраста активно участвовали в партизанских и антипартизанских действиях, что, конечно, увеличивает их потери.

В общую оценку потерь входят и гибель ленинградцев от голода (650 тыс.)[61], и уничтожение фашистами евреев (2,5 млн)[62], и потери от бомбежек и других военных действий[63]. По данным советских историков, нацисты истребили на Украине 4,0 млн (и 1,3 млн военнопленных)[64], в Белоруссии 1,4 млн (810 тыс. военнопленных)[65], жителей Латвии 100 тыс.[66] — всего около 6 млн. Следует отметить, что документальными свидетельствами подтверждаются главным образом массовые репрессии против военнопленных и евреев[67], а фактических данных об уничтожении сотен тысяч русских, украинцев или белорусов в порядке геноцида не приводится. Поэтому столь большие цифры общих потерь гражданского населения вызывают определенные сомнения. Но если они и верны, итоговая оценка военных потерь мирного населения, включающая и немецкие репрессии, и гибель ленинградцев, и результаты бомбардировок составит 7—7,5 млн.

Репрессии против народов

«Массовые поселения в трудных условиях Казахстана и Сибири людей, как правило, не приспособленных к местному климату, а порой и к новым для них видам труда, не могли улучшить экономического положения этих районов. Даже там, где группы переселенцев прижились (как, например, корейцы в Казахстане и Узбекистане), это стало возможным лишь после более длительного периода акклиматизации».
А. Марианьский

В 1938–1946 гг. проводятся массовые переселения народов. Корейцы, греки, поляки, финны, немцы, украины, немцы Поволжья отправляются на жительство в Сибирь и Среднюю Азию. Вскоре туда же следуют крымские татары, калмыки, мусульманские народы Северного Кавказа — всего около 3,5–4 млн. человек (табл. 6). Не поголовно, но в значительном количестве высылаются жители Прибалтики, Западной Украины и Белоруссии, побывавшие в оккупации и в плену.

Смертность как при переезде, так и на новых местах жительства была довольно высока. Марианьский подчеркивает, что из восточных районов СССР в Польшу в 1946–1948 гг. выехало 260 тыс. из 600 тыс. высылавшихся туда в 1939 г. Конквест также пишет о 600 тыс. высланных и 440 тыс., попавших в ИТЛ, и указывает, что к 1942 г. убыль этой группы поляков составила 270 тыс. (25% за два с половиной года). О высоких потерях среди вывозимых говорит убыль калмыков в 1939–1959 гг. (табл. 6) и незначительный прирост чеченцев, балкарцев, ингушей, карачаевцев. Народы Северного Кавказа, оставшиеся на месте, увеличили за эти годы свою численность на 30–50%.

На 14% (400 тыс.) сократилась численность латышей и эстонцев (табл. 6). Убыль литовцев, по-видимому, скрыта присоединением областей Вильнюса и Клайпеды. О высоких потерях этих народов свидетельствует плохое соотношение между числом мужчин и женщин (табл. 12). Население этих республик практически не призывалось в Красную армию, и мужские потери, вероятно, во многом связаны с послевоенными репрессиями. Это подтверждается, в частности, тем, что у возрастных групп 25–29 и 30–34 лет (в 1959 г.), не затронутых или мало затронутых войной, потери мужчин в Прибалтике, Молдавии и Белоруссии самые высокие — в 1,5–2 раза выше, чем в среднем по стране (табл. 12). И если в следующих возрастных группах 35–39, 40–44 лет, активно воевавших с самого начала, потери РСФСР, Украины, Казахстана и других республик Азии и Кавказа возрастают в несколько раз, то для Прибалтики и Молдавии они мало меняются по сравнению с возрастной группой 30–34. Не отмечается в Прибалтийских республиках и снижения потерь в старших возрастах (более 60 в 1959 г.), не столь активно участвовавших в боевых действиях, в то время как в восточных республиках (потери которых в основном фронтовые) это снижение достигает 50–70% (табл. 12). Близка к судьбе народов Прибалтики и участь жителей Западной Украины и Западной Белоруссии и многих других территорий, но, к сожалению, эти группы населения в переписях практически не выделяются.

Фронтовые потери

Боевые потери Красной армии огромны. Об этом свидетельствует и плохое соотношение между мужчинами и женщинами в стране (табл. 12) и то, что нехватка мужчин приходится главным образом на средние (воевавшие) возраста (табл. 11). Попытка рассчитать максимальные размеры фронтовых потерь, исходя из представления о полном использовании ресурсов мужского населения страны, показана в таблице 13.

Необычайная величина потерь определялась не только и не столько превосходством немецкой армии в вооружении, сколько военной политикой советского командования. Фронтальные наступления с максимальной концентрацией всех сил, когда цель оправдывает любые потери — такова была с начала войны основная советская стратегическая доктрина. Первый же приказ, который получила разбросанная на широком пространстве вдоль западной границы не развернутая в боевые порядки недоукомплектованная Красная армия, звучал: «Вперед». Перейти границу, захватить Люблин, окружить все германские силы и т. д.

«Признаков оперативного отхода не было и следа», — с удовлетворением записывает в дневник Гальдер. И через несколько дней продолжает:

«Оценка обстановки на утро (25 июня 1941 г.) в общем подтверждает вывод о том, что русские решили в пограничной полосе вести решающие бои и отходят лишь на отдельных участках фронта, где их вынуждает к этому сильный натиск наших наступающих войск».

Радость Гальдера понятна — немецкие генералы опасались отхода Красной армии на Восток.

«По ту сторону линии Днепр—Двина пространство угрожает проглотить каждую операцию, проводимую на широком фронте»[68].

Но советские армии двигались не на Восток, а на Запад. 20 фронтовых ударов было нанесено ими за первые пять месяцев войны[69]. Вслед за войсками западных округов в бой были брошены резервы, а затем вновь сформированные части.

«Летом Верховное Главнокомандование направило на фронт 324 дивизии, но лишь 68 из них предназначались для заблаговременной организации обороны на тыловых рубежах[70]. Только за первые 40 дней боевых действий по железным дорогам на фронт было отправлено 2,4 млн. человек, а летом и осенью 1941 г. — 291 стрелковая дивизия, 94 стрелковые бригады и более 2 млн человек маршевых пополнений»[71].

Кроме регулярных войск, в бой было брошено более 2 млн. ополченцев — «...люди самых разных возрастов, иногда физически малопригодные к действиям в боевых условиях и слабо подготовленные в военном отношении»[72].

Всего в 1941 г. было мобилизовано до 18 млн. и 10–12 млн. участвовало в боевых действиях (табл. 13). По свидетельству Гопкинса[73], у Сталина это введение в бой всех имеющихся сил получило даже некоторое теоретическое обоснование:

«Он стремился к тому, чтобы максимальное число его дивизий вошло в соприкосновение с противником, потому что тогда войска узнают, что немцев можно бить и что они не сверхчеловеки... Он хочет иметь как можно больше закаленных войск для большой кампании, которая начнется будущей весной».

Этот бесконечный встречный поток, стоивший Красной армии почти 7 млн (3 млн только пленными), был полной неожиданностью для гитлеровского командования.

«К началу войны мы имели против себя около 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем уже 360 дивизий противника. Эти дивизии, конечно, не вооружены и не укомплектованы в нашем понимании, их командование в тактическом отношении значительно слабее нашего. Но однако эти дивизии имеются. И если даже мы разобьем дюжину из этих дивизий, то русские сформируют еще одну дюжину», — пессимистически записывает Гальдер 11 июля 1941 г.[74]

Но немецкие танки шли и шли вперед. И вот уже территория с 40% населения страны (около 80 млн) оказалась за ними. Лишь около 7,5 млн человек удалось эвакуировать[75], в том числе 2,5–3 млн из Ленинграда и Москвы[76], и 7–8 млн. мужчин — жителей оставленных земель — успели мобилизовать. А на Востоке воссоздавалась военная промышленность, обучались сотни тысяч (если не миллионы) летчиков, танкистов, артиллеристов; формировались штрафные батальоны. Бронирование рабочих Поволжья и Урала чрезвычайно повысило в действующей армии долю нерусских народов.

«В мае (1942 г.) в составе действующих фронтов и флотов было 5,5 млн воинов, в том числе 1,2 млн грузин, азербайджанцев, армян, узбеков, казахов, киргизов, башкир, призванных по общей мобилизации»[77].

«Во многих соединениях воины нерусской национальности составляли значительную часть бойцов, а в войсках Сталинградского фронта — почти треть»[78].

Потери народов союзных республик в средних (фронтовых) возрастах близки к потерям русских, украинцев и белорусов (таблица 12), хотя у славянских народов были заметные небоевые потери. Очень большое число бойцов — мобилизованных и добровольцев дали Ленинград (450 тыс.) и Москва («50 полных дивизий общим числом свыше миллиона человек»)[79].

В 1943 г. резервы военнообязанных и просто не слишком старых мужчин (до 45 лет) были практически исчерпаны; основные пополнения поступают теперь в армию из двух источников: госпиталя, освобождаемые районы. Теперь лишь наиболее тяжелые раненые направляются на лечение в тыл, больше половины остается во фронтовых районах. Особое внимание уделяется госпиталям для легкораненых. Это позволяет медицинской службе фронта за полгода-год давать пополнение, превышающее численностью бойцов на фронте (табл. 13 и пояснения к ней). Многочисленные примеры такого рода широко рекламируются в последние годы в юбилейно-военных изданиях медицинской литературы[80].

Другой источник пополнения был почти таким же интенсивным и также непосредственно вливался во фронтовые соединения.

«Десятки тысяч мужчин и юношей освобожденных областей Украины, не ожидая приказа о мобилизации, добровольно вступали в Красную армию. только в 13-ю армию влилось до 13 тысяч человек»[81].

Это происходило при освобождении первых украинских областей в сентябре 1943 г. А чуть позже,

«...только с 1 по 23 января и в течение марта-апреля 1944 г. войска 2-го Украинского фронта получили более 330 тысяч новобранцев, длительное время живших в условиях оккупации...».

«...40% призывников из западных областей Украины были неграмотными или малограмотными... Среди молодых бойцов было немало обманутых людей, которые еще не совсем избавились от влияния гитлеровской агитации»[82].

Эти «добровольцы», не совсем, правда, перевоспитанные, по свидетельству очевидцев, нередко не успевали получить обмундирование, шли в атаку и так лежали на родных полях в своей гражданской одежде.

А развернувшиеся наступательные бои требовали все больше и больше солдат. Если в наступлении под Москвой или Сталинградом участвовало чуть больше одного миллиона человек[83], то для операции на правобережной Украине четыре фронта использовали 177 дивизий (2,5 млн человек). От 2,2 до 2,5 млн сосредоточивалось для ударов под Курском, в Белорусской, Висло-Одерской, Берлинской операциях[84].Возросли и потери (1,3–1,5 млн только убитыми)[85], (табл. 13). Число убитых было бы еще выше, если бы не заметные улучшения в работе медицинской службы.

Всего за 47 месяцев (1418 дней) войны было убито на поле боя 5,5 млн., умерло от ран 1 млн, и около 3,5 млн погибло в плену (от ран, голода и боевых действий на стороне немцев)[86]. 18 млн человек было ранено. Как известно, победителей не судят, даже если «пиррова победа». Мы потеряли солдат и офицеров в 30 раз больше, чем Англия или США, больше, чем Германия, Австрия, Италия, Финляндия, Венгрия, Румыния, Япония, Великобритания, США, Франция вместе взятые; больше, чем Россия, Франция, Великобритания, Германия и Австро-Венгрия в Первой мировой войне. Но как ни невиданно огромны полученные цифры, сверх 10 млн бойцов и 7–9 млн мирных граждан, остаются еще потери в 6–8 млн, приходящиеся на те же годы, но не связанные прямо с фашистским нападением^[87]. Это потери от сталинских репрессий. Их изучение является одной из важнейших задач, стоящих перед нашей наукой и публицистикой.

Обсуждение результатов

"По плодам их, узнаете их..."

Так все-таки, сколько? В таблице 14 показаны результаты расчетов. 40–45 млн погибших — таковы итоги, или, как иногда говорят, издержки 40 лет славной истории. Половина мужчин и каждая четвертая женщина умерли за эти годы не своей смертью. А если взять только напряженные годы (1918–1922 и 1932–1949), 29 млн. мужчин погибло и лишь 20 млн. умерло в своей постели; 11 из 33 млн. женщин не прожили отпущенного им срока. Даже если принять минимальную цифру потерь, то и в этом случае они составят более трети умерших за эти годы. Максимальная же оценка близка к половине. Возможно ли такое? И было ли когда в истории? В абсолютных цифрах очевидно — нет. Никому не удавалось уничтожить за такой короткий срок 40 миллионов, не то что своих подданных, но и злейших врагов. Ни Атилла, ни Чингисхан, ни Тамерлан, ни Гитлер не сумели воздвигнуть такие горы из черепов. Все остальные страны мира, вместе взятые, за две мировые войны потеряли меньше.

Нередко приводятся намного более высокие оценки потерь от репрессий — 30–60 млн. Авторам этих цифр следует иметь в виду, что всего в 1932–1949 гг. умерло 42 млн. мужчин (табл. 14), и эта цифра является естественным и довольно серьезным потолком максимальной оценки потерь. Да и то, трудно предположить, что в течение 18 лет ни один мужчина не умер своей смертью. Завышенные цифры представляются естественным сдвигом современного мышления, когда меньше миллиона вроде бы и немного. Они лишь еще раз напоминают, как бесконечно далеко в построении светлого будущего ушли мы от «единственной слезинки» маленького ребенка.

Таблица 1. Движение населения страны в 1913-1958 годах

1913-1939 границы до 17 сентября 1939, с 1940 года послевоенные границы
2-3 промилле, 4-7 млн. на конец года

Пояснения:

Цифры в скобках соответствуют не рождаемости, а количеству выживших во время голода грудных детей, рождаемость в 1932–33 гг. вряд ли могла быть ниже 30–35 промилле.

Данные не отмеченные звездочкой заимствованы из литературы (13-26), Рождаемость и смертность принимаются по расчетам Боярского, Смертность в 1921 году была, очевидно, намного выше, так как Боярский не сделал поправок на голод, обошедшийся по мнению многих исследователей в несколько миллионов жизней. Сальдо миграции принимается по Е.З. Волкову, Для 1914–1917 гг. по данным Центропленбежа оно заключается в 4,7 млн. беженцев из западных областей и иностранных военнопленных и 3,7 млн. русских, оказавшихся в немецком плену. В 1918–23 гг. 4,7 млн. выехали из страны, 3,17 млн. военнопленных вернулись на родину и около 2 млн. белоэмигрантов оказались на Западе.

Данные о рождаемости и смертности для 1926–58 гг. — сведения ЦСУ, Урланис и др. авторов. Звездочкой расчет, в круглых скобках гипотетические данные. Численность населения дана по современной трактовке ЦСУ результатов переписей 1920, 1923, 1926, 1939 годов. Численность рабочих и служащих по справочникам «Труд в СССР» и сводке Е.Д, Гражданникова[88]. Все данные несут довольно значительную ошибку и пригодны лишь для самых общих представлений.

Таблица 2. Движение населения в 1914-1917 гг, в границах 1923 г., тыс.

Таблица 3. Заболеваемость тифом

Летальность по статистике Наркомата здравоохранения для 55 губерний 20-30%

Таблица 4. Численность населения по данным ЦСУ и по расчету в 1896-1926 гг.

В границах до 17 сентября 1939 года.

Положительные значения указывают на завышение уровня естественной смертности.

Таблица 5. Численность населения отдельных районов страны, тысяч человек

Территория Украины в 1935 году уменьшилась на 8 тыс., кв. км

1 – границы 1939 года

2 - границы 1930.

В Северный Кавказ входили: Краснодарский, Орджоникидзевский, Ростовский края, Дагестанская, Чечено-Ингушская, Кабардино-Балкарская, Осетинская, Адыгейская, Карачаевская и Черкесская АССР. Калмыцкая АССР для удобства сопоставления исключена. В 1939 году территория Сев. Кавказа заметно увеличилась. Справочник «Население СССР» М, 1974 указывает для 1939 года 10332 тыс. Ясно, что рост населения в 1932-39 гг. произошел отчасти или целиком в результате увеличения территории.

Таблица 6. Численность некоторых народов по переписям населения

В границах 17 сентября 1939 года украинцев было 28,1 млн., белорусов 5,3 млн., поляков 626 тыс.

Таблица 7. Сравнение численности малых народов в СССР и соседних странах

Таблица 8. Численность жителей в городах Урала и Сибири (тыс. человек)

1926 и 1939 гг. по переписям;
1931 - «Народное хозяйство СССР» М.-Л., 1932;
1936 – «Социалистическое строительство РСФСР», М., 1937.

Таблица 9. Численность населения по возрасту на I VII 1931 года

Чередование знаков отклонения объясняется неточным учетом возраста при переписях 1926 и 1931 гг. При другом варианте сглаживания (по Новосельскому и Паевскому) наблюдается иное чередование плюсов и минусов, но общая разница еще выше (787 тыс.) для группы старше 7 лет.
«Социалистическое строительство СССР», М., 1932.

Таблица 10 Численность населения по возрасту по переписи 1.1. 1939 и по расчету

Разбивка по возрасту в официальной публикации дана без жителей отдаленных районов (1,2 млн.). Данные распределены нами по возрастным группам пропорционально к их численности.
Предварительные итоги переписи 1939 года "Плановое хозяйство" 1939 № 6.

Таблица 11. Численность населения по полу и возрасту в тыс. человек

Всего мужчин и женщин по расчету на 24.525 тыс. больше, чем учтено переписью

Таблица 12. Нехватка мужчин по отношению к женщинам проценты

Численность мужчин и женщин в республиках отражает потери населения, миграцию, некоторые национальные особенности, например, превышение числа мужчин над числом женщин в мусульманских районах в довоенное время.
Итоги Всесоюзной переписи населения 1959 г, М, 1962

Таблица 13. Баланс мужского населения Германии и СССР в 1941-1945 гг.

Пояснение:

1) Сведения по Германии известны по документам немецкого военного командования[89].

2) Численность возрастных групп в 1941–1945 гг. получена расчетом от переписи 1939 г., то есть уже учитывает «естественную смертность». Фактическая численность была, очевидно, ниже, так как в 1939–1941 гг. была и повышенная смертность населения: в лагерях, на финской войне,

На территории, занятой немцами в 1941 г., проживало около 22 млн. мужчин 17–65 лет, 22 июня «Указом Президиума Верховного Совета СССР» по 14 военным округам была объявлена мобилизация военнообязанных, родившихся с 1905 по 1918 гг.[90] Мобилизации мешало стремительное наступление немцев: часть призванных не успела явиться (особенно в сельской местности), других не успели эвакуировать, третьи, уже служившие, разбежались по домам (главным образом, соединения украинцев, воевавших на Украине, и прибалтов), Опасаясь дезертирства, расформировали корпуса литовцев и латышей[91]. Из присоединенных областей небольшую мобилизацию удалось провести только в Эстонии. Всего, вероятно, из занятых областей ушло не больше 9 млн. мужчин 17–65 лет, в том числе 7,5 млн. из 10 млн. военнообязанных. Как много оставалось на оккупированной территории мужчин, видно по интенсивности призыва в 1944 г,

3) Среди раненых 85,9% были моложе 40 лет[92], что, очевидно, указывает на долю этих возрастов в действующей армии, Процент годных был довольно высок (около 90%) из-за значительного количества добровольцев (4 млн.)[93]. В немецкой армии в 1942 г, годными были признаны 85% 18–45-летних, а к 1945 г, почти 90%[94].

4) Экономика требует специалистов. В начале 1943 г. в немецком хозяйстве было занято 15,5 млн. мужчин (в том числе 5,5 млн годных к службе в действующей армии и забронированных как необходимые специалисты). Кроме того, использовались 6,3 млн иностранцев. В 1944 г. число забронированных уменьшилось до 4,1 млн.[95] Структура занятий населения СССР до войны, составленная по данным переписи 1939 г.[96], показана в таблице в графе 1941 г. В 1942–1945 гг. число рабочих и служащих в стране сократилось до 19–29 млн[97], в том числе 10-12 млн мужчин[98]. В сельском хозяйстве мужчины составляли 29% трудоспособного населения[99]. Мужчины 18–54 лет составляли в 1945 г. 8,3% сельского населения.

5) К мобилизации относим всех мужчин 17–65 лет, не занятых в хозяйстве. Лагеря, годность, броня сильно сокращали призывной контингент и без того урезанный потерями 1939–1941 гг.

Под действующей армией, численность которой приводится в ИВОВССС, по-видимому, понимаются сухопутные войска 3677 дивизий в 1945 году и флот. Кроме того, вооруженные силы включали войска ПВО, — 4,7% от общей численности[100], авиацию — в конце войны более сильную и, вероятно, более многочисленную, чем у немцев (ВВС Германии в 1943 г, насчитывали 1,9 млн. человек)[101]. Медицинский персонал (200 тыс. врачей и 500 тыс. мед. работников)[102], кадры военных училищ (у немцев 11/Х1-44 г. 323 тыс,)[103] и курсанты (Красная Армия ежегодно получала около 500 тыс. офицеров, 2,5 млн человек проходили допризывную военную подготовку)[104]; интендантскую и транспортную службу (трудно и представить удовлетворительную цифру); гарнизонные и пограничные войска (армии на Дальнем Востоке, Кавказе, в Иране); войска резерва (Ставка передавала фронтам из резерва десятки и даже сотни дивизий)[105]. При наступлении 1943–1945 гг. армия обновлялась за несколько месяцев, что требовало огромных резервов. С конца 1942 г. часть этих сил создавалась отводом с фронта соединений для пополнения, переформирования, отдыха). Представляется, что общая численность Красной Армии (как и немецкой) была в несколько раз больше численности действующих сухопутных сил.

6) Потери ранеными намного превышали число убитых. В немецкой армии на Восточном фронте в 3,4–3,7 раз в 1941–1942 гг.[106], в 3,6 раза в 1944 г., т, е, почти одинаковы в наступлении и в обороне. Материалы Сов информбюро даже в начале войны 5/Х-41 г. дают для Красной Армии почти такое же соотношение потерь — 3,1 (230 тыс. убитых и 720 тыс. раненых)[107]. Известно, однако, что в начале войны много раненых оставалось на поле боя. На это указывает относительно небольшая смертность в первые сутки после ранения: в 1941 г. 24,4% общего числа умерших от ран. Во второй и третий годы войны — 44–45%, в четвертый год — 56,4%[108]. Исследование показало, что даже в 1943 г. лишь 52,2% бойцов погибало на поле боя от смертельной травмы, остальные умирали от потери крови и других причин[109]. Стабилизация фронта и улучшение работы медицинской службы позволяют предположить, что во второй половине войны соотношение между ранеными и убитыми было в советских войсках таким же, как и у немцев. Для 1942 г. в таблице приняты более низкие коэффициенты.

Хотя тяжело раненых в процессе войны становилось все больше (в частности, благодаря улучшению выноса раненых с поля боя), качество лечения также росло. Хирургическому вмешательству за первые шесть месяцев 1942 г, подверглись 13% раненых, за тот же период 1943 г. — 32%, 1944 г. — 53% и в 1945 г. — 57%[110]. Летальность в эвакуационных госпиталях (ЭГ), где оказывалось в 1942–1944 гг. 35–65% раненых, составляла 1,1–0,7% соответственно[111]. Учитывая, что от ран 75–90% умирали в первые трое суток (то есть до ЭГ)[112], можно считать летальность в Красной Армии примерно 5% от числа раненых. У немцев она была на таком же уровне,

Больные составляли 34,7% всех санитарных потерь (от 28,1% до 39,2% в разные периоды)[113]. Летальность среди больных по официальным утверждениям была очень мала. Возвращение в строй составило 90,6% больных и 72,3% раненых. Эти цифры составляют славу и гордость советской медицины, их постоянно упоминают[114], но, в силу, видимо, их сакральной заданности, не пытаются обосновать или подтвердить, Уже в многотомном медицинском обобщении результатов войны[115] говорится:

«Число раненых, возвращенных в строй во время Великой Отечественной войны, по официальным данным, превысило 70% всего количества раненых».

Ну а как известно, «официальные данные» не рассматривают и не доказывают. Настораживает и время появления этой цифры и то, что она не менялась во время войны[116], и ее отличие от мирового уровня (у немцев, по советским данным, возвращалось в строй 40% раненых[117], в Первой Мировой войне в русской армии при меньшей тяжести ранений — 50%), Несмотря на это мы используем эти цифры в расчете, как приводящие к более высокой оценке военных потерь.

За годы войны было развернуто 2990 ЭГ на 1340 тыс. коек[118]. Вместе с армейскими госпиталями (9–35% коек)[119] и медсанбатами, как правило, переполненными (в периоды наступления в 2–5 раз), они позволяли разместить свыше 2 млн. человек одновременно, Сроки лечения в госпиталях постепенно увеличивались (106 дней в 1942г., 149 — в 1946 г.)[120]. Легкораненые, составляющие до 40% всех раненых, выздоравливали быстрее (за 40–50 дней)[121]. Всего за год через медицинские учреждения проходило от 5 до 8 млн. человек. На цифры такого же порядка указывают данные о количестве раненых и больных на отдельных фронтах и в отдельных операциях. Так, в октябре-апреле 1941–1942 гг. на Ленинградском фронте потери ранеными и больными составили 353 тысячи, больше чем численность войск фронта — 32 дивизии, укомплектованные на 35–45%, получившие за это время 180 тыс. человек: в результате мобилизации 125 тыс., из флота 30 тысяч, из-за кольца 25 тысяч[122].

«На 1-м Украинском фронте за первую половину 1944 г. вернулось из госпиталей фронта 286 тыс. раненых. Этого количества было достаточно для укомплектования нескольких десятков дивизий того времени. Медицинская служба 2-го Украинского фронта за последние два года войны дала на пополнение войска 1055 тыс. выздоровевших воинов»[123].

Учитывая эвакуированных в тыловые госпиталя (35–40%)[124] и умерших от ран, можно считать, что на этих фронтах было ранено около 400 тыс. и 1,5 млн соответственно. По отношению ко всей действующей армии из 11–12 фронтов это составит 6–8 млн в год. Принимая во внимание различия в интенсивности боевых действий на фронтах, можно говорить о 5–7 млн. Известно также[125], что из тыловых госпиталей в 1944 г. выписывалось ежедневно 2,5 тыс. бойцов. В это время туда попадала примерно треть раненых, а возвращалась в строй половина из них, следовательно, общее число раненых приблизительно равнялось 4,5–5 млн человек.

7) Немецкие генералы[126] говорят о 3,5–4 млн. пленных в начале войны. Так в начале 1942 г. Розенберг писал Кейтелю о скандальном положении: «из 3,6 млн. советских военнопленных лишь несколько сот тысяч в состоянии работать,,,»[127]. Упоминают, что пленных украинцев (несколько сот тысяч, до миллиона) немцы распустили по домам. Советские историки называют немецкие данные завышенными и абсурдными, но, переходя к разделу о фашистских зверствах, говорят, что в плену погибло: в Белоруссии — 810 тыс.[128], на Украине — 1,3 млн[129], в Литве — 165 тыс.[130], в Польше — 434 тыс. погибло и 63 тыс. бежало[131], в Латвии и Эстонии — сотни тысяч[132]. Кроме того, из 5,7 млн репатриантов и невозвращенцев угнанные на работы составляли, как отмечалось выше, около 3 млн человек, а значит почти 3 млн было военнопленных. Как бы суммируя западную и советскую точки зрения, историк Кальвакореси пишет:

«Всего немцы взяли в плен около 5,5 млн советских солдат и офицеров. К середине 1944 г. — 3,5 млн умерли или были убиты, 800 тыс. были освобождены — нерусские или давшие согласие служить у немцев, 1 млн. использовался на производстве»[133].

В немецких вспомогательных войсках служили много сотен тысяч советских людей (0,7–1 млн.)[134]. Известна армия Власова (около 50 тыс.)[135], казачьи части, эстонский и латышский легионы (6,5 тыс. и 15 тыс. в 1942 году)[136], легионы кавказцев (110 тыс.), украинцев (180 тыс.), туркестанцев (110–130 тыс.), волжских татар (35–40 тыс.), крымских татар (20 тыс.), калмыков (5 тыс.)[137]. Отрицательное отношение фашистов к проблемам советских народов не позволило этим соединениям сыграть сколько-нибудь существенную роль.

Таблица 14. Результаты расчета потерь населения в 1918-1958 гг., млн. человек

В период 1918-1926 рассматриваются жившие в 1920-1933 гг., а в период 1939-1959 гг. жившие в 1939 г. Смертность детей, родившихся между началом и концом периода не учитывается. Потери этих детей были довольно велики (около 3 млн в 1932-34 гг.) Фактическая смертность в 1950-1958 гг. была на 2,9 млн ниже расчетной, что было учтено в первой (французской) публикации статьи и в настоящем издании.

[1] Или тысяча, или миллион, прибавим мы, обогащенные опытом XX века.
[2] Типичная оговорка по Фрейду. Радио, газеты, брошюры трубят: «Все для человека! Хозяин Вселенной!» — и вдруг нате-ка — «богатство», выходит что-то вроде движимой («говорящей») собственности
[3] Минимум (не меньше чем...) представляется и наиболее важной и наиболее достоверной оценкой, а главное, для его поиска могут быть использованы советские официальные данные. Мы не прибегаем к другим источникам, во-первых, потому, что в нашем распоряжении нет более надежных и более достоверных мате­риалов, во-вторых, для советского человека достаточно привычно и не лишено своеобразного интереса аналитическое исследование казуистики и фальсификации казенной науки и пропаганды с выделением в осадок (если это, конечно, возможно) крупиц истины
[4] Коэффициент смертности — это отношение числа смертных случаев в течение года у некоторой группы населения (обычно это лица одного пола и возраста) к средней за год численности этой группы. Теоретически более верно было бы использовать в расчете не коэффициент смертности, а вероятность умереть (доля умерших в течение года из лиц, живших в начале года). Практически, однако, более удобно пользоваться первым показателем, а возникающая погрешность невелика и идет в запас расчета.
[5] С.А. Новосельский, В.В. Паевский. Таблицы смертности. M.-Л., 1930; С.А. Новосельский, В.В. Паевский. О сводных характеристиках воспроизводства населения и перспективных исчислениях. Тр. Демографического института. Л., 1934.
[6] Б. Бабынин. Перспективы роста населения СССР в 1927–1928—1932–1933 гг. «Плановое хозяйство», 1928, № 11
[7] К сожалению, объем публикации не позволяет привести эти расчетные таблицы и несколько подробнее остановиться на методике
[8] В 1918–1938 гг. рассматривалось население на территории до 17 сентября 1939 г., в 1939-1958 гг. на территории после 17 сентября 1939 г.
[9] Численность населения в начале 1939 г. получена разукрупнением пятилетних интервалов, публику­емых ЦСУ,^{14 15} в одногодичную группировку. Это рассредоточение проведено с учетом результатов расчета за предыдущий период (1926-1938 гг.)
[10] Б.Ц. Урланис. Войны и народонаселение Европы. М., 1960. «В "Манифесте мира", принятом на совещании коммунистических и рабочих партий, состоявшемся в Москве в ноябре 1957 г., отмечается: "Свыше 30 млн. человеческих жизней, не считая миллионов раненых и искалеченных, поглотила Вторая мировая война". (Правда, 23 сентября 1957 г.) Эту цифру, включающую в себя и жертвы среди гражданского населения, мы и положим в основу итоговых расчетов». А уже через год Никита Сергеевич вспомнил о наших потерях в 20 млн. и основополагающая цифра выросла с 30 до 50 млн.
[11] Б.Ц. Урланнс. Войны и народонаселение Европы. М., 1960
[12] Б.Ц. Урланис. Динамика населения СССР за 50 лет. Население и народное благосостояние. М., 1968
[13] Женщины в СССР. М., 1975
[14] К сожалению, ЦСУ изрекает данные, но не указывает ни их точности, ни методики получения. Возможно, там до сих пор опасаются предупреждения Иосифа Виссарионовича
[15] Вот как описывается страна в «Итогах Всесоюзной переписи населения 1959 года»:
«Территория СССР в современных границах, помимо территории бывшей Российской империи, за исключениями, указанными выше (Польша, Финляндия, Каре), включает территорию бывшей Бухары и Хивы, и также территорию Галиции и Северной Буковины, вошедших в состав СССР в 1939 г., территорию Тувы, принятой в состав СССР в 1944 г., территорию Закарпатской Украины, г. Кенигсберга (ныне г. Калининграда) и прилегающего к нему района, Южного Сахалина и Курильских островов, Клайпедской области, вошедших в состав СССР в 1945 г.». Это все «помимо», но ведь и старые границы дались не сразу
[16] Волков Е. З. Динамика населения за 80 лет. М., 1930
[17] Перепись населения 1970 г. М., 1969
[18] «Перепись населения должна была отразить численность и состав великого советского народа, должна была отразить гигантские завоевания социализма в нашей стране, приведшие к принятию в ноябре 1936 г. Чрезвычайным VII Всесоюзным съездом Советов Сталинской Конституции. Но к руководству ЦУНХУ и к непосредственному руководству Бюро переписей населения ЦУНХУ пробрались гнусные троцкистско-бухаринские агенты фашизма»// Плановое хозяйство», 1938, № 11; «Враги народа сделали все для того, чтобы извратить действительную цифру населения. Они давали счетчикам вредительские указания, в результате которых многочисленные группы граждан оказались не внесены в переписные листы... Славная советская разведка во главе со сталинским наркомом Н. И. Ежовым разгромила змеиное гнездо предателей в аппарате советской статистики».
Постановление СНК о переписи 1939 г. Интересно, что текст постановления заимствован нами из книги «вредителей» П. И. Пустохода и В. К. Воблого. В 1936 г. они подробно объясняли, как хороша методика и организация переписи, как прекрасны сталинские инструкции, а в 1940 г., уцелев и отдышавшись, поменяли местами фамилии авторов и переиздали книгу, сменив, правда, эпитеты к переписи 1937 г. (сталинская — вредительская, точная — дефектная и т. д.)
[19] П.Г. Подъячих. Всесоюзная перепись населения 1939. М. 1953.
[20] Итоги всесоюзной переписи населения 1959 г. М., 1962.
[21] И.Г. Венецкий. Математические методы в демографии М., 1971.
[22] Итоги Всесоюзной переписи населения 1970 г., т. 7. М., 1974.
[23] Л.С. Каминский, С. А. Новосельский. Потери в прошлых войнах. М., 1947.
[24] А.Г. Рашин. Население России за 100 лет. М., 1965.
[25] Зингер. Еврейское население России. М., 1932.
[26] Э.П. Плетнев. Международная миграция населения и развитие современной капиталистической системы. М., 1962.
[27] Л.С. Каминский. Медицинская демографическая статистика. М., 1962.
[28] В.Г. Авраамов. Жертвы империалистической войны в России на 1 октября 1917 г. Изв. Нар. ком. здрава, №№ 1–2, 1920.
[29] Е.З. Волков. Динамика населения за 80 лет. М., 1930.
[30] Г.А. Баткис. Социальная гигиена. М., 1936.
[31] Е.З. Волков. Динамика населения за 80 лет. М., 1930.
[32] Б.Ц. Урланис. Войны и народонаселение Европы. М., 1960.
[33] А.Я. Боярский. Население и методы его изучения. М., 1975; Б.Ц. Урланис. Динамика населения СССР за 50 лет. Сб. «Население и народное благосостояние». М., 1968.
[34] Г. Струмилин. Наши трудовые ресурсы и перспективы. М., 1922.
[35] Г. Струмилин. Наши трудовые ресурсы и перспективы. М., 1922.
[36] Сидней, Беатриса Вебб. Советский коммунизм — новая цивилизация? М., 1937.
[37] Расставаясь с Сиднеем Веббом, лейбористом, соратником, министром, а в увенчание трудов — лордом, приведем еще одно его высказывание, удивительно хорошо характеризующее уровень понимания многочисленных сочувствующих посетителей нашей страны: «Даже при выборах в палату общин всегда имеется известное число округов, где кандидат проходит на выборах без наличия конкурирующих с ним кандидатов других партий. Такое отсутствие конкурирующих между собой кандидатов считалось бы в СССР крайне "недемократичным и социально вредным явлением"» (Вторая Мировая война. М., 1966)
[38] Б.Ц. Урланис. Проблемы динамики населения. М., 1974.
[39] Даже такие солидные авторы, как Новосельский и Паевский, публикуя свой прогноз в 1934 г., разошлись на момент публикации с реальной действительностью на многие миллионы человек
[40] По-видимому, Иосифу Виссарионовичу с его изощренным умом, пронизанным юмором (иногда кажется, что это не его, внеземной, внечеловеческий юмор), ближе последнее. Описал же он коллективизацию следующим образом: «Понятно крестьяне ухватились за предложение Советского правительства, стали объединять свои земельные клочки в большие поля, приняли трактора и другие машины и вышли таким образом на широкую дорогу укрупненного сельского хозяйства». А чего стоит недвусмысленный призыв к партийным работникам в 1937 году: «всего необходимо предложить нашим партийным руководителям от секретарей ячеек до секретарей областных и республиканских партийных организаций подобрать себе в течение известного периода по два человека, по два партийных работника, способными быть их действительными заместителями».
[41] Голосовали против 14 млн человек. Казалось, как еще далеко до нынешних 99,9%, как уже было близко. Этот процент впервые и навсегда был достигнут в середине 1938 г.
[42] Население СССР. М., 1974.
[43] Обычно называются намного большие цифры. Так, известный демограф Ф. Лоример исчислил по переписи 1939 г. разницу между трудообязанными и получающими зарплату в 6,8 млн. Конквест говорит о 12 млн репрессированных на конец 1938 г. (вместе с уголовниками — 15 млн), из них 3 млн погибло в тюрьмах и лагерях в 1937–1938 гг.
[44] Народное хозяйство РСФСР в 1967 году. М., 1968.
[45] На 1/1-50 г. численность населения была 178,5 млн, а по переписи 1959 г. — 167 млн., родившихся до 1950 г. (Численность детей 1949 г. рождения принимаем равной 4,5 млн в соответствии с данными о рождаемости в 1949–1953 гг. — Таблица 2.) (А.Марианьскнй. Современные миграции населе­ния. М., 1969).
[46] БСЭ, т. СССР. 1947.
[47] И. Ляликов. География населения СССР. М., 1947.
[48] Впрочем, не ясно, такая ли трагическая. Кто счастливее — 7 млн немцев, выброшенных в 1945–1946 гг. с родины, или миллион оставшихся на Западных землях Польши и выкупаемых сегодня понемно­гу правительством ФРГ.
[49] А. Марианьский. Современные миграции населения. М., 1969.
[50] А. Марианьский. Цит. соч.
[51] А. Марианьский. Цит. соч.
[52] Ю.Л. Пивоваров. Население социалистических стран зарубежной Европы. М., 1970.
[53] Внешняя политика Советского Союза 1945 г., М., 1949.
[54] Преступления немецко-фашистских оккупантов в Белоруссии 1941–1944 гг. Минск.
[55] Внешняя политика Советского Союза 1945 г., М., 1949.
[56] История Великой Отечественной войны Совет­ского Союза, т. 6.
[57] А. Марианьский. Цит. соч.
[58] Внешняя политика Советского Союза 1947 г. М., 1949.
[59] С.И. Раковский. Внутренняя миграция населения и сдвиги в этнографической географии зарубежных социалистических стран Европы. «Советская этнография». 1969, №4.
[60] С.И. Раковский. Цит. соч.
[61] Д.В. Павлов. Ленинград в блокаде.
[62] А. Марианьский. Цит. выше.
[63] Немцы потеряли от бомбардировок 410 тыс. местных жителей, а в прифронтовой полосе по­гибло около 20 тыс.
[64] Вторая мировая война. М., 1966.
[65] Преступления немецко-фашистских оккупантов в Белоруссии 1941–1944 гг. Минск, 1965.
[66] История Латвийской ССР. Рига, 1971.
[67] Внешняя политика СССР во время Великой Отечественной войны, т. 1–3, М., 1949.
[68] Д.М. Проэктор. Агрессия и катастрофа. М., 1972.
[69] Военная стратегия. М., 1962.
[70] История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945 гг., т. 2.
[71] Во главе защиты советской родины М., 1975.
[72] А. Верт. Россия в войне 1941–1945 гг. М., 1967.
[73] Дневник начальника Генерального штаба сухопутных войск Германии генерала Гальдера за период август 1939— сентябрь 1942 гг. Т. 8. М., 1959.
[74] ИВОВСС, т. 6.
[75] Вторая мировая война, М., 1966.
[76] ИВОВСС, т. 3.
[77] «Во главе защиты советской родины». М., 1975.
[78] ИВОВСС, т. 3.
[79] ИВОВСС, т. 3.
[80] Военно-медицинский журнал, 1975, №5; Материалы конференции Военно-медицинской академии. 22.1V-75. Л., 1975.
[81] ИВОВСС, т. 3.
[82] «Во главе защиты советской родины», М., 1975.
[83] Вторая мировая война. Военное искусство. М., 1966.
[84] Вторая мировая война. Военное искусство. М., 1966.
[85] Как это ни удивительно, довольно похожую цифру приводило Сов информбюро - 1,1 млн. за третий год войны.( Внешняя политика Советского Союза в годы Отечественной войны. Т. 3, М., 1949.)
[86] Эти цифры весьма приблизительны, так как получены на основе случайных сведений и ориентировочных предположений (см. пояснения к таблице 13). Все же нам кажется, что они дают правильное общее представление и скорее завышают, чем занижают фронтовые потери.
^[87] Примечание 2018 года. Сегодня мне кажется важным разъяснить из чего складываются эти 8 миллионов потерь за которые отвечает главным образом преимущественно сталинское руководство. Это повышенная убыль заключенных, депортированных народов и спецпоселенцев 1,6 млн. Расстрелянные за дезертирство и другие военные преступления – 300 тыс. Погибшие при подавлении антисоветской партизанской борьбы 200 тыс.. Не вернувшиеся в СССР из оказавшихся на западе - 600 тыс. Повышенная смертность населения на неоккупированных территориях – 5,3 млн. человек
[88] Е.Л. Гражданннков. Прогностические модели социально-демографических процессов. Новосибирск, 1974
[89] Военно-исторический журнал, №4 - 1959, №5 - 1960, №12 - 1965 гг., и №9 - 1968 г.; Дневник начальника Генерального Штаба сухопутных войск Германии генерала Гальдера, цит. соч.; Вторая мировая война. М., 1966. (Военное искус­ство.).
[90] Внешняя политика Советского Союза в период Великой Отечественной войны. Т. 1, М., 1949
[91] История Латвийской СССР. Рига, 1971
[92] Вторая мировая война. Общие проблемы. М., 1966
[93] ИВОВСС, т. 2
[94] Военно-исторический журнал, №4 — 1959, №5 — 1960, №12 — 1965 гг., и №9 — 1968 г.
[95] Военно-исторический журнал, №4 — 1959, №5 — 1960, №12 — 1965 гг., и №9 — 1968 г., В.И. Дашичев. Банкротство стратегии германского фашизма. М., 1973
[96] Итоги Всесоюзной переписи населения 1959 г., М„ 1962.
[97] ИВОВСС, т. 6, Е.Д. Гражданников. Прогностические модели социально-демографических процессов. Новосибирск, 1974
[98] Н. Вознесенский. Военная экономика СССР в период Отечественной войны. М., 1948, . Митрофанов. Рабочий класс Советского Сою­за в первый период Великой Отечественной войны 1941–1942 гг., М., 1960.
[99] Вторая мировая война. Общие проблемы. М., 1966.
[100] ИВОВСС, т. 6
[101] Военно-исторический журнал, №4 — 1959, №5 — 1960, №12 — 1965 гг., и №9 — 1968 г.
[102] Советская медицина, 1975, № 5.
[103] Военно-исторический журнал, №4 — 1959, №5 — 1960, №12 — 1965 гг., и №9 — 1968 г.
[104] ИВОВСС, т. 6
[105] Вторая мировая война. М., 1966. (Военное искус­ство).
[106] В. Митрофанов. Рабочий класс Советского Сою­за в первый период Великой Отечественной войны 1941–1942 гг., М., 1960.
[107] Внешняя политика Советского Союза в период Великой Отечественной войны. Т. 1, М., 1949.
[108] Опыт советской медицины в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг., т. 35.
[109] Опыт советской медицины в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг., т. 35.
[110] Организация здравоохранения в СССР. М., 1962.
[111] Роковые решения. М., 1958.
[112] Опыт советской медицины в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг., т. 35
[113] Организация здравоохранения в СССР. М., 1962.
[114] Опыт советской медицины в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг., т. 35, Труды 4-го Пленума Госпитального совета. М., 1946.
[115] Опыт советской медицины в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг., т. 1.
[116] Во главе защиты советской родины. М., 1975.
[117] Вестник АМН СССР. 1975, № 5.
[118] В. Авраамов. Жертвы империалистической войны в России. «Изв. Нар. ком. здрав.», №№ 1–2, 1920
[119] Опыт советской медицины в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг., т. 1.
[120] Труды 4-го Пленума Госпитального совета. М., 1946.
[121] ИВОВСС, т. 2.
[122] Вторая мировая война. Общие проблемы. М., 1966.
[123] Вторая мировая война. Общие проблемы. М., 1966.
[124] Опыт советской медицины в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг., т. 1.
[125] Р. Кальвакореси. Тотальная война. Причины и следствия Второй мировой войны. Р., 1972 (англ.)
[126] Роковые решения. М., 1958, Типпельскирх, К. История Второй мировой войны. М. 1956.
[127] А. Верт. Россия в войне 1941–1945 гг. М., 1967.
[128] ИВОВСС, т. 6.
[129] Вторая мировая война. Общие проблемы. М., 1966.
[130] Внешняя политика Советского Союза в период Великой Отечественной войны. Т. 1, М., 1949.
[131] Р. Гелен. Служба. Воспоминания 1942–1971 гг. Майнц – Висбаден (нем.), 1971.
[132] История Латвийской СССР. Рига, 1971.
[133] Р. Кальвакореси. Тотальная война. Причины и следствия Второй мировой войны. Р., 1972 (англ.)
[134] Р. Гелен. Служба. Воспоминания 1942–1971 гг. Майнц – Висбаден (нем.), 1971
[135] Р. Гелен. Служба. Воспоминания 1942–1971 гг. Майнц – Висбаден (нем.), 1971
[136] Р. Кальвакореси. Тотальная война. Причины и следствия Второй мировой войны. Р., 1972 (англ.)
[137]П. Милен. Между свастикой и советской звездой. Национализм советских народов во время Второй мировой войны. Дюссельдорф, 1971 (нем.).