… об инициативе ограничить число приемных детей в семье

Мама троих кровных и четырех приемных детей Ольга Оводова о том, чтобы ждало ее приемных детей, если бы законопроект, согласно которому предлагается ограничить количество детей, которые могут передаваться в приемную семью, был бы принят.

Если бы обсуждаемый законопроект был принят, то наших четверых приемных детей нам бы взять не позволили: в семье всегда было больше несовершеннолетних детей, чем нужно. Все они так бы и остались в системе ждать других родителей.
Шанс  попасть в другую семью был только у Арины, второго нашего приемного ребенка – она миловидная и здоровая девочка. До нас она уже побывала в семье. Но через четыре месяца бездетные родители девочку вернули. У остальных шансов не было абсолютно точно никаких.
Когда мы брали первого, мало кто решался взять в семью подростка.
В интернате нам тогда говорили, что это второй случай за всю историю, и первый кончился тем, что ребёнка вернули.
Варвара попала к нам в шесть с половиной лет. За время ее в жизни в детском доме только одна семья приезжала познакомиться, но они не решились. У Вари, действительно, сложный диагноз артрогрипоз: скрюченные ноги и неработающие руки.
За судьбу Анжелы переживала Диана Гурцкая и девочку несколько раз показывали по Первому каналу. Многомиллионный охват аудитории и…   ребёнка не забрали.
Понятно, что те, у кого нет детей, хотят маленького и здорового, это совершенно нормальное желание. Я бы тоже не решилась взять в семью детей с ограниченными возможностями здоровья, если бы у меня не было здоровых и  благополучных.

Воспитали так, что семья – самое главное
Мы познакомились с Серёжей, когда у нас было трое кровных детей: мальчики семи и трех лет и новорождённая дочка. О том, чтобы  взять еще ребенка, не думали – вон сколько своих маленьких. Но было ощущение, что дети-сироты есть, и надо же что-то с этим делать.
Мы пошли на компромиссный вариант – брать ребенка в гости. В течение года девятилетний Сережа приходил к нам на выходные, и в итоге мы поняли, что оставлять мальчика в детском доме нельзя,  оформили опеку.
Когда мы забирали Сережу, он учился в коррекционной школе. Сотрудники школы считали, что ее выпускники становятся ворами и проститутками. У нас Сережа окончил обычную общеобразовательную школу, пусть и не блестяще.  Потом окончил училище, получил среднее профессиональное образование. Сейчас работает на складе, пошел на повышение. До женитьбы жил с нами, хотя официально мы уже не были опекунами. Но все равно же – он наш.
На свадьбе Сережа, совсем не склонный к сантиментам, сказал нам очень важные слова: «Вы меня воспитали так, что семья для меня – самое главное».
Да, с ним было трудно, были слезы в подушку от того, что, казалось, ничего не получается, ведь, когда мы взяли Сережу – в 2005 году – не были никаких Школ приемных родителей, не было тренингов, книг и статей. Но  потраченные нервы того стоили – хороший мальчишка получился!
С Ариной, как я уже сказала, бездетная семья не справилась. Хотя она просто девица со вздорным характером, и нам пришлось ко многому привыкнуть, притерпеться и очень мягко и аккуратно её направлять.
Она громко кричит, топает ногами, бросается обвинениями, потом просит прощения, обнимает. Милая, добрая, хозяйственная, старательная девочка, мы ее очень любим. Очень повзрослела и посерьезнела за время жизни у нас, хорошо учится, красиво рисует.

В детском доме сказали: «Ходить она не будет никогда»
Ребенок с проблемами со здоровьем появился в семье шестым.  Варю я присмотрела ещё до Арины, я видела анкету, девочка мне понравилась, но тогда я  не решилась: по видео было видно, что это очень тяжёлый ребёнок. Мы пошли традиционным путём: «Дайте нам из тех, кто у вас есть, поздоровее».
До решения взять ребенка-инвалида надо было дозреть.  Мне понадобился год.
Состояние у девочки тяжёлое, когда я лежала с ней в профильной клинике, то видела, что она слабее всех других детей с похожим диагнозом. Не знаю, изначальная ли это тяжесть поражений или это из-за того, что с ней не занимались с раннего детства.
В детском доме мне сказали: «Ходить она не будет никогда». И так бы и было, конечно. Лечение при этом диагнозе очень кропотливое. Надо сделать операции,  а потом ребёнок должен обязательно находиться в ортезах, это вроде пластмассовых сапог на всю ногу. Если они где-то жмут, натирают, ребенок в них ходить не может. За последней парой этих «сапог» мне пришлось трижды съездить с Варей в Санкт-Петербург, что-то изменять, подправлять. В детском доме так заниматься просто не смогут. В самом лучшем случае сделают ортез, увидят, что ходить ребёнок в нём не может, скажут: «Ну, такое заболевание, очень жаль».
В детском доме Варе предстояло учиться по коррекционной программе.
На мое удивление, ведь она умная, почему так, мне ответили: «У нас школа коррекционная, а для одного ученика никто обычный класс не откроет».
В этом беда системы. Варю в детском доме любили, прекрасно к ней относились. Там действительно хорошие отношения между детьми и воспитателями,  директором и всем коллективом. Но детский дом не может быть хорошим местом для ребенка в принципе, даже самый лучший.
Что мы имеем сейчас? Мы поставили Варю на ноги, она может ходить с поддержкой, пока на небольшие расстояния, но в нашем случае это спасение, потому что девочка стала тяжёлой, и я уже не могу её носить на руках.  Она хорошо учится, много путешествует вместе с нами, участвует в вокальных конкурсах. Мечтает стать программистом, это прекрасно подходящая для нее специальность.
В этом году у нас случилось значительное событие – Варя впервые поехала в летний детский лагерь «Академия безопасности» без меня. Это лагерь для обычных детей, но там не побоялись ответственности за такого ребёнка. У Вари легкий характер, с ней весело, она не участвует в спортивных мероприятиях, но так активно болеет, что её команда побеждает.

Появилась идея, что я смогу вырастить слепого ребенка
С Анжелой совершенно другая история. У меня сначала возникла именно идея, что я готова вырастить слепого ребёнка. Потому что Божий мир прекрасен, и показать его человеку, который не может видеть, это интересная творческая задача. Конкретного ребенка  на примете у меня не было, но был план. Я не могла немедленно приступить к его реализации – тогда еще не было проведено лечение Вари, я знала, что впереди много госпитализаций. Сейчас мы через все это прошли и надеемся, что больше операций ей не потребуется.
Весной этого года (успели!) у нас в семье появилась Анжела. Вылечить ее невозможно, нужно просто растить, развивать и приспосабливать к жизни.
Анжела
Каждый день Анжела открывает что-то новое. Она слушает аудиосказки, узнала, как готовится еда,  полюбила прыгать на батуте, научилась собирать палатку – это все лишь небольшие моменты из того, с чем постоянно знакомится девочка.
В детском доме мне сказали, что у нее тяжёлая умственная отсталость, но я с этим категорически не согласна. Я уверена, что она сможет получить профессию. Например, детского массажиста, Анжела очень любит детей.

Страшно представить, что нам могли не дать кого-то из наших детей
Что ждало Варю и Анжелу, не окажись они в семье?
У них одна дорога – психоневрологический интернат. Вариант – дом престарелых. Поддерживаемого проживания инвалидов у нас в стране нет, и абсолютно интеллектуально сохранная Варвара не получила бы профессию, у нее не было  бы шансов найти работу, чтобы служить Богу и людям.
Мне страшно представить, что нам могли не дать кого-то из наших детей.
Часто спрашивают, а зачем вам вот это всё? Чужие дети, особенно больные. И так много. Странно это как-то.
Попробую объяснить.
Вот ты приводишь домой бледного заморыша, испуганного, злобного зверька, который не умеет половины положенного по возрасту, не знает элементарных вещей. И наблюдаешь, как день за днём с него опадает – медленно, с болью – корка, и открывается прекрасный человек, такой, каким он был задуман Богом. И ты немножечко имеешь к этому отношение. Хотя иногда кажется, что вообще само, а ты так, рядом стоял.
И это завораживает. И хочется ещё. И ещё. Именно поэтому я считаю разумной существующую норму, что приемных детей, как правило, дают в семьи, где воспитывается не более восьми детей. Важно, что с оговоркой «как правило». Есть люди, которые могут больше, я таких знаю.
Норма «не более трех» перекроет возможность многим и  многим детям попасть в семью.
Есть какая-то иллюзия, что на детей – очереди родителей, и можно будет выбрать из множества кандидатов самых лучших – обеспеченных, не обремененных кучей детей.
Но бездетные родители ищут маленького, здорового и похожего на себя, и мы не можем их за это упрекнуть. А детдома полны инвалидами, подростками и «паровозиками» из нескольких братьев и сестер. Тысячи и тысячи детей останутся в детдомах, если туда закроют вход опытным родителям.
Это не единственный недостаток обсуждаемого законопроекта, но меня он шокировал больше всего. Я от всей души надеюсь, что этот чудовищный закон никогда не будет принят.

Ольга ОВОДОВА. Православие и Мир. 20 августа 2018 года

В основе предложений, как нам говорят, лежит обеспокоенность тем, что в приемных семьях с детьми жестоко обращаются. Решение проблемы чиновникам очевидно – ужесточить 4 раза. Да, некоторые приемные родители профнепригодны. Как и некоторые сотрудники детских учреждений. Почему много детей в семье недопустимо, а в учреждении можно хоть сто? Давайте ограничим число детей в учреждении до 8-15.  Сложно? Ограничить родителей, конечно, проще.

 «Мы ужесточим подбор так называемых родителей. Ужесточим, здорово ужесточим. Очень ужесточим» – эти слова министра просвещения Ольги Васильевой произвели впечатление на сообщество приемных родителей и специалистов по семейному устройству. К словам прилагаются предложения по изменению законодательства, тоже впечатляющие. Обязательное психологическое тестирование приемных родителей, запрет брать в семью детей для тех, у кого уже есть трое, включая родных.
Впечатляют здесь больше всего даже не конкретные предложения: предложения могут быть удачные и не очень; для того и обсуждение, экспертиза и прочие процедуры, чтобы удачные принимать, а неудачные менять или отклонять. Поражает форма подачи, стоящее за ней отношение к приемным родителям в сочетании с явным непониманием сути процесса семейного устройства.
В основе предложений, как нам говорят, лежит обеспокоенность тем, что в приемных семьях с детьми жестоко обращаются. Решение проблемы чиновникам очевидно – ужесточить 4 раза. У нас, знаете, всегда просвещение и ужесточение в одном флаконе, и в соотношении 1 к 4.

Никто не берет в семью детей, чтобы их мучить и бить
Рассказываю, почему так это не работает.
В любой деятельности, в том числе в семейном устройстве детей, всегда есть эта дилемма: чем больше делаешь, тем больше риск ошибок и неудач. Единственный способ свести неудачное устройство к нулю – никого не устраивать. Единственный способ ликвидировать жестокое обращение с детьми полностью – стерилизовать поголовно все население и подождать 18 лет. Другого не существует.
Развивая и расширяя устройство, мы повышаем риски. Сокращать риски, «ужесточая» требования к кандидатам – мысль, которая приходит в голову первой. И как почти все первые мысли касательно сложных проблем, она неверная. Для бабушек на скамейке допустимо остаться на этом уровне, для профессионалов – нет.
На тренингах мы со специалистами долго это анализируем: строим социометрическую шкалу, ищем на ней свою позицию между полюсами «устроить всех» и «не допустить рисков». Отслеживаем, как меняются наши мысли и чувства, наша позиция по этому поводу в зависимости от множества факторов. Учимся видеть этот «эквалайзер» внутри себя, замечать, как после тяжелого случая в приемной семье он улетает в полюс «не давать детей никому», а после информации о ребенке, который буквально погибает в казенной системе, перемещается к полюсу «ну хоть кто-то бы его взял». Учимся видеть, но не действовать только под влиянием ситуации, потому что это и есть профессионализм – способность к объемному, системному видению, к рефлексии. В работе с людьми и семьями нет простых решений. Вернее, все простые решения всегда делают только хуже, при всех благих намерениях. «Погуляв» по этой шкале, мы всегда приходим к выводу, что ответ не лежит в выборе правильной точки на ней.
Невозможно так мудро выбрать степень ужесточения отбора, чтобы устроить побольше, но рисков поменьше. Так это не работает.
А не работает потому, что никто не берет в семью детей, чтобы их мучить и бить.
Если у кого-то и есть садистические потребности, честное слово, приемное родительство – ну, очень сложный способ их удовлетворить. Эксплозивные психопаты и перверзные нарциссы существуют, их безусловно нельзя подпускать к детям, и для этого ныне действующий закон требует, чтобы кандидат в приемные родителем прошел освидетельствование у психиатра. Это разумно и необходимо, а если где-то проводится формально, то вот эту проблему нужно – и реально – решить.
Подавляющее большинство кандидатов в приемные родители – обычные нормальные люди, которые хотят ребенка полюбить и жить с ним долго и счастливо. Они могут переоценивать свои силы, могут нереалистично представлять себе ребенка – все это само по себе никак не говорит, что они его будут бить, плохо кормить или вернут обратно.
Вот когда они сталкиваются с реальной жизнью с непростым ребенком, может произойти всякое. И никакие психологические тесты этого не предскажут и не покажут. Я знаю невероятно ресурсных приемных родителей, чья личностная зрелость и психологическая устойчивость, оптимизм, терпение и здравый смысл могли бы служить примером любому из нас. И многие из них рассказывали, что доходили до состояния, когда хочется размазать ребенка об стену, бывало, что доходили до рукоприкладства. Обнаруживали в себе такого яростного зверя, о существовании которого не подозревали раньше ни они сами, ни их близкие. Травмированный ребенок умеет неосознанно этого зверя из взрослых извлекать, потому что он его уже знает, видел и, как ни грустно, именно таков его «образ взрослого».
И вот когда с человеком происходит подобное – еще раз, это может произойти с каждым приемным и неприемным родителем, – важно, чтобы ему было куда пойти. Было кому об этом сказать. Было место, где можно выплеснуть свою злость, отчаяние, ужас – и получить помощь, а не «психологическую оценку». Для этого и нужны специалисты по сопровождению. Которых сплошь и рядом нет, или они не умеют работать, потому что их никто не учит помогать.

Родители должны не бояться прийти и сказать: сорвался, помогите
Попытка решить проблему «отбором на входе» во-первых, бесполезна, во-вторых, вредна.
Бесполезна, потому что нет никаких валидных, признанных профессиональным сообществом методик, позволяющих понять, сможет ли данный человек благополучно растить данного ребенка. Одни и те же родители с кем-то прекрасно справятся, а об другого могут сломаться. Многие страны отдали дань иллюзии эффективности «психологического тестирования» и отказались от этой практики, как бессмысленной.
А вредна, потому что рушит контакт с семьей, обижает и унижает людей. Почти с любой проблемой можно справиться, если родители обращаются за помощью при первых трудностях, еще не дойдя до истощения. Родители должны не бояться прийти и сказать: сорвался, не знаю, что делать, помогите – почти всегда такая ситуация поправима. И ничем нельзя помочь, если семья скрывает сложности, не доверяет специалистам, потому что видит в них не помощников, а «проверяющих», потому что изначально их общение было построено на основе презумпции их виновности, корыстолюбия, неспособности позаботиться о детях. Вот тогда проблемы выходят на свет уже в виде чрезвычайных ситуаций.
Все идеи про «ужесточение отбора» на самом деле увеличивают риски, а не снижают их. Потому что дело не в качествах родителя, а в качестве помощи, которую он сможет получить, если все окажется сложно.

Обучать специалистов сложно, «ужесточить» – просто
Десять лет прошло с момента начала массового устройства в приемные семьи. Это происходило в режиме кампанейщины и «плана по валу», без подготовки и сопровождения, и уже тогда специалисты предупреждали, что через несколько лет оно обернется возвратами и насилием. Что и имеем.
С подготовкой за эти годы продвинулись, ввели обязательную ШПР, и хоть процесс нельзя было назвать разумно организованным, сейчас все как-то утряслось, и люди получают помощь в принятии решения и в подготовке к приему ребенка.
С помощью семье после прихода ребенка все намного хуже. Хорошие профессиональные службы сопровождения по-прежнему редкость, они всегда держатся на человеческом факторе конкретных людей и работают, особенно в регионах, за копейки.
Развивать службы, обучать специалистов сложно. «Ужесточить» – просто.
Недобросовестные семьи, «набирающие» кучу детей ради выплат, существуют. Их совсем немного в процентном отношении. Собственно, вообще многодетных семей даже среди профессиональных приемных всего 15%, а недобросовестных и плохо справляющихся еще на порядок меньше. Кстати, некоторые из них вполне всех устраивали, когда надо было срочно «распихать» детей после позорного закона Димы Яковлева.
Да, некоторые приемные родители профнепригодны. Как и некоторые сотрудники детских учреждений. А ведь ребенок за забором учреждения намного более уязвим перед произволом взрослых, чем ребенок, который живет в обычной семье, ходит в детский сад и гуляет во дворе, попадает на глаза десяткам людей. Почему много детей в семье недопустимо, а в учреждении можно хоть сто? Давайте ограничим число детей в учреждении до 8-15, как в большинстве развитых стран, давайте выведем учреждения из-за забора в социум, эта мера давно назрела, это реально повысит защищенность детей.  Сложно? Ограничить родителей, конечно, проще.

Опека сказала: “Если мы разрешим, нам влетит”
Вот несколько ситуаций, из самых последних, описанных коллегами:

- В начале мая выпускница нашей ШПР обратилась в органы опеки небольшого города под Нижним с заявлением о назначении ее опекуном трехмесячной девочки. Девочка сложная, лежала в больнице, сама не ела, кормили через зонд. Ее много раз смотрели кандидаты в приемные родители, писали отказы. Потенциальный опекун – уже приемная мама, у них с мужем один ребенок есть, вот решились на второго. Не испугались, что ребенок сложный, что пугали диагнозами, что перспективы реабилитации неясны, поверили, что справятся и вытянут. Решили взять под опеку, а потом уже в Москве удочерить. Региональный оператор дал направление на знакомство, познакомились, подписали согласие, написали заявление о назначении опекуном. ООП отказали. На словах – «у нас на младенцев очередь на усыновление, мы под опеку не отдадим. И в заключении у вас написано, что вы кандидаты в усыновители, а не в опекуны». Письменный отказ содержал дикую формулировку «в связи с отказом заинтересованных лиц». Мама написала жалобы в прокуратуру и на сайт администрации Президента. От первых нет ответа, от вторых пришла отписка. Прошло три месяца. Ребенок до сих пор в учреждении.

- Три года искала трижды возвратной девочке очень опытную и ресурсную семью. Многие интересовались, но никто не взял. И вот нашли. Очень опытная мама, с опытом работы со сложными подростками. Познакомились. Брали домой. Опека была за. Но… разослали новый приказ «не больше трех в одни руки», и в последний день семье отказали, так как в семье уже есть 3 приемных ребенка. Опека сказала, что если мы разрешим, «нам влетит». И что ей теперь, в детский дом?

- Весной 2018 многодетная приемная мама из Москвы пришла в свою опеку с пакетом документов, чтобы взять еще одного ребенка. Опека отправила ее на психологическое обследование в центр «Детство». Разумеется, пришлось подписать бумагу о том, что на обследование она идет «добровольно». То, как проходило обследование, отдельная история; достаточно будет сказать, что «психологи», придя домой к кандидату, отказались разговаривать с живущим там же ребенком, потому что «ему же уже 18, он не член семьи». В результате кандидату выдали заключение о том, что ребенка она может принять только через полгода, потому что у всех детей были внезапно обнаружены кризисы (через полгода они, видимо, рассосутся), а будущему приемному ребенку «лучше сначала закончить школьный год». На основании заключения психологов ООП выдал отказ в заключении о возможности быть опекуном; кандидат попыталась его оспорить в суде. Суд не принял заявление, так как кандидат добровольно согласилась на психологическое обследование, а его результаты могут являться основанием для решения опеки.

Обратите внимание, еще никакие поправки не приняты. А «ужесточение» уже бьет по детям. И было бы интересно узнать, кто возьмет на себя ответственность за все то жестокое обращение, которое может случиться с детьми в результате НЕустройства?

Не просители или злоумышленники
В заключение хочу обратиться лично к министру Ольге Васильевой.
Волей случая оказалось, что Вы отвечаете за сферу семейного устройства детей. Так вышло, потому что детские дома и интернаты когда-то были образовательными учреждениями. Это сложная и важная сфера, в которой за последние 15 лет произошли огромные изменения. Те люди, которых Вы назвали «так называемые приемные родители» за эти годы вытащили из сиротских учреждений десятки тысяч детей. Часто очень тяжелых детей, с проблемами здоровья и развития, с очень травматичным прошлым. Прямо скажем, они немного получали помощи от государства все это время, они всегда перед всеми были виноваты и все-таки делали свое дело, иногда из последних сил.
Снижение числа детей-сирот в разы за последние годы – это их заслуга, не Ваша. И сейчас Вы разговариваете с ними как с просителями или злоумышленниками.
Похоже, Вы не понимаете самой сути процесса семейного устройства, в котором приемный родитель – равный и ценный партнер государства. Потому что министерства и ведомства могут сколько угодно провозглашать красивые лозунги вроде «Россия без сирот» или «Не отдадим детей в Америку, вырастим сами». Но если вот эти вот люди не придут и детей не возьмут, и потом не будут о них заботиться 24 часа в сутки 7 дней в неделю, лозунги не помогут. Мы опять получим полные детдома и поломанные судьбы. Я уже не говорю про ущерб для имиджа страны и для бюджета, если Вам прагматика ближе.
Вы обеспокоены случаями насилия и злоупотреблениями? Очень хорошо. Это проблема, решение которой нужно искать, в диалоге с приемными родителями и специалистами. Но чтобы диалог состоялся, нужно сначала выкинуть из своего словаря слово «ужесточить». Тогда может и получится находить решения не простые, а правильные.

________
Редакция Правмира запросила Министерство просвещения об интервью с представителем ведомства о данном законопроекте. 29 августа в Общественной палате РФ пройдет круглый стол, организованный Еленой Альшанской и фондом “Волонтеры в помощь детям-сиротам”, посвященный обсуждению нового законопроекта «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросам защиты прав детей».

Людмила ПЕТРАНОВСКАЯ. Православие и Мир. 21 августа 2018 года