Rambler's Top100

№ 499 - 500
20 февраля - 4 марта 2012

О проекте

Институт демографии Национального исследовательского университета "Высшая школа экономики"

первая полоса

содержание номера

читальный зал

приложения

обратная связь

доска объявлений

поиск

архив

перевод    translation

Оглавление Глазами аналитиков 

Принципы новой пенсионной реформы

Работа на пенсии: необходимость или возможность?

Современные российские рантье: особенности социального состава и образа жизни

Супружеские отношения в пожилом возрасте

Социально-экономические и философские проблемы старения населения

Сотворение трансчеловека

Архив раздела Глазами аналитиков




Google
Web demoscope.ru

Сотворение трансчеловека

Б. Г. Юдин
(Опубликовано в журнале "Вестник Российской академии наук",
2007, том 77, № 6, с. 520-527
)

Споры о ведущей роли природы (наследственности или генов) либо общества (среды или воспитания) в формировании человеческих качеств ведутся очень давно. Нередко отмечается маятниковый характер смены представлений о том, чем именно определяются эти качества. Так, несколько десятилетий назад во главу угла ставились социальные факторы, а сегодня значительно более популярны воззрения тех, кто считает решающим влияние наследственности. Основанием для изменения взглядов обычно называют колоссальные достижения биологических наук, прежде всего исследования по генетике человека, проводимые на молекулярном уровне.

С моей точки зрения, достижения, сколь бы впечатляющими они ни были, являются лишь одной из причин, вызывающих этот сдвиг, в результате которого главная роль при объяснении природы человека и его поведения отводится генети­ческим, а не социальным факторам. Ведь и сам бурный прогресс биологических наук в существенной степени обусловлен сдвигами социально-культурного порядка.

Предпочтение биологического либо социологического истолкования природы человека можно сопоставить с предпочтением различных объяснений этих перемен в общественных умонастроениях. Одно придаёт первостепенное значение восприятию обществом научных достижений, как если бы оно было непосредственным реципиентом той весьма специализированной интеллектуальной продукции, которую поставляет ему наука. Другое акцентирует роль социально-культурных факторов, не просто опосредующих передачу обществу этой интеллектуальной продукции, но и определяющих те зоны текущего производства новых научных знаний и технологий, которые привлекают повышенный интерес со стороны общества. Благодаря этим факторам можно обнаружить немало весьма значимых особенностей и нюансов нынешнего массового "обращения в генетическую веру".

Вот только один пример. По словам зоолога и этолога Франса де Ваала, сегодня противопоставлению природы и воспитания приходит конец [1]. Когда в 70-е годы в своих публичных лекциях он рассказывал о сексуально обусловленных различиях в поведении шимпанзе, в частности, о том, что самцы более агрессивны и более амбициозны, чем самки, это вызывало взрыв протеста. Его обвиняли в проекции своих ценностей на поведение животных, в недостаточной строгости методов и в других грехах. Сейчас подобные утверждения повторяют столь широко и часто, что они нагоняют на слушателей зевоту. Казалось бы, сторонники биологических объяснений могут праздновать победу, однако де Ваал считает иначе. "Мы ничуть не приблизились к рациональному пониманию взаимодействия генов и среды, - пишет он. - Общество позволило маятнику беспорядочно качнуться назад - от воспитания к при­роде, оставив в недоумении многих обществоведов. Тем не менее мы до сих пор любим выражать всё в терминах влияния либо того, либо другого, а не того и другого вместе"1. Автор называет такого рода противопоставления необоснованными и даже опасными. Современные исследования всё более определённо показывают взаимопереплетение биологических и социальных детерминант, поэтому в будущем "столь популярные сегодня дихотомии ослабеют вплоть до того, что от них можно будет отказаться. Вместо того, чтобы видеть в культуре антитезу природе, мы придём к более глубокому пониманию человеческого поведения, потихоньку проводив в могилу старый спор о примате природы либо воспитания"2.

С аргументацией и выводом Ф. де Ваала вполне можно было бы согласиться, если бы не одно обстоятельство. Он далеко не первый, кто предлагает похоронить противопоставление природы и воспитания. Подобные суждения, опиравшиеся на авторитет новейших научных достижений соответствующего времени, высказывались едва ли не на всех стадиях этого вековечного спора. Тем не менее противоборство продолжается до сих пор - видимо, его питают не только научные доводы, но и нечто, коренящееся в жизни общества и в его культуре.

От утопии к науке

В наши дни это противостояние разыгрывается во многом по-новому. Для иллюстрации сказанного обратимся к миру утопии, в котором тоже происходят кардинальные перемены. Уходит в прошлое время социальных утопий. Дело, на мой взгляд, в том, что утратил актуальность сам замысел построения идеального социального порядка. Он представляется ныне не только недостижимым, но и не особенно привлекательным. Ключевую роль в его развенчании сыграли антиутопии XX в. - как художественные вымыслы (или прозрения) Евг. Замятина, А. Платонова, Дж. Оруэлла, О. Хаксли и других авторов, так и те, не менее жуткие, которыми обернулась практическая реализация некоторых утопических проектов. Поэтому наши искушённые современники не очень-то склонны уповать на социальный порядок - к нему, как правило, предъявляются минимальные требования: только бы не мешал жить.

Однако импульс, питающий утопическое мышление, отнюдь не иссяк. Теперь оно прорастает на иной почве: место социальных утопий занимают утопии индивидуальные. Разумеется, я имею в виду не проекты создания идеального человека - таковые всегда были главной составной частью социальных утопий. Объектом индивидуальных утопий является будущее не общества, а самого "утопающего", его детей, близких, а то и копий, получать которые можно будет путём клонирования. В пространственном отношении такая утопия ограничивается близким окружением, оказывается локальной. Вожделения же направляются на такие объекты, как крепкое здоровье, способность добиваться высших достижений в тех или иных областях деятельности, комфортная, счастливая, активная, долгая (в пределе, и сегодня уже отнюдь не только абстрактно мыслимом - бесконечная) жизнь. Проекты, ориентирующиеся на достижения (чаще чаемые, чем реальные) генетики, именуют "приватной", "семейной", "домашней" евгеникой.

Ориентиром и мерой прогресса при этом выступает непрестанное, в идеале даже безграничное, расширение индивидуальных возможностей человека. Что касается средств, которые предполагается использовать для реализации подобных упований, то основные надежды теперь возлагаются отнюдь не на социальные преобразования, а на достижения науки и технологии. Неисчерпаемым источником, питающим утопическое мышление наших дней, являются биологические науки, прежде всего - генетика. Они выступают в этой роли вовсе не впервые, но в контексте современных утопических умонастроений их роль оказывается весьма своеобразной, причём, что характерно, речь идёт вовсе не о том взаимодействии, взаимопереплетении биологической и социальной детерминации, о котором говорит де Ваал.

Сказанное никоим образом не означает, что биологические трактовки человека достигли абсолютного господства. Нынешнюю ситуацию, скорее, можно охарактеризовать как очередной этап противостояния, конкуренции двух программ - биологической и социальной. Да, сегодня биологическая программа, безусловно, превалирует, однако и социальная программа, претерпевая во многом те же трансформации, что и биологическая, обретает новые возможности для своего развития и практического воплощения.

Эти обрисованные вкратце трансформации являются, на мой взгляд, лишь одним, хотя и весьма характерным, выражением глубоких и далеко не в полной мере осознаваемых нами сдвигов в направлениях и приоритетах нынешнего научно-технического развития. В первую очередь это касается таких областей, как биомедицинские и компьютерные технологии. Яркой иллюстрацией сказанному представляется тематика, к которой ныне обратился автор одной весьма нашумевшей в начале 90-х годов концепции.

Возобновление истории?

В вышедшей несколько лет назад книге3 Френсис Фукуяма соглашается с теми, кто оспаривал его идею "конца истории". Причина такого изменения позиции - вовсе не события 11 сентября 2001 г. Фукуяма не склонен интерпретировать атаку террористов в духе "столкновения цивилизаций" - западной и исламской - по С. Хантингтону. "Я считаю, - пишет он, - что эти события вовсе не были проявлением чего-либо подобного и что исламский радикализм, стоящий за этими событиями, есть всего лишь отчаянная арьергардная акция, которая со временем будет подавлена более широкой волной модернизации"4.

Основанием для того, чтобы не просто отрицать конец истории, но и говорить о её возобновлении, являются, с точки зрения Фукуямы, происходящая ныне биотехнологическая революция и те вызовы, которые она ставит перед человеком, обществом, политикой. Благодаря этой революции будущее человечества оказывается открытым, в решающей мере зависящим от наших нынешних решений и действий.

Сценарии "постчеловеческого будущего", которые рисует Фукуяма, выглядят довольно мрачно, причём некоторые из них уже реализуются. Пути в такое будущее и прокладывает биотехнологическая революция. Чтобы этого избежать, человечеству придётся прилагать целенаправленные и скоординированные усилия.

Исходное представление о постчеловеческом обществе автор очерчивает путём сопоставления двух популярнейших антиутопий - "1984" Дж. Оруэлла и "Прекрасный новый мир" О. Хаксли. Обе они, по мнению Фукуямы, предвосхитили две большие технологические революции: базисом первой антиутопии являются информационные, а второй - биологические технологии. Но если технологические предвидения оказались довольно точными в обоих произведениях, то в политическом отношении предвидения Дж. Оруэлла безнадёжно уступают тем, которые были сделаны О. Хаксли.

В целом различные модели "жёсткого" тоталитаризма, который живописал Оруэлл, ненамного пережили установленную им сакраментальную дату - 1984 г. В то же время технологические возможности, многие из которых уже 70 лет назад предвидел Хаксли, - оплодотворение в пробирке, суррогатное материнство, психотропные лекарства и т.п., в ходе их постоянно расширяющегося применения заложили основы для более "мягких", однако и более основательных, глубинных способов воздействия на человека.

Как писал в 1946 г. сам Хаксли, его интересовали "лишь те научные успехи, те будущие изыскания в сфере биологии, физиологии и психологии", результаты которых могут быть непосредственно применены к людям. И далее: "Жизнь может быть радикально изменена в своём качестве только с помощью наук о жизни. Науки же о материи, употреблённые определённым образом, способны уничтожить жизнь либо сделать её донельзя сложной и тягостной; но только лишь как инструменты в руках биологов и психологов могут они видоизменить естественные формы и проявления жизни"5.

Как отмечает Фукуяма, "зло не столь очевидно, поскольку никто не страдает; действительно, в этом мире каждый получает то, что он хочет... В этом мире нет болезней и социальных конфликтов, нет депрессий, душевных расстройств, одиночества или эмоционального страдания, секс всегда качественный и легко доступный"6. Но хотя люди в "прекрасном новом мире" здоровы и счастливы, они, продолжает Фукуяма, перестают быть человеческими существами. Они больше не борются, у них нет желаний, любви, они не чувствуют боли, не встречаются с ситуациями сложного морального выбора, у них нет семьи, и вообще они не делают ничего из того, что мы традиционно связываем с человеческим существованием.

"Прекрасный новый мир", таким образом, - это вовсе не грубое насилие над человеческой природой. Это - радикальное её преобразование, которое можно интерпретировать даже как полный отказ от неё во имя чего-то другого. Кажется, именно такой путь торил "Великий инквизитор".

Сегодня развитие науки и техники открывает такие возможности реализациии утопий, которые были недоступны во времена Хаксли и Оруэлла. "Если, - пишет Фукуяма, - оглянуться на средства, которые использовали социальные инженеры и планировщики утопий прошлого столетия, они представляются невероятно грубыми и ненаучными (курсив мой. - Б.Ю.). Агитпроп, трудовые лагеря, перевоспитание, фрейдизм, выработка рефлексов в раннем детстве, бихевиоризм - всё это было похоже на то, как если бы квадратный стержень природы человека пытались заби­вать в круглое отверстие социального планирования. Ни один из этих методов не опирался на знание нейронной структуры или биохимической основы мозга; ни у кого не было понимания генетических источников поведения, а если и было, то его нельзя было применить для воздействия на них"7.

По правде говоря, сам по себе недостаток научных знаний редко ограничивает утопически-конструкторскую мысль, и едва ли изобретатели и пользователи перечисленных Фукуямой методов воспринимали такой дефицит как серьёзное препятствие. Напротив, каждый из этих методов считался, а в известной мере и был, воплощением самых последних достижений научного гения, которые тогда было попросту невозможно оценивать и критиковать с сегодняшних позиций. Вместе с тем не стоит переоценивать научную обоснованность и практическую эффективность нынешних, безусловно, намного более изощрённых технологий воздействия на человека. Вполне вероятно, что через полстолетия и они будут восприниматься как ужасно грубые, неэффективные и малонаучные. На мой взгляд, различия между утопизмом тогдашним и сегодняшним лежат совсем в другой плоскости.

Обращаясь к вопросу о том, насколько реальны опасности, порождаемые современной биотехнологией, Фукуяма рассуждает следующим образом. Возможно, замечает он, со временем мы обнаружим, что последствия биотехнологии ис­ключительно благоприятны и что зря мы из-за них теряли спокойный сон. Возможно также, что биотехнология окажется не столь могущественной, как это представляется сегодня, или что люди проявят достаточную умеренность и осторожность в обращении с нею. Но эти оптимистические ожидания подрывает то обстоятельство, что, в отличие от многих других научных достижений, биотехнология создаёт неразделимую смесь очевидных благ и трудно уловимого вреда. "Во многих случаях, - пишет Фукуяма, - медицинские технологии предлагают нам сделки с дьяволом: более продолжительная жизнь, но с пониженными умственными способностями; освобождение от депрессии с одновременным освобождением от творчества и от духовной жизни; лечение, которое размывает грань между тем, чего мы достигаем сами по себе, и тем, чего мы добиваемся за счёт воздействия на наш мозг различных химикатов"8.

Нетрудно заметить, что современного человека всё больше тяготит зависимость от неподконтрольных ему факторов - окружающей среды, времени, собственных психофизических данных. Болезни, старческая немощь, недостаточная физическая и психическая выносливость, ограниченный объём памяти, ограниченность наших интеллектуальных и физических способностей - всё это начинает осознаваться в качестве проблем, которые допускают и даже требуют технологических решений.

Природа человека, таким образом, оказывается полигоном для самых разнообразных манипуляций и модификаций. Технологии подобных вмешательств в природу человека разрабатываются в широком спектре научных дисциплин: генетике человека, когнитивных науках, нейрофизиологии и нейрофармакологии, психологии и других науках о поведении. Чаще всего импульс для разработки этих технологий модификации исходит из медицины, занятой поиском новых путей излечения болезней и восстановления здоровья. Однако нередко на этих путях задачи исцеления человека трансформируются в задачи его улучшения.

Выстраивается такая последовательность. Сначала в биомедицинских науках ищутся и разрабатываются методы лечения тех или иных заболеваний. Затем ставятся более широкие задачи - скажем, генетические тесты позволяют выявлять многие дефекты не тогда, когда они проявляются воочию, а на более ранних стадиях, когда они существуют ещё, так сказать, в потенции, на уровне наследственной предрасположенности. Речь при этом идёт уже не столько о терапии, сколько о профилактике. А потом оказывается, что эти методы могут быть применены и для того, что по-английски называется enhancement, а если перевести на русский язык - для улучшения человека.

При этом имеется в виду не устранение каких-либо дефектов, не их профилактика, а то, чтобы сделать его в каких-то параметрах лучше. Это может быть, к примеру, более высокий рост, более высокий коэффициент интеллекта, развитые музыкальные способности и т.п.

Таким образом, наряду с терапией и профилактикой на повестку дня выдвигаются возможности улучшения, о которых уже сегодня со всей серьёзностью говорят применительно к пренатальной и преимплантационной диагностике. Благодаря этому становятся реальными селекция, целенаправленный выбор, открывающиеся в первую очередь перед родителями. А если такие возможности используются в массовых масштабах, то и результаты множества сделанных людьми выборов могут проявляться в виде социально значимых тенденций.

Следующий шаг в этом направлении ведёт к тому, что можно назвать радикальной модификацией человека. Это уже не просто его "улучшение", а создание человека с заранее заданными свойствами. При этом один человек становится в полном смысле слова творцом другого человека. Сначала человек А составляет для себя план творения, согласно которому будущий человек Б должен обладать такими-то и такими-то свойствами. Одно из расхожих выражений, используемых в этой связи в английском, - designer baby, что можно перевести на русский как "дитя проекта". Сначала разрабатывается "техническое задание": будущие творцы-родители обсуждают со специалистами-генетиками, какими чертами и свойствами должен обладать будущий ребёнок. После того как техзадание согласовано, генетики составляют планы, чертежи, в соответствии с которыми будет проектироваться ребёнок.

Предполагается, что генетики сначала определят гены, "ответственные" за такие свойства, как интеллект, рост, цвет волос, агрессивность или самооценка, а затем на основании этих знаний создадут "наилучшую" версию ребёнка. При этом не обязательно даже, чтобы тот или иной потребный ген был человеческим.

Этот путь чреват опасностями, которые сегодня обсуждаются в дискуссиях по поводу клонирования человека. Действительно, модификация существующих или введение новых генов может привести ко множеству самых разнообразных и неожиданных последствий. Важно поэтому, чтобы практическое применение любой формы генетической инженерии, которая может повлечь за собой значительные эффекты на популяционном уровне, предварялось убедительной демонстрацией её желательности, безопасности и относительной дешевизны. Однако такой рациональный ход событий вовсе не является предзаданным.

Уже есть прецеденты того, что новые медицинские технологии порождают популяционно значимые эффекты в результате миллионов решений, которые люди принимают на индивидуальном уровне. "Достаточно, - пишет Фукуяма, - всего лишь взглянуть на современную Азию, где сочетание дешёвых радиограмм и легкодоступного аборта привело к резкому изменению в соотношении полов. В Корее, например, в начале 90-х годов рождалось 122 мальчика на 100 девочек при нормальном соотношении 105 к 100. Соотношение в КНР лишь немногим меньше, 117 мальчиков на каждые 100 девочек, а в северной Индии существуют места, где это соотношение ещё более смещено. Это привело к дефициту девочек в Азии, который экономист Амартья Сен оценил в 100 млн. Во всех этих обществах аборт в целях выбора пола незаконен; но, несмотря на давление правительств, желание отдельных родителей иметь наследником мальчика порождает сильно деформированное соотношение полов"9.  В рабочем докладе "Этические аспекты выбора пола", подготовленном аппаратом Совета по биоэтике при президенте США (январь 2003 г.), приводятся несколько другие данные: Венесуэла - 107.5; Югославия - 108.6; Египет - 108.7; Гонконг -109.7; Южная Корея - 110; Пакистан - 110.9; Дели, Индия - 117; Китай - 117; Куба - 118; в Азербайджане, Армении и Грузии эта величина достигает 120. Авторы доклада считают, что если соотношение количества мальчиков и девочек при рождении превышает 106 к 100, это свидетельствует о реальном применении практики выбора пола10.

По словам Г. Стока, "в большинстве стран мира закон запрещает использовать тесты на определение пола ребенка для целей выбора пола, но такая практика является общепринятой. Исследование, проведённое в Бомбее, дало удивительный результат: из 8000 абортированных зародышей 7997 были женского пола. А в Южной Корее такие аборты получили такое распространение, что около 65% детей, рождающихся третьими в семье, - мальчики, видимо, из-за того, что супруги не хотят появления ещё одной девочки"11.

Перекос в соотношении полов может привести к серьёзным социальным последствиям. Уже во втором десятилетии нашего века Китай столкнётся с ситуацией, когда пятая часть мужского населения, находящегося в брачном возрасте, не сможет найти невест. Ясно, что такой переизбыток неприкаянных молодых людей породит немало проблем.

Неизвестно, станет ли когда-либо генетическая инженерия столь же дешёвой и доступной, как радиограммы и аборты. Но если, к примеру, её методы позволят производить детей с более высоким уровнем интеллекта, то в демократическом государстве это породит новую евгеническую волну. На сей раз, однако, речь пойдёт не о том, чтобы предотвратить появление детей у людей с низким коэффициентом интеллекта (задача негативной евгеники), а о том, чтобы помочь таким людям повысить этот коэффициент (задача позитивной евгеники) как у себя, так и у своих детей. Именно государству, таким образом, придётся обеспечивать доступность данной технологии, что и приведёт к значимым последствиям на популяционном уровне.

Хотя пока подобные сюжеты относятся к области фантастики, они уже сегодня широко обсуждаются не только в научно-фантастической литературе, но и в серьёзных философских, да и не только философских, исследованиях.

Следующий вопрос состоит в том, какие именно технологии могут быть применены для улучшения и модификации человека. Разумеется, прежде всего это те технологии, которые разрабатываются в генетике, на уровне манипуляций с отдельными генами или с геномом в целом. Второй тип технологий базируется на достижениях и перспективах того, что сегодня получило название neuroscience - нейронаука, нейрофизиология, манипуляции, осуществляемые на уровне нейронов. Эта область привлекает всё более пристальное внимание; острые дискуссии возникают и в связи с этическими проблемами, некоторые авторы выделяют их в отдельную сферу, получившую название нейроэтики.

В самое последнее время в качестве весьма перспективного направления модификации человека начинают рассматриваться нанотехнологии. Речь идёт о манипуляциях, осуществляемых в масштабах нанометров, то есть отдельных молекул. Представляется, что можно говорить ещё об одной сфере, где разрабатываются такие технологии, - сфере психологических, психотерапевтических, психиатрических и т.п. воздействий на человека.

Обратим внимание на то, что когда человек изменяет окружающую природу, изменение его собственной природы происходит как нечто вторичное и непреднамеренное. А те воздействия, которые интересуют нас сегодня, преднамеренные. Существует весьма существенная разница между тем, как мы воздействуем на окружающую природу и как - на свою собственную. В первом случае у нас есть нечто вроде масштаба, точки отсчёта, если угодно. Потому что мы изменяем её, исходя из своих желаний, нужд, потребностей и интересов. Конечно, у разных людей эти желания, нужды, потребности, интересы могут быть совершенно разными, но, тем не менее, есть какие-то рамки, позволяющие их так или иначе соотносить. Во втором же случае, когда мы воздействуем на самих себя, то теряем эту мерку. В самом деле, сначала мы пытаемся как-то изменить существующее состояние, поскольку обнаруживаем какие-то отклонения от нормы, которые хотели бы ликвидировать или, по крайней мере, минимизировать. Далее возникает вопрос об улучшении каких-то свойств. Но затем, когда речь заходит о радикальной модификации человека, то оказывается, что здесь никакого общепринятого масштаба нет, каждый сам задаёт для себя этот масштаб, а потому единственным, что может определять эти планы и проекты, является, наверное, человеческая фантазия.

В ситуации такой неопределённости особую значимость приобретает вопрос о ценностных, моральных аспектах того выбора, перед которым сегодня оказываются люди. Неслучайно вокруг проблем модификации человека разгораются острые идейные споры. По-видимому, преобладающей сегодня является позиция осторожного отношения к различным технологиям модификации человека. Тем не менее всё большую силу набирает международное и междисциплинарное движение, которое называет себя трансгуманизмом. Позволю себе привести несколько выдержек из его декларации:

  • В будущем технологии радикально изменят человечество. Мы предвидим возможность переконструирования человеческого существа, включая такие параметры, как неизбежность старения, ограниченность человеческого и искусственного интеллекта, невозможность выбора собственной психологии, страдание и нашу ограниченность планетой Земля.
  • Для понимания грядущих перемен и их долгосрочных последствий необходимы систематические исследования.
  • Трансгуманисты считают, что, будучи широко открытыми по отношению к новым технологиям и приемля их, мы имеем больше шансов обратить их себе на пользу, чем если мы будем пытаться запрещать их или им препятствовать.
  • Трансгуманисты отстаивают право тех, кто того желает, использовать технологии для расширения своих умственных и физических (включая репродуктивные) способностей и усиления контроля над собственной жизнью. Мы стремимся к личностному росту за гранью наших нынешних биологических пределов.
  • При планировании будущего необходимо учитывать перспективы поразительного прогресса технологических возможностей. Будет трагедией, если технофобия и излишние запреты не позволят обрести потенциальных благ. Вместе с тем трагедией окажется и уничтожение разумной жизни вследствие катастрофы или войны, вызванной применением передовых технологий.
  • Трансгумагнизм защищает благополучие всего того, что наделено способностью чувствовать (включая искусственные интеллекты, людей, постлюдей или животных) и включает в себя многие из принципов современного гуманизма12.

Представляется, впрочем, что пока ещё трудно судить, является ли трансгуманизм развитием, современной фазой гуманизма либо же с позиций трансгуманизма гуманизм должен быть вообще отброшен как нечто архаичное. Стоит также заметить, что всё более шумно заявляющие о себе отечественные приверженцы трансгуманизма интересуются прежде всего проблематикой бес­смертия.

Конструирование человека

Утопический проект создания ребёнка с заранее предопределёнными качествами или, иными словами, замысел конструирования человека вполне можно считать некоей сверхидеей, которой вдохновляются многие из тех, кто так или иначе вовлечён в биотехнологическую революцию. Этот замысел действительно выступает как новое, современное выражение воззрений, которые акцентируют ведущую роль биологических, генетических начал в определении природы человека.

Некоторое время назад мне стало известно о таком факте, имевшем место в Москве. Группа достаточно состоятельных родителей обратилась к психологам с предложением подготовить специальную образовательную программу для школьников. Родители обеспокоены тем, что существующая в России система образования воспроизводит детей с определённым набором личностных черт, таких как сильная зависимость собственных взглядов и установок от ближайшего окружения, стремление не выделяться на фоне других, способность легко подчиняться тем, кто наделён властью, отсутствие склонности и навыков лидерства и т.п. По мнению этих родителей, дети с такими чертами личности будут недостаточно приспособленными и успешными в будущей самостоятельной жизни, где необходимо будет проявлять противоположные свойства: стремление во что бы то ни стало достичь поставленной цели, самостоятельность, способность прилагать максимум усилий для получения существенных результатов в своей деятельности, наличие развитых коммуникативных и лидерских умений и т.п. Родители готовы были не только платить за об­разовательные курсы, которые позволят их детям развить такие черты, но и оказывать материальную поддержку в разработке соответствующих психологических тренинговых программ. Таким образом, и здесь мы сталкиваемся с проектом создания молодых людей с заранее заданными личностными свойствами. Только в этом случае речь идёт не о биологическом или генетическом, а о психологическом и социально-психологическом конструировании.

Хотелось бы обратить внимание на структурное сходство обоих проектов и, в частности, их специфические отличия от тех проектов, которые предлагались в прошлом.

Во-первых, нынешние воззрения отличает существенно технологический подход. Он проявляется не только в планировании и организации действий, но и в самом восприятии вещей, включая такие интимные, как черты личности ребёнка, даже своего собственного. Я имею в виду такой способ восприятия мира и мышления о нём, который предполагает, что если некто имеет чётко определённую цель (скажем, те или иные черты личности) и необходимое количество ресурсов (прежде всего финансовых), то он может достичь этой цели, наняв профессионалов или экспертов, которые будут в состоянии собрать или создать все необходимые средства. В случае генетического проекта эти средства - вмешательства, осуществляемые на молекулярно-генетическом уровне; в случае социального - психологические воздействия, о которых столь пренебрежительно отзывается Фукуяма. Мне-то представляется, что XX в. многократно демонстрировал высочайшую эффективность технологий индоктринации, а уж современные методы психологического воздействия, формирования стереотипов восприятия и поведения достигают порой редкостной изощрённости. Между прочим, то, что общественное мнение сегодня оказывается столь падким на посулы, исходящие от пропагандистов генно-инженерных технологий, тоже можно в определённой мере рассматривать в качестве результата такой социально-психологической обработки.

Говоря о проектируемом ребёнке, мы имеем в виду не только то, что некоторые его черты, но и сам ребёнок как таковой воспринимается в подобных ситуациях как произведённый, "созданный" родителями. Причём речь идёт о "созданности" не просто в генетическом или социально-психологическом, но и в технологическом смысле. Другими словами, ребёнок (а стало быть, и человек) в таких случаях понимается как некое достаточно произвольно конструируемое и даже реконструируемое существо, порождаемое не столько природой, сколько осуществлением человеческого замысла.

Стоит обратить внимание и на то, что нынешние тенденции в восприятии возможных путей использования новых знаний о геноме человека отчётливо демонстрируют тот же существенно технологический способ их применения. Более того, те же тенденции во всё большей мере определяют и пути получения этих новых знаний.

Во-вторых, такой технологический подход не только предполагает, но и делает необходимым применение тщательно разработанных, основанных на количественных оценках и измерениях систем диагностики. Действительно, необходимо ведь иметь возможность как предварительной диагностики тех черт будущего ребёнка, которые предполагается улучшить, так и промежуточной диагностики того, насколько успешно мы движемся к желаемому состоянию.

Очевидно, что такие системы диагностики должны быть довольно сложными и многомерными; они могут быть созданы только на основе развитых категоризации, которые позволяют систематизировать и классифицировать огромное разнообразие человеческих индивидов. А это значит, что те родители, которые захотят получить своего ребёнка в улучшенном варианте, на самом деле будут иметь не просто своего собственного, уникального ребёнка, а некоторый продукт технологических манипуляций.

Генетическая диагностика является сегодня наиболее развитой областью исследований в геномике человека. Уже известно, что она несёт с собой разнообразные риски, затрагивающие права и достоинство человека, риски дискриминации и стигматизации индивидов или популяций. Кроме того, развитие генодиагностики нередко опережает технологические возможности ассимиляции её достижений. А это может привести к дефектам, заболеваниям и предрасположенностям, которые не поддаются устранению. Следует ли получать такую информацию и что с нею делать - пока неясно.

Всё более широкое распространение получают сегодня методы психологической диагностики, особенно применительно к детям. Это тоже может быть источником различных рисков, например, стигматизации или травмирующей самооценки13. Но если разработка и применение средств генетической диагностики сопровождается пристальным вниманием к возникающим в этой связи этическим проблемам, то о применении методов психодиагностики сказать подобное, к сожа­лению, нельзя. Представляется, что для выявления, оценки и решения подобных проблем особенно важны средства гуманитарной экспертизы.

В-третьих, такой подход опирается на неявное допущение, согласно которому человека можно понимать как всего лишь набор отдельных признаков. Классическую генетику первой половины XX в. часто критиковали за то, что она не уделяла должного внимания системным взаимосвязям и взаимодействиям между отдельными генами. В ходу были такие уничижительные характеристики, как "генетика мешка с горохом". Безусловно, современная генетика ушла очень далеко от такого состояния. Сам термин "геном" был предложен, помимо всего прочего, для того, чтобы подчеркнуть системную природу функционирования и выражения отдельных генов в рамках генома как целого.

На этом фоне особенно удивительно то, что сегодня, по крайней мере в публичном восприятии новой генетики и её перспектив, такой механистический подход вновь получает распространение. Видимо, его возрождение только отчасти можно объяснить внутринаучными причинами, главную же роль играют именно запросы широкой публики. Почти каждую неделю средства массовой информации сообщают об открытии нового гена, ответственного не просто за ту или иную болезнь, но часто и за какую-либо привычку или черту поведения. Неоднократно, к примеру, сообщалось об обнаружении гена полноты. Характерно, что "героями" таких сообщений прессы обычно являются именно те черты, признаки или свойства, которые вызывают у людей наибольший интерес. Имеет смысл обратить внимание и на поразительное совпадение "мозаичного" восприятия сложных объектов с постмодернистским стилем мышления.

Подобные соображения касаются и социаль­но-психологического конструирования. Есть все основания говорить о системной организации как взаимосвязанных между собой черт личности, так и связей личности с окружающей её социальной и культурной средой. Поэтому вполне возможно, что личность, конструируемая или реконструируемая с помощью психологических технологий, будет сталкиваться с серьёзными трудностями именно из-за несоответствия превалирующим со­циальным и культурным нормам и ценностям.

В-четвёртых, принципиальной особенностью современного подхода является его отчётливо выраженный конструктивизм. Не только каждая общая или специфическая черта каждого биологического организма, не только биологический организм как целое, но и каждое человеческое существо воспринимается как в некотором смысле созданное, порождённое, как сконструированное. Более того, именно эта сконструированность открывает возможности для преднамеренного реконструирования человеческого существа. Тщательно подготовленные микровмешательства или микровоздействия позволят "отремонтировать", подправить не только врождённые, но и приобретённые дефекты и поломки, а также получать детей улучшенного качества.

Вернёмся к спорам о соотношении природы и воспитания в формировании человека. Напомним, что в первой половине XX в. обе позиции - примат как природного, так и социального, - лежали в основе глобальных проектов создания нового мира и нового человека. Так, в нацистской Германии реализовывалась программа радикального совершенствования наиболее ценной части человечества за счёт манипуляций, способствующих контролируемому и направленному улучшению видового генофонда. В Советском Союзе предполагалось, что контролируемое и плановое, направленное изменение социального порядка позволит создать не только новое, бесконфликтное общество, но и нового человека - всесторонне и гармонически развитую личность.

Подобного рода проекты - исходящие как из преимущественно биологической, так и преимущественно социальной природы человека, - выдвигаются и реализуются и сегодня. Однако между прежними и нынешними проектами существуют принципиальные различия. Прежние проекты основывались на концепциях, описывающих реальность в терминах детерминации и детерминирующих, определяющих сил, будь то генетическая конституция или законы истории, а не того, что конструируется и реконструируется с помощью технологических средств. Основной интерес был направлен на то, чтобы поставить под контроль эти детерминирующие силы. Важно иметь в виду, что такие проекты могли быть эффективными в достижении поставленных целей только при том условии, что детерминирующие силы действуют в огромных масштабах. Отдельная человеческая жизнь при этом воспринималась как бесконечно малая величина.

В сегодняшних проектах акцентируется не детерминация, а конструирование и реконструирование человеческого существования. Соответственно, в качестве их исходной и конечной точки выступает именно отдельная человеческая жизнь.

С этим связана ещё одна отличительная особенность нынешних проектов. В контексте теорий и подходов, подчёркивающих детерминацию - социальную или генетическую - отдельного человеческого существа, главное внимание направляется на некоторое общее начало, на сущность индивида. Предполагается, что детерминирующие силы действуют именно на уровне этой сущности, этой наиболее важной, конститутивной части, а не каких-то вторичных и случайных черт, конкретных деталей индивида. Что касается современных подходов, подчеркивающих конструируемую и реконструируемую природу человеческого существа, то они обращают внимание прежде всего на частности, оставляя в стороне или попросту игнорируя иные, более глубокие уровни человеческого существования.

Статья подготовлена при поддержке РГНФ, грант № 05-03-90306а/Б.


1 В.М. de Waal F. The End of Nature versus Nurture // Scientific American. December 1999, p. 96.
2 Ibid., p.99.
3 Fukuyama F. Our Posthuman Future: Consequences of the Biotechnology Revolution. N.Y., 2002.
4 Ibid., p.XII.
5 Хаксли О. О дивный новый мир // Утопия и антиутопия XX века. М., 1990. С. 300.
6 Fukuyama F., op. cit, p. 5.
7 Fukuyama F., op. cit, p. 15.
8 Ibid., p.8.
9 Fukuyama F., op. cit, p. 80-81.
10 Staff Working Paper. Ethical Aspects of Sex Control (http://www.bioethics.gov/)
11 Stock G. Redesigning Humans. Choosing our Genes, Changinhg our Future. Mariner Books. Boston, N.Y., 2003. P. 14
12 http://transhumanism.org/index.php/WTA/declaration
13 См., например, материалы "круглого стола" "Психологи­ческая диагностика в системе образования и права ребён­ка" ("Человек". 2000. № 6 и 2001. № 1).

Вернуться назад
Версия для печати Версия для печати
Вернуться в начало

Свидетельство о регистрации СМИ
Эл № ФС77-39707 от 07.05.2010г.
demoscope@demoscope.ru  
© Демоскоп Weekly
ISSN 1726-2887

Демоскоп Weekly издается при поддержке:
Фонда ООН по народонаселению (UNFPA) - www.unfpa.org (c 2001 г.)
Фонда Джона Д. и Кэтрин Т. Макартуров - www.macfound.ru (с 2004 г.)
Фонда некоммерческих программ "Династия" - www.dynastyfdn.com (с 2008 г.)
Российского гуманитарного научного фонда - www.rfh.ru (2004-2007)
Национального института демографических исследований (INED) - www.ined.fr (с 2004 г.)
ЮНЕСКО - portal.unesco.org (2001), Бюро ЮНЕСКО в Москве - www.unesco.ru (2005)
Института "Открытое общество" (Фонд Сороса) - www.osi.ru (2001-2002)


Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки.