Социальная уязвимость и сексуальные риски женщин-мигрантов из Средней Азии в Москве¹

Виктор Агаджанян², Наталья Зотова³ - специально для Демоскопа

Введение

В статье мы представляем результаты исследования сексуального поведения и рисков ИППП/ВИЧ женщин-мигрантов из стран Средней Азии, которое проводилось в Москве осенью 2010 г. Подавляющее большинство мигрантов из Средней Азии направляются в Россию; здесь крупнейшим центром притяжения мигрантов выступает Центральный федеральный округ и, в первую очередь, Москва и Московский регион. Согласно данным Федеральной миграционной службы России о распределении рабочей силы из Центральной Азии по федеральным округам России в первом полугодии 2007 г., 38,2% выходцев из Киргизстана работали в Центральном федеральном округе (в т.ч. в Москве и Московской области – 35,3%), для выходцев из Узбекистана эти цифры составляют 34,8% и 23,4% соответственно⁴. Нужно отметить, что официальные цифры отражают численность мигрантов, получивших разрешение на работу; с учетом недокументированных мигрантов (т.е. работавших нелегально) мы можем говорить о более высоких показателях. Так, по оценкам С. Олимовой⁵, наиболее привлекательной территорией для таджикских мигрантов в России является Московская агломерация (49% всех мигрантов из Таджикистана, работающих в России)⁶.

Распад Советского Союза повлек за собой большие социальные, экономические и другие потрясения. Это дало старт процессам, ранее не фиксировавшимся в регионе, в частности, широкомасштабной внешней миграции. Лавинообразный рост числа мигрантов привел к значимым структурным сдвигам в организации общества. Так, огромная волна мужской трудовой миграции повлекла за собой выезд женщин на заработки в чужую страну; женщины стали заметной частью миграционного потока. Женская миграция представляет собой новое явление для среднеазиатского общества, но в целом она укладывается в основные закономерности развития миграционных процессов в мире на рубеже XX-XXI веков. Специалисты отмечают, что феминизация миграционных потоков с 1990-х гг. становится характерной чертой новейшего этапа развития международной трудовой миграции⁷. Согласно различным оценкам, женщины составляют до 40-50% общего числа мигрантов в мире⁸.

Большинство мигрантов, как мужчины, так и женщины, являются в той или иной степени недокументированными (например, у них может отсутствовать регистрация по месту жительства и/или разрешение на работу); вследствие этого подвергаются эксплуатации, испытывают давление и угрозы со стороны работодателей и сотрудников правоохранительных органов. При этом в сравнении с мужчинами-мигрантами женщины более уязвимы в силу гендерного неравенства, которое усиливает проблемы, связанные с их правовым статусом. Такие гендерные диспропорции могут вести к более рискованному сексуальному поведению и риску ИППП (инфекций, передающихся половым путем). Учитывая быстрый рост числа ВИЧ-инфицированных в Российской федерации, женщины-мигранты могут быть в большей степени подвержены риску ВИЧ-инфекции.

Значительная литература, посвященная сексуальному поведению и рискам ИППП и ВИЧ среди мигрантов в разных странах мира, демонстрирует, что мигранты, как правило, чаще вступают в рискованные сексуальные связи и характеризуются более высоким уровнем ИППП/ВИЧ, чем не-мигранты⁹. Более того, некоторые исследования показывают, что уровень ИППП у женщин-мигрантов выше, чем у мужчин-мигрантов¹⁰. Исследований по ИППП среди женщин-мигрантов в России и на территории бывшего Советского Союза в целом, по нашим данным, не существует. Хотя эта проблематика в регионе ещё практически не исследована, она представляется исключительно актуальной, учитывая массовый характер миграций на послесоветском пространстве, большую распространенность ИППП и быстро растущий уровень заражения ВИЧ. Наше исследование является первой попыткой заполнить этот пробел.

Сбор данных

В качестве первого шага в изучении этой проблематики  мы провели исследование 224 женщин в возрасте от 18 до 40 лет, которые принадлежат к трем большим этническим группам – это киргизки, узбечки и таджички. Мы выбрали три сектора городской экономики, в которых концентрация женщин-мигрантов достаточно велика – рынки (продавщицы), предприятия общественного питания (в основном, официантки и уборщицы) и небольшие продуктовые магазины (продавщицы, кассиры, мерчендайзеры и уборщицы). Киргизки, узбечки и таджички были выбраны в силу того, что они составляют значительную долю мигрантов в Москве. В то время как три этнические группы имеют много общих черт, особенно в сравнении с местным населением, у них есть этнокультурные различия, которые мы также постарались уловить, используя инструментарий исследования. Так, киргизки и узбечки тюркоязычны; таджикский относится к группе иранских языков. Узбечки и таджички представляют оседлое население Средней Азии, где роль и место женщины в семье жестко регламентированы традицией. Киргизы исторически являются кочевниками, процессы массового оседания на землю начались сравнительно недавно по историческим меркам – с конца XIX в. Изучаемые этнические группы принадлежат к мусульманскому населению, при этом степень влияния ислама на повседневную жизнь таджичек и узбечек сильнее, нежели киргизок. Другая культурная традиция определяет и иное положение женщин в семье и обществе – киргизки пользуются большей свободой в обществе. Наконец, таджикский миграционный поток в Россию в целом, и Москву, в частности, является самым «старым», узбечки и киргизки стали приезжать на заработки сравнительно недавно.

Поиск респонденток осуществлялся при помощи вероятностной выборки на рабочих местах. Была осуществлена случайная выборка рынков, а затем рынки были закреплены за той или иной этнической группой. Это было сделано для того, чтобы интервьюеры не мешали друг другу. На рынках использовался пошаговый алгоритм поиска. Для работы в точках общественного питания (кафе и рестораны) и магазинах были выбраны линии метрополитена; по две самых протяженных радиальных ветки, цвета которых в некоторой степени совпадали с цветами национальных флагов стран происхождения мигранток. На выбранных линиях были случайно отобраны станции, вокруг которых в круге радиусом 500 метров (300 метров для центральных станций) был проведен натурный обход, нанесены на карту и переписаны все кафе, рестораны и магазины. Таким образом, было получено два отдельных списка – точек общественного питания и магазинов. Точки в списках были отсортированы в случайном порядке; интервьюеры посещали точки в том порядке, в каком они были перечислены в списке, чтобы провести анкетирование необходимого числа женщин.

Для проведения исследования была разработана анкета, которая состоит из ряда модулей. Это модули «Индивидуальные характеристики», «Брак и характеристики мужа/партнера», «Здоровье и репродуктивное поведение», «Миграция и жизнь в Москве», «Социальные связи», «Семейные и гендерные установки» и «Миграционные планы».  Некоторые вопросы блоков «Брак и характеристики мужа/партнера» и «Здоровье и репродуктивное поведение» носили интимный характер. На предварительном этапе в июне 2010 г. мы тестировали анкету, и для нас было важно выяснить реакцию респондентов на вопросы такого типа. Обычно считается, что чувствительные вопросы будут не под силу "традиционным" восточные женщинами. Наш опыт поставил под сомнение эти стереотипы - отказов отвечать на подобные вопросы зафиксировано не было. Все же мы допускаем, что женщины могли скрыть некоторую информацию, особенно о случайных половых связях. После анкетирования мы провели глубинные интервью с 21 женщиной из числа респонденток (по 7 из каждой этнической группы), чтобы уточнить и дополнить полученные ответы.

Результаты

Общие характеристики респонденток

В Таблице 1 представлены общие характеристики респонденток, они распределены по этническим группам и сфере занятости. Отметим, что интерпретация полученных цифр требует осторожности, поскольку выборка была небольшой. Как видно, средний возраст таджичек самый большой. Киргизки, особенно работающие в сфере общественного питания, являются самой молодой группой. В целом, вариации по возрасту среди всех трех групп не очень велики. Значительно большие отличия наблюдаются в семейном статусе женщин. Так, среди киргизок и особенно узбечек доля незамужних женщин значительно ниже, чем среди таджичек, несмотря на более высокий средний возраст таджичек. Отметим, что доля женщин, которые состоят в браке, практически одинакова во всех трех этнических группах. Различия в доле разведенных и разошедшихся с мужем женщин достаточно велики в трех изучаемых группах: таджички, несмотря на более высокий средний возраст, имеют низкую долю разведенных женщин. Таджички также имеют меньшее среднее количество детей, что отражает долю незамужних женщин в этой группе.

Таблица 1. Общие характеристики респонденток

* за исключением 7 респонденток, которые не снимают квартиру.

Показатели среднего количества детей также могут быть связаны с уровнем образования, который значительно выше среди таджичек: более трети женщин (37%) имеют высшее образование (эта доля достигает 50% среди таджичек, работающих в магазинах). На другом конце спектра находятся узбечки, среди них доля женщин с высшим образованием составляет 13%. Все респондентки относят себя к мусульманкам (единственное исключение составила женщина, которая указала, что она неверующая), но только 10% назвали себя очень религиозными. Более высокая доля очень религиозных женщин отмечена среди узбечек и среди работающих в магазинах.

Самая низкая доля женщин, имеющих гражданство РФ, отмечена среди узбечек, самая высокая – среди киргизок. Это связано с упрощенной схемой получения гражданства, которая действует для выходцев из Киргизстана¹¹. Хотя доля гражданок РФ была самой высокой среди продавщиц на рынках, тем не менее, она составляла там менее 20%. Интересно отметить, как полученные данные соотносятся с постановлением 2006 г., которое в дальнейшем продлевалось каждый последующий год, о запрете торговать на рынках лицам, не имеющим гражданства Российской Федерации. Несмотря на то, что киргизки имеют самую высокую долю граждан РФ, время их жизни в Москве самое маленькое по сравнению с двумя другими группами. Среднее время жизни в Москве для всех женщин составило 2,4 года, при этом работающие на рынках по сравнению с другими секторами занятости в среднем проживают и работают здесь дольше – 3,1 года. Доля женщин, у которых нет близких родственников в Москве или Московской области, выше среди киргизок, хотя эта доля совсем невелика – не более 20%.

Подавляющее большинство респонденток проживает в съемных квартирах, чаще они вносят плату ответственному квартиросъемщику, иногда являются ответственным квартиросъемщиком сами. Небольшое число женщин (менее 10) проживают в общежитии или служебных квартирах, было отмечено несколько случаев проживания и на служебных площадях магазинов. В одной квартире с киргизками проживает большое количество людей – в среднем 14,7 человек. Вариации по секторам занятости незначительны. Среднее число людей, проживающих в одной квартире вместе с узбечками и таджичками значительно ниже – 5,6 и 5,3 человека соответственно. Узбечки и таджички в большинстве случаев проживают вместе с родственниками, иногда даже своей отдельной семьей (муж, жена и дети). Киргизки чаще всего проживают с чужими людьми; или в квартире могут проживать несколько родственников или знакомых респондентки, а остальные для нее чужие и плохо знакомые люди.

Киргизские мигрантки также выделяются размером ежемесячного дохода, он самый низкий среди трех изучавшихся групп. Эта диспропорция присутствует во всех секторах занятости, она особенно заметна среди занятых на рынках. Средние заработки таджичек самые высокие, в особенности на рынках.

Сексуальное поведение и связанные с ним риски

В Таблице 2 представлены результаты, которые связаны с сексуальным поведением женщин и их рисками. Как отмечалось выше, отказов отвечать на чувствительные вопросы зафиксировано не было. Следует учитывать, что женщины могут где-то недоговаривать, но у нас нет оснований полагать, что склонность утаивать информацию специфична для той или иной этнической группы.

Таблица 2. Характеристики респонденток, связанные с сексуальным поведением и рисками

Первый показатель в таблице относится к количеству сексуальных партнеров за всю жизнь. Здесь выделяются таджички: их средний возраст самый высокий, но среднее число сексуальных партнеров равно 0,9 в сравнении с 1,5 и 1,4 для киргизок и узбечек соответственно. Это различие еще более заметно среди таджичек, занятых на рынках в сравнении с узбечками и таджичками в той же сфере. В целом, все женщины-мигранты, работающие на рынках, имеют большее число сексуальных партнеров сравнительно с двумя другими сферами занятости. Среднее количество сексуальных партнеров опрошенных женщин за последний год составило 0,8 человек; этот показатель выше среди узбечек (0,9), особенно работающих на рынках (1,3 человека), что коррелирует со значительной долей разведенных женщин, которая отмечена среди узбечек, работающих на рынках (см. Таблицу 1). Отметим, что по этому показателю таджички не выделяются.

Около одной пятой всех респонденток, 19%, имеют постоянного партнера или живут в гражданском браке. Эта доля самая низкая среди киргизок (8%); и самая высокая среди таджичек (25,6%). Среди узбечек, работающих на рынках, эта доля самая высокая во всей выборке (39%), что также отражает большой процент разведенных женщин в данном сегменте. Таджички были наиболее склонны подозревать своих партнеров в неверности: 32% женщин знает или подозревает, что партнер был им неверен за последние 12 месяцев. Для узбечек и киргизок это число составляет 15% и 5% соответственно.

Для того, чтобы убедиться, что указанные этнические различия не отражают склонности вступать в постоянные отношения с женатыми мужчинами (феномен «вторых жен» или «московских жен»), здесь мы исключили женщин, которые знают о том, что у их партнеров есть другая женщина или жена (n=20). При этом разница между таджичками и киргизками становится еще более заметной. Доля узбечек, имеющих постоянного партнера, оказалось значительно ниже, чем в общей выборке, однако в целом заметно выше, чем среди киргизок.

Употребление алкоголя традиционно связывают со склонностью к более рискованному сексуальному поведению. Можно было бы предположить, что употребление алкогольных напитков среди женщин-мусульманок мало. Однако, треть респонденток пила алкогольные напитки в последние 4 недели, предшествующие исследованию (при этом только 6% отметили, что пили крепкие напитки, такие, как водка, коньяк или самогон). Узбечки, особенно группа занятых на рынках, были более склонны употреблять алкоголь; доля употреблявших алкоголь среди таджичек оказалась значительно ниже, чем среди двух других этнических групп. Интересно отметить, что доля употреблявших алкоголь в среди всех респонденток, занятых в сфере общественного питания, оказалась самой низкой, хотя в этой сфере доступ к алкогольным напиткам кажется наиболее легким.

В таблице 2 также показано распределение по использованию презервативов во вагинальных сексуальных контактах с постоянными партнерами за 4 недели, предшествовавшие исследованию. Поскольку здесь мы учитывали только женщин, у которых есть постоянный сексуальный партнер в настоящее время (n=131), распределение по секторам занятости не представлено. Уровень постоянного использования презервативов очень низок (12%), при этом 70% респонденток никогда не используют презерватив со своими постоянными партнерами. Доля тех, кто не пользуется презервативом, не дает значимых вариаций по этническим группам. Однако среди тех, кто регулярно пользуется презервативом, доля таджичек наиболее низкая. Полученный результат особенно значим, если принять во внимание долю таджичек, которые имеют постоянного партнера, не состоя в браке. Также можно отметить, что в сравнении с узбечками и особенно киргизками таджички более склонны использовать презерватив только или частично с целью предохранения от инфекций, передающихся половым путем (ИППП). Полученные цифры интересны, однако их следует трактовать с особой осторожностью, учитывая небольшое число женщин с постоянными партнерами.

В анкете присутствовал вопрос о том, было ли у респондентки когда-либо диагностицировано ЗППП (были перечислены 8 наиболее распространенных заболеваний). Очень маленькая доля женщин (2%), ответила, что такой диагноз был когда-либо поставлен. Такой низкий процент может быть отнесен частично к тому факту, что респондентки могли здесь скрывать информацию, а также к затрудненному доступу женщин-мигранток из Средней Азии к медицинским услугам. По контрасту с этими цифрами, около трети респонденток (32%), ведущих половую жизнь (n=184), отметили у себя наличие хотя бы одного симптома, который может свидетельствовать о наличии ИППП, в последние 12 месяцев, предшествовавших исследованию. Перечень симптомов, использованный в анкете, был разработан на основе методологии Всемирной организации здравоохранения для оценки распространения ИППП. Если оценивать данный показатель по трем изучавшимся этническим группам, он оказался самым высоким среди таджичек (44%). Среди киргизок и узбечек цифры составили 31,2% и 20,3% соответственно, т.е. доля узбечек оказалась в два раза ниже в сравнении с таджичками.

Несмотря ограниченность знаний мигранток об ИППП, респондентки проявляют значительную обеспокоенность возможностью заражения венерическими заболеваниями. В целом, почти половина респонденток, 47%, обеспокоены риском ИППП. Таджикские женщины высказывают более высокую степень озабоченности (58%), независимо от сектора занятости. Киргизки в целом проявляют меньшую степень обеспокоенности, но и в этой группе доля обеспокоенных составила 37%. Показатели обеспокоенности риском заражения ВИЧ распределены по этническим группам и секторам занятости сходным образом; это указывает на то, что риски ВИЧ / СПИДа волнуют женщин-мигрантов наряду с ИППП.

В Таблице 2 также показана доля женщин, когда-либо сдававших тест на ВИЧ. Эта доля высока в целом по всей выборке; она самая высокая среди женщин, работающих в магазинах (80%), и самая низкая среди занятых на рынках. Тем не менее, в этом секторе занятости она находится на высоком уровне (60%).

Иллюстрации из глубинных интервью

Глубинные интервью позволили получить информацию о жизненных историях мигранток и их опыте. Важной темой, которая звучала во всех интервью, были противоречия между традиционной культурой стран исхода женщин и либеральными нормами современного мегаполиса. Эти противоречия нашли отражение в разных аспектах жизни мигранток, включая брачную историю и историю сексуальных отношений. В то время, как большинство респонденток подчеркивали важность традиционных норм, таких, как добрачное целомудрие и верность в браке, они также хорошо осознавали конфликт между этими нормами и реалиями современной жизни. В интервью женщины зачастую признавали, что следовать традиционным нормам нелегко или даже необязательно. В частности, эти противоречия отражены в высказываниях, посвященным добрачному целомудрию и возможности добрачных сексуальных отношений. Так, таджикская респондентка отметила:

«Закон традиции остался таким, каким он был, но менялись люди. Наступил XXI век, и человечество пришел к осознанию, что ему уже надо реально смотреть на вещи. За последние время существенно изменилось добрачное поведение молодежи: перестали действовать традиционные установки на добрачное целомудрие. Добрачный сексуальный опыт многие оценивают как подготовку к браку для определения сексуальной совместимости. Для молодых девушек, я считаю, добрачные половые отношение допустимы, чтобы лучше узнать партнера и его характер. Сексуальные отношения — важнейшая составная часть семейных отношений, поэтому нужен добрачный опыт при серьезном отношении друг к другу».

Возраст является еще одним фактором, который может способствовать изменению взглядов на добрачные отношения. В целом по выборке идеальный возраст вступления в брак для женщины, который указали респондентки, составил 21 год. Незамужние респондентки, которые уехали на заработки, отдают себе отчет в том, что по мере того, как идет время, им становится трудно, если не сказать невозможно, соответствовать идеальным представлениям о раннем замужестве. И поскольку критерий идеальной невесты – юный возраст – уже не соблюдается, требование сохранять невинность до брака может становиться в их глазах необязательным. Одна незамужняя респондентка так объяснила свое отношение:

«Потому что возраст идет. Я считаю, что у меня возраст уже идет, но если девушка незамужняя, ей что, до 50-60 лет ждать, когда ее принц придет на белом коне?»

Иная социальная и культурная среда принимающего общества, широкий набор возможных линий выстраивания отношений также способствуют размыванию традиционных ценностей. Киргизская респондентка описала изменения в мировоззрении и поведении своих соотечественников таким образом:

Мы хотим перенять поведение москвичей. Хотим равняться на них, и в результате портимся /…/ Мы же мусульмане, у нас есть свои нормы, мы должны быть порядочными. А наши женщины раскрепощаются и развращаются. /…/ Я знаю очень много девушек, которые имеют добрачные половые отношения. Я считаю, что они насмотрелись всякого кино. Вот, пожалуйста, выйди на улицу, что ты видишь? Везде парочки целуются, и по телевизору этот разврат показывают. Естественно, девушка, которая приезжает в 18 лет, думает, что так и должно быть, что это норма жизни. Очень много примеров я могу привести, когда например девушка начала здесь жить с каким-то парнем, но при этом даже при ее беременности этот парень сбегал. И она оставалась ни с чем. И самое главное, часто бывало так, что он обещает на ней жениться, у них какие-то добрачные отношения развиваются, но через пару месяцев он ее бросает, в буквальном смысле, и уходит к другой. И такие девочки, они просто не могут уехать домой к себе, потому что они знают, что не смогут выйти замуж там.

Узбекская респондентка также отметила более свободные сексуальные нравы в Москве:

«В Москве все нормы меняются; здесь можно найти много половых партнеров, сколько хочешь. Вечером, когда я сажусь в такси, обязательно мне предложат прокатиться и заняться сексом, независимо от их нации. Это были и русские, и грузины, и др. А на родине так не разгуляешься, сразу узнают, обзовут проституткой и позор. А в России хорошо, свободная любовь».

Разрушение традиционных представлений о целомудрии влияет также на отношения семейных пар. Киргизка, фрагмент интервью которой мы цитировали выше, говорит:

«Здесь гуляют все. Даже семейные пары. Все ссоры, все разводы в Москве, я думаю, именно из-за этих измен. Мысли о возможной измене партнеров бросают тень на семейные отношения, даже если у женщин нет оснований подозревать мужа в неверности. Та же респондентка отметила:

«Доверяю мужу на 100%, но всё-таки есть опаска. Мужчина есть мужчина. Он тоже общается с людьми, бывает в разных местах, с друзьями ходят куда-то, выпивают. И может быть, есть вероятность, что он может с кем-то быть. Здесь, в Москве, женщины сами вешаются (на шею), а мужчинам-то всё равно. /…/ Сейчас само время такое неспокойное. Там, дома, я была бы уверена, что вокруг одни родственники, знакомые, он бы ни на что сомнительное не пошёл, а так, здесь нет уверенности».

Большая степень свободы в сексуальных отношениях ведет к увеличению рисков ИППП. Эти риски присутствуют в сознании женщин, даже если они четко не сформулированы. Женщина говорит: «Конечно, есть риск (заражения венерическими болезнями). Нет стопроцентной уверенности ни в чем. Можно запросто заболеть. И им (мужчинам и женщинам-мигрантам) все равно, они ничего не боятся, и все равно изменяют, и спят с кем хотят». Однако несмотря на высокую обеспокоенность рисками ИППП презервативы, как отмечалось выше, непопулярны и используются редко. Поскольку неприятие презервативов очень широко распространено, отдельные женщины испытывают психологический дискомфорт, если они пытаются настаивать на использовании презерватива со своими партнерами. Это нежелание настаивать на использовании особенно сильно проявляется у тех  женщин, которые нацелены на продолжительные отношения и, возможно, брак со своими постоянными партнерами.

Заключение

Число и доля женщин-мигрантов из Средней Азии в миграционном потоке растет как в целом в России, так и в Москве в частности. Женщинам-мигрантам свойственны многие общие характеристики, но в то же время внутри этой группы существуют значимые различия. Этнокультурные характеристики, обстоятельства жизни в иной культурной среде и опыт работы на российском рынке труда оказывают влияние как на социальную уязвимость, так и на сексуальные риски женщин.

Как мы уже отмечали, в силу небольшого размера выборки, полученные результаты следует трактовать с осторожностью. Отсутствие контрольных группы (например, женщин не мигрантов, женщин-мигрантов из других стран) на этой стадии исследования также ограничивает наши выводы. Несмотря на эти ограничения, наши результаты вносят важный вклад в понимание уязвимости женщин-мигрантов в российской городской среде.

Так, мы выявили различия среди трех изучавшихся этнических групп в количестве сексуальных партнеров за весь период половой жизни женщин. Таджички, которых можно считать наиболее приверженной традиционным нормам поведения группой, имели в среднем самое малое число сексуальных партнеров. При этом по параметру количества сексуальных партнеров за последние 12 месяцев, предшествовавших исследованию, эта разница нивелируется.

Таджички и узбечки более склонны завязывать постоянные отношения без вступления в брак, нежели киргизки. На первый взгляд это противоречит представлению о том, что киргизки в меньшей степени следуют традиционным нормам и, следовательно, должны были бы с большей легкостью преодолевать традиционную установку на необходимость официального оформления постоянных отношений. Мы полагаем, что большая распространенность неформальных постоянных отношений без заключения брака среди  более «традиционных» таджичек и узбечек отражает скорее их склонность к выстраиванию стабильных отношений.

Уровень обеспокоенности рисками заражения ИППП/ВИЧ высок во всей выборке, особенно среди таджикских женщин. В то же время, уровень регулярного использования презервативов низок, и особенно низок именно среди таджичек. При этом среди тех, кто регулярно использует презерватив, по сравнению с двумя другими этническими группами, таджички наиболее склонны использовать презерватив с постоянными партнерами для предохранения от ИППП. Наконец, среди таджичек отмечен самый высокий процент распространения симптомов, которые могут говорить о наличии ИППП за последние 12 месяцев. Все это в совокупности указывает на высокую потенциальную уязвимость таджикских женщин. Однако, относительно высокие доходы таджичек могут в некоторой степени способствовать снижению рисков, т.к. хорошие заработки дают бóльшую возможность выбора половых партнёров и повышают доступность медицинских услуг для диагностики и лечения ИППП.

По результатам глубинных интервью можно выделить два основных фактора, которые влияют на уязвимость женщин-мигрантов и риски заражения ИППП/ВИЧ. Первый фактор связан с сексуальным поведением постоянных партнеров женщин. В условиях городской среды со значительной свободой поведения, относительно высокими заработками и разнообразными возможностями для сексуальных отношений, стабильность брачных союзов мигрантов испытывает постоянную проверку на прочность. Брак выходцев из Средней Азии, который зачастую заключается по договоренности между родителями, и где в силу этого любовь и степень эмоциональной привязанности супругов друг к другу может быть невелика, может дать трещину под действием искушений большого города.

Вторым фактором рисков является стремление женщин формировать эмоциональные привязанности, социальные связи и постоянные отношения с мужчинами. Эти отношения расцениваются женщинами как поддержка и опора в условиях непростой жизни и недружественного отношения к мигрантам в принимающем обществе. Женщины-мигрантки, особенно те, кто ранее состоял в браке или имел сексуальные отношения, понимают, что в случае возвращения на родину их шансы на реинтеграцию в традиционное общество, включая систему брачных отношений, низки. Это связано с их возрастом и сексуальным опытом, как действительным, так и приписываемом им. Московский рынок брачных или постоянных отношений – а именно его мигрантский сегмент, в котором могут реализоваться женщины из Средней Азии – предоставляет большой набор возможностей для краткосрочных отношений, зачастую транзакциональных сексуальных связей. Напротив, вероятность вступить в брак или даже иметь долгосрочные постоянные отношения довольно мала.

Описанный здесь проект представляет собой первый шаг к более масштабному исследованию социальной уязвимости и сексуальных рисков женщин-мигранток в России. Мы надеемся провести исследование в разных регионах страны и среди других этнических групп женщин-мигрантов. Также для сравнения мы планируем добавить группу внутренних мигрантов и местных жителей.

¹ Проект выполнен при поддержке гранта School of Social and Family Dynamics, Arizona State University, USA.
² Университет штата Аризона, США.
³ Институт этнологии и антропологии РАН, Москва.
⁴ Трудовая миграция в Республике Узбекистан: социальные, правовые и гендерные аспекты. Ташкент, 2008. С.34.
⁵ Оценка основана на данных опросов фонда «Шарк» в Таджикистане.
⁶ Региональное измерение трансграничной миграции в Россию.М., «Аспект-пресс», 2008.С.83.
⁷ См., например: Castles S., Miller J. The Age of Migration. International Population Movements in the Modern World. London: Macmillan, 1998.
⁸ МОМ. Всемирная миграция 2009. Регулирование мобильности труда в условиях развития глобальной экономики. МОМ: Женева, 2008. С.10-11.
⁹ См., например: Sevoyan A., Agadjanian V. Male migration, women left behind, and sexually transmitted diseases in Armenia // International Migration Review, 2010, №44 (2), P. 354-375; Decosas, J., F. Kane, J. K. Anarfi, K. D. R. Sodji, H. U. Wagner. Migration and AIDS // The Lancet, 1995, №346, P. 826-828; He, N., R. Detels, J. Zhu, Q. Jiang, Z. Chen, Y. Fang, X. Zhang, M. Wu, Q. Zhao. Characteristics and sexually transmitted diseases of male rural migrants in a metropolitan area of Eastern China // Sexually Transmitted Diseases, 2005, №32(5). P. 266-292; Yang, X. Temporary migration and the spread of STDs/HIV in China: Is there a link?// International Migration Review, 2004 №38(1). P. 212-235.
¹⁰ Wang, W., Wei, C., Buchholz, M.E., Martin, M.C., Smith, B.D., Huang, Z.J, Wong, F.Y. Prevalence and risks for sexually transmitted infections among a national sample of migrants versus non-migrants in China. //International Journal of STD & AIDS, 2010, №21. Р.410-415; Liu H, Li X, Stanton B, et al. Risk factors for sexually transmitted disease among rural-to-urban migrants in China: Implications for HIV/sexually transmitted disease prevention. //AIDS Patient Care and STDs, 2005, №19. P.49-57.
¹¹ См. http://lawrussia.ru/texts/legal_689/doc689a997x152.htm , http://www.for.kg/ru/news/92610/