Когда кончается мальчишество?

Раздел из книги И.С. Кона "Мальчик - отец мужчины"
М., Время, 2009, с. 612-628.

Я услыхал, как мама и папа говорили о том, кем я буду,
когда вырасту и стану взрослым мужчиной.
А я вовсе не хочу становиться взрослым мужчиной.
Я хочу всегда быть маленьким и играть.

Джеймс Барри

Не претендуя на  научность, можно сказать, что все особи мужского пола сначала бывают мальчиками (очень разными мальчиками!), а потом взрослеют (= мужают) и становятся мужчинами.  В своей сугубо домашней, кухонной философии я подразделяю их на три  больших типа:  мужиков, вечных мальчиков и  мужчин.  

Самая многочисленная категория, мужики, это бывшие мальчики, которые успешно справились с задачей формирования маскулинности,  реализовались сексуально и в какой-то предметной деятельности, добились определенного общественного положения,  чувствуют себя достаточно  ответственными и  сильными, избавились от  страха самозванства и имеют основания считать себя состоявшимися, «настоящими».  Но ценой этого успеха часто  бывает эмоциональная и эстетическая приземленность и грубость  (другой смысловой оттенок слова «мужик»),  от которых страдают их близкие и дети, а  порой, особенно  в кризисных ситуациях, и они сами.  

Вечные мальчики сохраняют мальчишескую живость, поисковую активность,  открытость  новому опыту, авантюрность и некоторые другие качества, которые делают их привлекательными в общении.  Но для долгосрочного  социального успеха им недостает настойчивости и ответственности,  что негативно сказывается на их деловой карьере и особенно -  семейной жизни. Среди них много холостяков.   Хотя многие им симпатизируют,  мало кто принимает их всерьез. Их общественное положение и субъективное благополучие зависят главным образом от того, удастся ли  им после ухода из родительской семьи найти себе новых покровителей или  покровительниц.  Так или иначе это сказывается на их самоуважении.

Наконец, мужчинами я называю довольно редкую породу мягких мужчин, которые становятся таковыми  не вследствие слабости, а благодаря своей силе. Рано обретя внутреннюю самостоятельность, эти люди  не нуждаются в демонстрации силы, чем постоянно занимаются мальчики,  не чувствуют себя самозванцами, могут быть в разных ролях и ситуациях разными,  позволять себе доброту и великодушие и  чувствовать себя выше стереотипов массового сознания.  

Разумеется, это типология ненаучна. На самом деле вариантов и вариаций взросления и взрослости значительно больше, они зависят и от природных задатков,   и от характера  социализации, и от особенностей  индивидуального жизненного пути.  Иногда будущий тип мужчины отчетливо виден уже в детстве,  а порой  он оказывается приятной (или неприятной) неожиданностью.

Лонгитюдные исследования давно уже показали, что личностные черты, как  и сами индивиды,  обладают неодинаковой степенью изменчивости, так что лучше спрашивать  не  “Остаются ли люди неизменными?”, а “Какие люди изменяются, какие — нет и почему?”¹ Например, исследование 116 детей (59 мальчиков и 57 девочек), тестированных в 3, 4, 5, 7 и 11 лет, показало, что 4-летние мальчики, проявившие в краткосроч­ном лабораторном эксперименте сильный самоконтроль (способность отсрочить удовлетворение непосредст­венных желаний, противостоять соблазну и т. п.) и  семь лет спустя описывались экспер­тами как способные контролировать свои эмоциональные импульсы, внимательные, умеющие сосредоточиться, реф­лексивные, надежные и т. д. Напротив, мальчики, у которых эта способность была наи­менее развита, и в старших возрастах отличались слабым самоконтролем, были беспокойны, суетливы, эмоционально экс­прессивны, агрессивны, раздражительны и неустойчивы, а в стрессовых ситуациях проявляли  незрелость.

До данным Калифорнийского лонгитюда, проследившего психическое развитие группы мужчин и женщин с 13-14 до 45 лет, у мужчин самыми устойчивыми оказались такие черты, как пораженчество, готовность смириться с неудачей, высокий уровень притязаний, интеллектуальные интересы и изменчивость настроений, а у женщин — эстетическая чувствительность, жизнерадостность, настойчивость, желание дойти до пределов возможного.  Но эти черты существуют не сами по себе. Сравнивая взрослых людей с тем, какими они были в 13— 14 лет, Джек Блок статистически выделил пять мужских и шесть женских типов развития личности.

Некоторые из них отличаются высоким постоянством. Например, мужчины, обладающие жизнестойким, самовосстанавливающимся “Я”,  в 13-14 лет отличались от сверстников повышенной надежностью, продуктивностью, честолюбием, хорошими способностями, широтой интересов, самообладанием, прямотой, дружелюбием, философскими интересами и сравнительной удовлетворенностью собой. Эти черты они сохранили и в 45 лет, утратив лишь часть былого эмоционального тепла и отзывчивости. Такие мужчины высоко ценят независимость и объективность и имеют высокие показатели по шкалам доминантности, принятия себя, субъективного благополучия, интеллектуальной  эффективности и психологической настроенности.

Весьма устойчивы и черты неуравновешенных, импульсивных мужчин со слабым самоконтролем. Подростками они отличались бунтарством, болтливостью, любовью к рискованным поступкам и отступлениям от принятого образа мышления, раздражительностью, негативизмом, агрессивностью, слабой контролируемостью. Пониженный самоконтроль, склонность драматизировать свои жизненные ситуации, непред­сказуемость и экспрессивность типичны для них и во взрослом возрасте. Они чаще, чем остальные мужчины, меняли свою работу.

Представители третьего мужского типа, с гипер­трофированным самоконтролем,  в подростковом возрасте от­личались повышенной эмоциональной чувствительностью, самоуглубленностью, склонностью к рефлексии. Эти маль­чики плохо чувствовали себя в неопределенных ситуациях, не умели быстро менять роли, легко отчаивались в успехе, были зависимы и недоверчивы. Перевалив за сорок, они остались уязвимыми,  склонными уходить от возможных фрустраций, испытывать жалость к себе, напря­жженными, зависимыми и т. п. Среди них самый высокий процент холостяков.

С другой стороны, существует категория мужчин, у которых бурная, напряженная юность сменяется  в зрелые, взрослые годы спокойной и размеренной жизнью Ретроспективно (например, психоаналитически)  объяснить эти вариации легко, но  большой предсказательной силой  подобные объяснения не обладают.

Гендерно-возрастные и личностные особенности сказываются и на наших представлениях о самом счастливом времени жизни.  Левада-центр дважды, в 1991 и 2006 гг., спрашивал россиян  «Какой, на ваш взгляд, лучший период в жизни человека?» Предлагались варианты на выбор: детство, подростковый возраст, юность, зрелый возраст, старость.  Резких изменений за эти годы не произошло². В 1991 г. детство  признали счастливым 31 % , а в 2006-м  - 29% , подростковый возраст - соответственно  3%  и  7%.  Самым экзистенциально привилегированным возрастом оказалась юность, которую выбрали 35%  и 40%.  Период «15-19 лет» особенно популярен среди молодых 18—24-летних респондентов, более старшие называют лучшими более зрелые годы, прожитые ими недавно. Зрелый возраст и тем более старость оцениваются в целом неблагоприятно.

Любые возрастные самооценки выстраиваются ретроспективно, в свете нашего сегодняшнего представляемого Я. Большинство опрошенных в 1970-гг американцев хотели бы быть моложе, чем они есть, но лица младше 35 лет называли лучшими годами жизни 20-летие, старше 35 лет — возраст около 30, а четверть 65-летних отнесли счастливый возраст к периоду между 40 и 50 годами. Не приходится удивляться и отрицательной оценке подросткового возраста, его недаром часто называют «трудным». Две пятых опрошенных 17-летних, 23-25-летних, 48-52-летних и 58-61-летних американцев назвали самым тяжелым возрастом отрочество и юность самым тяжелым возрастом³.

Ретроспективные оценки в высшей степени индивидуальны. В психологии давно уже высказана мысль, что люди по-разному переживают и оценивают одни и те же фазы жизненного цикла.

Некоторые мужчины (например, Марсель Пруст или Жан Кокто), по выражению Андре Моруа, навсегда “отмечены печатью детства”: они не могут сбросить с себя мягкие оковы детской зависимости от матери, суровый и деятельный мир взрослых остается им внутренне чужд.

Для других лучшее время жизни - кипучая, бурная, переменчивая юность. Многие литературоведы писали о веч­но-юношеских чертах миро- и самоощущения Александра  Блока. Вечным подростком, который лишь однажды в стихах в авторской речи обозначил свой возраст - “Мне четырнадцать лет...”, -  назвал Андрей Вознесенский Бориса  Пастернака. Сам Пастернак писал в «Охранной грамоте»: «А как невообразимо отрочество, каждому известно. Сколько бы нам потом ни набегало десятков, они бессильны заполнить этот ангар, в который они залетают за воспоминаниями, порознь и кучею, днем и ночью, как учебные аэропланы за бензином. Другими словами, эти годы в нашей жизни составляют часть, превосходящую целое, и Фауст, переживший их дважды, прожил сущую невообразимость, измеряемую только математическим парадоксом»⁴.

Третьи полнее всего раскрываются в конструктивном зрелом возрасте.

Любые положительные или отрицательные оценки возрастных свойств условны и  личностно окрашены. Понятие взрослости, если отвлечься от формальных возрастных рамок, типа «совершеннолетия», подразумевает, с одной стороны, адап­тацию, освобождение от юношеского максимализма и при­способление к жизни, а с другой - творческую активность, самореализацию. Но индивиды обладают этими качест­вами в разной степени. Проанализировав термины, в которых люди описывали свой переход от юности к взрослости, Бьянка Заззо обнаружила два полюса. Для одних людей  «взрослость» означала расширение своего “Я”, обогащение сферы деятельности, повышение уровня самоконтроля и ответственности, короче—самореализа­цию. Другие, наоборот, подчеркивали вынужденное приспо­собление к обстоятельствам, утрату былой раскованности, свободы в выражении чувств и т.д.⁵. Взрослость для них— не приобретение, а потеря, не самоосуществление, а овеще­ствление. В первом случае налицо активное, творческое “Я”, воплощенное в своих деяниях и отношениях с дру­гими людьми, во втором — пассивное, овеществленное “Я”, сознающее себя игрушкой внешних сил и обстоятельств.

Нормативные и субъективные критерии зрелости зависят также от профессии, рода занятий, длительности обучения  и многого другого.  Стадиальные теории морального (Л. Колберг)  или личностного (Э.Эриксон) развития постулируют нормативные критерии того, как должно протекать индивидуальное развитие, причем один полюс этой схемы является положительным (приобретения), а другой – отрицательным (потери).  Но психология развития на всем протяжении жизненного пути (Life-span developmental psychology) доказала, что траектории индивидуального развития всегда бывают разными и любая из них имеет как плюсы, так и минусы.  Чем динамичнее общество, тем  больше вариантов и вариаций индивидуального развития  оно порождает  и допускает в качестве «нормальных» , хотя  не считает их оптимальными .  

Новые образы и стереотипы, на которые ориентируется массовое сознание, создают не академические ученые, тяжелодумы и скептики, требующие строгих доказательств и проверок – «Да был ли мальчик-то? Может, мальчика-то и не было?» - а  быстрые и яркие журналисты, которые схватывают поверхность явлений, не заботясь об основательности диагноза. В наше время любая молодежная мода или течение мгновенно превращается из поведенческого феномена в новый «тип личности». Сегодня мир оказывается населенным «метросексуалами», завтра их сменяют «асексуалы»,  послезавтра – «вечные дети», и все эти образы воздействуют на массовое сознания как самореализующиеся прогнозы.        

Левада-центр в 1992-м и 2007м годах задавал россиянам от 18 и старше вопрос «Что такое, на ваш взгляд, детство?» Ответы оказались существенно разными⁶:

Сдвиги сводятся к трем моментам. 1. Значительно ослабела идеализация детства, ассоциация его с чувством счастья и полноты жизни (снижение с 37 до 5 %). 2. Стала больше подчеркиваться свобода от обязанностей (рост с 1 до 22 %) . 3.Ослабело приписываемое детям желание побыстрее вырасти (снижение с 51 до 40 %, хотя эта атрибуция остается главенствующей).  Какие из этого можно сделать выводы?  Первое: налицо некоторая демифологизация «счастливого детства». Второе: уставшие под бременем повседневных забот взрослые завидуют детской безответственности, «стремление стать ответственным человеком уступило место беззаботности»⁷.  Но вторая интерпретация выглядит спорной: из того, что взрослые приписывают какие-то свойства детям,  не вытекает, что они хотели бы вернуться в детский возраст.

Здесь есть интересная проблема. На Западе много лет муссируется представление, что современная молодежь, особенно мужская, все чаще ориентируется на образ «вечного ребенка», оплощением которого является герой романа английского писателя Джеймса Барри (1860–1937) Питер Пэн: маленький мальчик, который категорически не желал взрослеть, предпочитая беззаботную жизнь с такими же веселыми «потерянными», выпавшими из социальной коляски возрастка, мальчиками в сказочной стране Нетинебудет. Обаятельный образ Питера Пэна  привлек к себе симпатии  детского, и не только детского, читателя, но психиатры и психологи усмотрели в нем описание опасной болезни инфантилизма. Под влиянием   популярного бестселлера Дэна Кайли «Синдром Питера Пэна» (1983), этот термин стал неофициальным диагнозом поп-психологии, обозначающим социально незрелого взрослого. Наложившись на юнгианский архетип puer aeternus,  синдром Питера Пэна обозначает желание мужчины всегда оставаться юным и не принимать на себя ответственности.

Как всегда в поп-психологии,  происхождение и признаки синдрома объясняются  весьма противоречиво. С одной стороны, его приписывают мальчикам, детство которых было настолько счастливым, что они не хотят и не могут с ним расстаться, с другой стороны – тем, кого матери в детстве недолюбили. Но в любом случае,  это  патология.  «Вечные мальчики» не способны к выражению любви; отказываются разделять с кем-либо свои чувства;  не способны понять чувства других людей, особенно женщин; испытывают чувства вины и трудности эмоциональной разрядки; не имеют настоящих друзей; легко впадают в панику и чувствуют себя одинокими. Короче говоря, они могут благополучно существовать только в сказочной стране Нетинебудет, в реальной жизни им места нет.  

По мере автономизации молодежной культуры и плюрализации мужских идентичностей,  псевдодиагноз стал обозначением социально-психологического, группового феномена.  Английский ученый Эндрю Калькутт в книге  «Задержка развития: поп-культура и эрозия взросления» (1998 г.)  предположил, что современное общество все более активно демонстрирует свое нежелание взрослеть. Введенные им термин kidult ( «взрослый ребенок», от английских слов «ребенок» (kid), и «взрослый» (adult) обозначает людей среднего возраста, подчас вполне  карьерноуспешных, неплохо зарабатывающих и занимающих достаточно высокое социальное положение,  но одновременно увлекающихся сказками, мультфильмами, игрушками и прочими атрибутами детства. Главная черта кидалтов - бегство в детство, уход  от стрессов и проблем делового мира в мир иллюзий. Этому соответствуют такие черты и стили поведения, как  беззаботность, легкое отношение к жизни, минимум обязательств перед окружающими, неспособность или нежелание рационально воспринимать  реальность.  

Культ незрелости активно пропагандируется  многочисленными молодежными поп-группами и интернет сайтами, типа британского «Воссоединения друзей» или российских «Одноклассников», пробуждающих у пользователей сентиментальную ностальгию и озабоченность по поводу школьных дней, которая раньше была прерогативой пожилых, а сейчас стала забавой для тех, кому чуть более двадцати.  Ребячливость, пролонгирование детства и молодости становится общемировым трендом.  Кидалт - это не лузер, сидящий перед компьютером, заваленный пустыми банками из-под пива. Индустрия для кидалтов рассчитана на людей с неплохим доходом - лузерам она недоступна.

Увлечение детскими играми сопровождается уходом из некоторых взрослых занятий. В ряде стран мира отмечен рост числа молодых взрослых, которые возвращаются домой после некоторого периода жизни отдельно (например, во время учебы): доля тех, кто вернулся в отчий дом, выросла с 25% в 1950-м до 46% в 2001-м. В Японии 70% одиноких работающих женщин в возрасте 30-35 лет живут с родителями, в США со своими родителями живут 18 миллионов 20--34-летних, а это 38% всех одиноких молодых взрослых. Появился новый термин «дети-бумеранги». Дело даже не в том, могут ли они жить одни, а в том, что самостоятельность перестала цениться. Такие идеалы, как зрелость, ответственность, преданность, противоречат преобладающей в современной повседневной жизни культуре непостоянства

Эти тенденции присутствуют и в России, несмотря на ее социальную неустроенность и сравнительную бедность.  «,..Хотя по большому счету бедных у нас не убавилось, но тех, кто раньше был готов идти на баррикады, и их детей уже перестала заботить такая «патетическая муть», как отношения режима и оппозиции, свобода слова, социальные проблемы и неравенство. Настало время веселых, непонимающих и бессердечных…»⁸.

Самая яркая книга в этом ключе –  недавний бестселлер Майкла Киммела «Гайландия» : Опасный мир, где мальчики становятся мужчинами»⁹.  По мнению Киммела, переход от подросткового возраста (adolescence)  к взрослости (adulthood), который раньше был ясным, последовательным и относительно надежным и завершался в 20 с небольшим лет, когда молодые мужчины оставляли «детские забавы»  и становились ответственными взрослыми, теперь стал более проблематичным и запутанным. Эту новую территорию  и одновременно фазу развития, лежащую между 16 и 26 годами, социолог называет Гайландией  (от слова guys – ребята, парни).   Проинтервьюровав около 4000 старшеклассников, членов студенческих «братств», учащихся военных училищ и посетителей молодежных баров, Киммел нашел, что эти молодые люди, называющие себя и  друг друга  «ребятами» (от отличие от «мальчиков» и «мужчин») живут в особом игровом мире, свободном как от требований родителей, так и   от «взрослой» ответственности.  Они свободно  общаются друг с другом, занимаются сексом, накачивают мускулы,  развлекаются техническими играми,  посещают спортивные зрелища и т.п.  На первый взгляд, это выглядит просто продлением мальчишества, но за этим процессом скрывается рождение нового, более опасного социального мира, со своими собственными увлечениями и занятиями, начиная с обычных видеоигр, спорта и музыки и кончая такими экстремальными вещами, как хейзинг и сексуальное насилие.  Обитатели этого перевернутого мира (число мужчин от 16 до 26 лет составляет свыше 22 миллионов, больше 15% всего мужского населения США)  уклоняются от принятия социальной ответственности, откладывают вступление в брак и рождение детей, концентрируют  усилия на развлечениях и в то же время чувствуют себя крайне неуверенно.  Сегодняшние «ребята» вынуждены соперничать не только друг с другом, но и с женщинами. Их социально-профессиональное будущее выглядит все более проблематичным. Они сами не знают, когда они «вырастут». Многие социальные переходы, которые раньше осуществлялись в 20 с небольшим лет, сегодня откладывают до 30 с лишним лет.  Особенно заметна отсрочка такого  критерия взрослости, как вступление в брак и рождение детей. По данным американских переписей населения, в 1960 г к 30 годам  состояли в браке и имели детей 77 % женщин и 65 % мужчин, в 2000 году эти цифры снизились до 46 % и  31 %. Оставаясь по сути дела мальчиками,  они прилагают героические усилия, чтобы вопреки очевидности, доказать себе и другим, что они – «настоящие мужчины», причем эти «доказательства» их маскулинности становятся все более опасными как для окружающих, так и для них самих.  В отличие от консерваторов, Киммел видит в этих сдвигах и положительные моменты, однако новые проблемы нельзя замалчивать и игнорировать.

Прежде всего, возрастные категории и критерии взрослости никогда и нигде не были однозначными¹⁰, а об их «размывании» говорят уже не первое столетие (см. гл. 1).

Повышение ценности развлекательного, игрового начала жизни – закономерный и положительный результат роста свободы и  благосостояния. То, что мужчина  больше не желает воспринимать себя только как «производительную силу», «защитника отечества» и «кормильца семьи» - не порок, а социальное достижение. Установка на сохранение каких-то детских черт всегда была, есть и будет  установкой на  креативность.

В мужской жизни игровые практики  всегда имели важное значение (женщинам этого не позволяло домашнее рабство).  Социально успешные  богатые английские джентльмены находили время на  какие-то мужские игры, будь то футбол или, в старших возрастах, вист,  и относились к ним вполне серьезно. То же и в народной культуре. Если из-за важного футбольного матча премьер может отложить деловую встречу, избиратели его поймут и не сочтут  политически незрелым.  Ослабление табуирования игрового начала - не порок современного общества, а его достижение. Почему социально успешным мужчинам в вист играть можно, а в железную дорогу или в солдатики нельзя?  Только потому, что эти занятия – детские?   Это то же самое, что осуждать мужчин, которым нравится вышивать гладью, или женщин,  играющих в компьютерные игры.

Критерии взрослости и субъективной удовлетворенности жизнью многообразны и многомерны. Разные формы жизнедеятельности могут иметь для личности неодинаковое значение.  Для од­ного главная сфера самореализации — профессиональный труд, для другого — семья, для третьего — общественно-по­литическая активность, для четвертого — какие-то непро­фессиональные увлечения, “хобби”. Говоря словами А.Н. Леонтьева, «мотивационнаясфера личности всегда является многовер­шинной”.    В социологическом исследовании под руководством В.А. Ядова (1977), объектом которого были 1100 ин­женеров проектно-конструкторских органи­заций (средний возраст — 35 лет), выяснилось, что для примерно для  30%  из них  главной сферой самореализации является профессиональная деятельность,  досуг же  сравнительно второстепенен, хотя, если есть время, они “находят, чем заняться”. Противоположный полюс составили те, кто главное удовлетворение находит в досуге, и те, для кого “жизнь только и начинается после работы” (таковых оказалось 16%).  Оптимальный, с точки зрения исследователей,  вариант, когда люди находят глубокое удовлетворение и в труде и в досуге, составил около 30% выборки.  Наконец, часть опрошенных, в основном женщины, не нашли себя ни в труде, ни в досуге. Соотношение этих практик и их оценка общественным мнением могут меняться, право выбора остается за личностью.  Все согласны с пословицей «Делу время, потехе час», но однозначного разграничения этих понятий нет и быть не может. 

Возвращение выросших детей под родительский кров чаще всего объясняется трудностями материального порядка,  когда даже успешно работающие представители средних слоев  не в состоянии купить себе приличное жилье и создать семейный очаг.      

Более позднее вступление в брак или даже отказ от него – следствие не столько социального инфантилизма, сколько расширения сферы сознательного личного выбора.  То же нужно сказать и о деторождении.

Психология развития однозначно свидетельствует,  что развитие личности происходит гетерохронно,  разные  мальчики созревают в разных аспектах неодновременно, и это накладывает отпечаток на характер их личности.

Разговоры о «социальном инфантилизме»  сплошь и рядом – завуалированные средства властного манипулирования, воздействующие на ребенка так же, как необоснованный психиатрический диагноз.  Ушел из нелюбимой школы – «инфантил»,  сменил работу – «инфантил» ,  не вступил в законный брак – «инфантил». Ключевой пункт здесь – не столько тип решения, сколько  готовность принять за него ответственность

Массовые социологические опросы не доказывают, что это явление массово.

Международный телевизионный канал Discovery провел большой социологический опрос 12.000 молодых  (от 25 до 39 лет) мужчин из 15 европейских стран, включая Россию¹¹. Хотя их жизнь достаточна сложна и напряженна, а установки и ценности разнообразны, социальный инфантилизм и синдром Питера Пэна  среди них  не преобладают. Самая многочисленная категория молодых мужчин -  «современные и на шаг впереди»  (34 %)  жестко ориентированы на  успех и социальные  достижения.     Вторая. «обремененные обязательствами» (26%)  - традиционные, высокоответственные кормильцы,  носители и защитники семейных ценностей. Третья группа, «згоцентрики» (26%) -  молодые мужчины, для которых собственное Я важнее, чем   отношения с другими людьми,  которые не особенно  стремятся к семейной жизни, но тем не менее тоже живут весьма  активной, имеют  долгосрочные планы и т.д,   Лишь последняя группа  «ноль обязательств» (14%)  живет сегодняшним днем,  избегает обязательств и ответственности, не хочет работать слишком много, совершенно не амбициозна,   редко имеет хобби или интересы, предпочитая просто  развлекаться, откладывает  брак и появление детей на максимально поздний срок,  предпочитает ленивый отдых активному, не чувствует необходимости разбираться в разных вопросах и т.д.  Но кто доказал, что раньше таких мужчин не  было или было меньше?

¹ Кон И.С.  В поисках себя. Личность и ее самосознание. М.: Политиздат, 1984; Кон И.С. Постоянство и изменчивость личности // Психологический журнал. 1987. Т.8. №4. С. 126-137.
² Левинсон А. Счастливое детство // Неприкосновенный запас. 2008. № 58. С. 142-144.
³ Lowenthal М. F. et al. Four Stages of Life. San Francisco,:Jossey-Bass, 1977.
⁴ Пастернак Б. Воздушные пути. Проза разных лет. М.: Советский писатель, 1986, с. 195.
⁵ Zazzo,  В. Lesentiment dematuritechezl'adulte.//Enfance,  1969,  № 1-2, p. 1-44.
⁶ Левинсон А., цит. соч.
⁷ Ярская-Смирнова Е., Карпова Г, Ворона М. «Веселые, непонимающие и бессердечные»? О феномене Питера Пэна// Неприкосновенный запас» 2008, №6(62).
⁸ Там же.
⁹ Kimmel M. Guyland: The Perilous World Where Boys Become Men. NY: Harper, 2008.
¹⁰ Кон И.С  Ребенок и общество. Учебное пособие . М.:  Академия 2003.
¹¹ Species, a user's guide to young men, 2008.  http://www.discoveryspecies.com/