Василий Жарков о том, почему политика радикально меняется каждые 30 лет
Почему одно и то же общество, десятилетием ранее переживавшее революционные преобразования, потом вдруг погружается на дно консерватизма и стагнации, а потом еще через десять лет также неожиданно наступает очередная эпоха перемен? Вряд ли метафоры из области физики, вроде маятника или приливов и отливов, дают нам исчерпывающее объяснение таких исторических процессов.
Американский историк Артур Шлезингер-младший, в начале 1980-х годов столкнувшись с консервативной волной в своей стране, когда на президентских выборах победил Рональд Рейган, обратил внимание, что подобный поворот происходил до этого по меньшей мере два раза в XX веке – сначала в 1920-х, а потом в 1950-х, в период маккартизма и президентства Эйзенхауэра.
Каждый раз приход консерваторов сменял предшествовавшие им периоды динамичного развития, связанные с президентством Теодора Рузвельта и Вудро Вильсона в первые два десятилетия века, а позднее заданные «новым курсом» Франклина Делано Рузвельта в 1930-40-е годы и на следующем цикле — «молодежной революцией», антивоенным движением и борьбой с расовой сегрегацией в 1960-х – начале 1970-х. При этом смена циклов перемен и стагнации каждый раз происходила примерно через 30 лет.
Предложив искать корни этих 30-летних циклов «в глубине человеческого естества», Шлезингер для их объяснения решил обратиться к теории поколений, опирающейся на труды таких столпов мировой социологической мысли, как Огюст Конт, Карл Мангейм и Хосе Ортега-и-Гассет.
Теория эта стала актуальной в последние два столетия, когда «с ускорением исторического процесса новые поколения стали получать новый, небывалый доселе жизненный опыт и тем самым приобретать свои особые отличительные черты».
Чем же отличаются друг от друга современные люди? Возраст и связанный с ним специфический опыт поколения становится если не единственным, то, во всяком случае, одним из важнейших индикаторов положения человека в обществе.
По мнению Шлезингера, «в основном именно жизненный опыт поколения – вот, что играет роль главной движущей силы политического цикла». Он достаточно ярко иллюстрирует это примером из актуальной для него действительности. В начале 1980-х на выборы в США пришло новое поколение родившихся в конце 1950-х, «дети поколения, сформировавшегося при Эйзенхауэре, и внуки того поколения, которое вступило в политическую жизнь в консервативные 1920-е годы». Вместе со своими родителями, а также дедушками и бабушками они дружно поддержали новую консервативную волну Рейгана.
На новом витке истории ситуация повторилась, когда на президентских выборах в США победил Дональд Трамп, как никто другой приверженный ценностям американских консерваторов — культу свободного рынка, идее максимизации прибыли и выживания сильнейших в противовес демократическим ценностям равенства, свободы и социальной ответственности.
Трамп победил в 2016 году, ровно 35 лет спустя после первой победы Рейгана в 1981-м. Возможно, это означает, что оценки Ортеги-и-Гассета и Мангейма, согласно которым «политическая жизнь поколения длится примерно 30 лет», требуют некоторой корректировки в наши дни на фоне все большего увеличения продолжительности жизни.
В любом случае, как писал Шлезингер, «в последовательной смене поколений нет никакой арифметической неизбежности». Эти смены, происходящие циклически, вследствие естественного биологического закона – людям до сих пор свойственно стареть и умирать – «могут предвещать, но не определять облик грядущего».
Однако почему американский историк утверждает, что ритмы смены поколений ограничены лишь «короткими временными рамками политической жизни одной-единственной страны»?
Да, наверное, именно для демократических наций наиболее справедливо определение Алексиса де Токвиля, что «каждое поколение – это новый народ». Однако процессы разрушения сословных и прочих рамок «старого порядка», как и технологические революции в последние столетия имели место не только в Новом свете, но так или иначе касались всего мира. Происходили они и в России, где чуть более столетия назад начался свой эксперимент по созданию нового, не имевшего аналогов в истории общества, результатом которого стали сразу несколько поколений советских людей.
Часть из этих советских поколений продолжает здравствовать и действовать до сих пор, когда советский эксперимент, казалось бы, давно потерпел крах. Давно ли кстати? Через два года будет ровно 30 лет.
Давайте попробуем высчитать 30-летние шлезингеровские циклы в новейшей российской истории. Горбачевская перестройка началась в 1986 году, ровно через 30 лет после XX съезда КПСС, на котором Хрущев разоблачил культ личности Сталина. Отнимем еще 30 лет и получим 1926 год – период расцвета НЭПа, и вместе с тем момент, когда Сталин уже успел нанести решающие удары по оппозиции внутри партии, а вместо прежней идеи мировой революции был взят курс на «построение социализма в одной отдельно взятой стране».
Каждый из этих этапов был по-своему переломным, каждый раз страна переживала такие мощные перемены, что спустя десятилетие ее трудно было узнать.
«Коренной перелом», коллективизация и индустриализация начала 1930-х, массовое жилищное строительство, реальная урбанизация и переход к советской версии общества всеобщего благоденствия в 1960-х, наконец, рыночные реформы начала 1990-х – все это меняло облик страны и создавало новый уклад жизни, ложившийся в основу мировоззрения и жизненных установок каждого следующего поколения.
Поколение НЭПа было перемолото раскулачиванием и массовыми репрессиями 1930-х, из политической жизни его вытеснило надолго утвердившееся поколение строителей первых сталинских пятилеток и одновременно выживших победителей во Второй мировой войне. Это поколение, к которому принадлежали Брежнев, Суслов, Косыгин, Андропов и многие другие, вплоть до директора моей школы, старого фронтовика и депутата Моссовета.
Всю полноту власти это первое полностью советское поколение получило, отправив в отставку Хрущева в 1964-м и Микояна в 1965 году – последних представителей «старой гвардии» большевиков с дореволюционным стажем. Уже тогда поколению Брежнева в спину дышали «шестидесятники», именуемые также «детьми XX съезда». Хотя на самом деле они были детьми или другими родственниками раскулаченных крестьян и репрессированных Сталиным партийцев. Не в последнюю очередь поэтому задачи полного преодоления сталинизма и демократизации советской жизни стояли пунктом первым в их поколенческой повестке.
Однако до середины 1980-х власть в стране упорно оставалась в руках сторонников «сильной руки» из числа предшествующего поколения некогда молодых сталинистов, под конец своего долгого правления, превратившихся в дряхлых старцев, устроивших «гонку на лафетах».
«Шестидесятники» на фоне своих предшественников в середине 1980-х выглядели очень молодыми и здоровыми, но получили власть в довольно зрелом возрасте: Горбачев стал генсеком в 54 года, а его ровесник Ельцин в первый раз был избран президентом России в 60 лет.
Отказавшись от террора и лжи как главных средств, которыми на протяжении десятилетий складывалось и удерживалось советское общество, они обрекли на гибель одну из самых страшных империй в мировой истории, дав надежду на свободу миллионам, родившимся и выросшим в условиях рабства. Решительный демонтаж основных конструкций сталинского в своей основе СССР стал, пожалуй, единственным их делом. Советский эксперимент был остановлен, но его дети продолжали жить и действовать в новых условиях.
Уже в 1990-х о себе заявляет следующее за шестидесятниками поколение, именуемые иногда «семидесятниками» дети послевоенного бэби-бума 1950-х – начала 1960-х годов рождения. Будучи по большей части детьми строителей первых пятилеток и фронтовиков, это поколение социализировалось в благословенные своей беспросветной стабильностью 1970-е под песни Пугачевой и рассказы старших о том, какой «порядок при Сталине был». Пройдя позднесоветскую армию с ее бессмысленной жестокостью и дедовщиной, научившись врать на комсомольских собраниях и воровать в стройотрядах, они смело шагнули в новую эпоху, став главными приобретателями благ в эпоху массовой приватизации и криминальных войн, распространив коррупционный стиль управления на все области жизни российского общества.
На рубеже тысячелетий, предпочтя мирно уйти на покой, «шестидесятники» окончательно отдали власть следующему поколению из числа комсомольских функционеров и оперуполномоченных 1980-х, умело захвативших основные активы страны в 1990-х. Получив всю полноту власти, это новое поколение, сочетающее блатную романтику с тоской по «великой державе» времен их молодости, которую «боялись и уважали», первым делом принялось восстанавливать «вертикаль власти» и вернуло сталинский гимн.
Чуть позже дошло и до «подъема с колен» на международной арене — в результате многие наши соседи по планете теперь боятся «руки Москвы».
Так прошли еще 20 лет российской истории, мы успели уже отметить 30-летие начала перестройки. Прямо сейчас исполнилось 30 лет с момента первых свободных выборов в СССР и рождения мощного демократического движения на первом съезде народных депутатов. Через пару лет будем отмечать 30-летие победы свободы и демократии в три памятных августовских дня в Москве. Но где та свобода и та демократия теперь, вопрос, увы, риторический.
Меж тем в двери истории все громче стучатся новые поколения. Не скажу ничего хорошего о своем: мы, люди 1970-х годов рождения, оказались слишком юными для участия в реформах 1990-х и рискуем быть слишком старыми, когда в России наступит новая эпоха перемен.
Наши наивные мечты, связанные со свободой и социальной справедливостью, с идеями перестройки Горбачева 30-летней давности, уже давно расстреляны и растоптаны. Мы до сих пор так и не сумели предложить ничего своего в политике, уйдя в частную жизнь, наслаждаясь плодами общества потребления и панически избегая политического участия. Мы уныло прислуживаем приватизаторам 1990-х и восстановителям вертикали 2000-х. Так бесславно, по всей видимости, свой путь по большей части и закончим.
По счастью, в стране есть более молодые. Их гораздо меньше, чем хотелось бы, но они все-таки существуют. Говорят, у них больше внутренней свободы, уважения личных границ, они менее агрессивны по отношению к другим и не считают войну основным средством достижения своих целей.
Многие из них, хорошо, по-западному образованы, в совершенстве владеют английским и вообще очень позитивные по жизни люди. И еще — они любят Россию.
Однако никто пока не собирается отдавать им власть. Поколение, утвердившееся на командных высотах два десятилетия назад, не собирается уходить и подпускать к власти кого-то помимо себя самого. На сколько лет их еще хватит?
