… о российских соотечественниках

Константин Бенюмов рассказывает, как в Германии живут миллионы русских немцев — и почему им там не всегда рады

С конца 1980-х в Германию из СССР перебрались больше двух миллионов человек — так называемых русских немцев. Их далекие предки приехали в Россию по приглашению властей, чтобы развивать мало освоенные территории; их дедушек, бабушек и родителей массово репрессировали в советские времена. Теперь эти люди вернулись на историческую родину, но и там их не всегда считают своими. Противоречия между немцами обычными и русскими обострились два года назад, после истории с обвинениями в изнасиловании девушки российского происхождения в адрес арабских мигрантов; сейчас именно переселенцев из бывшего СССР считают главными сторонниками новой правой (и антимигрантской) партии «Альтернатива для Германии». Спецкор «Медузы» Константин Бенюмов отправился в Германию, чтобы выяснить, как на самом деле русские немцы относятся к своей старой новой родине, а она — к ним.
Виктор Лихтенберг приехал в Германию из Казахстана, чтобы найти Бога и спасти свою жизнь.
«Я в нашей семье из девяти детей один был не как все, — рассказывает он. — У остальных все нормально складывалось, а я не очень хороший образ жизни вел. Сюда приехал уже алкоголиком. Еще два-три года, и я бы умер. Я как-то подсознательно понимал, что Германия — христианская страна, что здесь есть Бог и что он мне поможет».
Поселился Лихтенберг у брата в Берлине — тот переехал в Германию за два года до того по той же схеме, что и Виктор: программе репатриации для немцев, живших в СССР и пострадавших от репрессий в годы войны. Брат предложил выпить за встречу. Лихтенберг отказался — и попросил отвести его в храм.
«Церковь была немецкая, со шпилями, — вспоминает мужчина. — Сидело там человек двадцать стариков и старушек, пастор вышел такой старенький. Я посидел там часок, ничего не понял — но вроде получше стало». Впрочем, радость от встречи с духовным длилась недолго — уже на следующей неделе пожилого пастора сменил молодой. Обнаружив у священника серьгу в ухе, Виктор понял, что Бога в кирхе нет. «Чтобы меня понять, нужно помнить, откуда я приехал, — объясняет он. — Надо было жить в то время: 1994 год, консервативный город. В Алма-Ате если бы мы встретили где-то мужчину с серьгой — ну не убили бы, конечно, но вырвали бы с мясом».
После этого репатриант разочаровался в религии и вернулся к привычному образу жизни, просто на новом месте. Вместе с другими немцами, приехавшими из постсоветских стран, Лихтенберг наладил связи с расквартированными в Германии российскими военными — до вывода войск оставалось несколько месяцев, и в гарнизонах спешно распродавали имущество и провиант. Бутылку водки, которая в магазине стоила десять марок, у солдат можно было купить за три.
В декабре 1994 года Лихтенберг отметил в Берлине 30-летие. По его воспоминаниям, праздники проходили примерно так: родные и друзья собирались в квартире, предоставленной репатрианту государством, и шумно пили на балконе спиртное под песни Вики Цыгановой — «Русская водка, что ты натворила» и так далее. Соседям не нравилось, но конфликты решались привычно: либо садись выпивать с нами, либо получи по шее. Только через некоторое время Лихтенберг и его друзья «начали понимать, где они находятся» — и перестали смеяться над немецкими немцами, которые о своих вечеринках предупреждали заранее и всегда прекращали шуметь к оговоренному времени.
Сейчас Лихтенбергу 53. Через несколько лет после переезда в Германию он все же смог найти место, которое привело его к Богу, — русскоязычную евангелическую церковь в окраинном берлинском районе Лихтенберг (совпадению названия района с его собственной фамилией мужчина склонен придавать особое значение). Вскоре он и сам стал священником и организовал церковь уже в своем районе. Большинство прихожан его церкви — русскоязычные немцы, переселившиеся из стран бывшего СССР. И они, и их пастор до сих пор пытаются свыкнуться с жизнью на исторической родине — и не всегда принимают здешний образ жизни.

Цивилизуя Россию
В середине XVIII века бывшая принцесса Ангальт-Цербская София, ставшая русской императрицей Екатериной II, решила осваивать доставшиеся ей в управление огромные территории силами немецких колонистов. Приезжие из Европы должны были заселить пустующие земли — и «цивилизовать» их, ассимилируя и вытесняя коренные народы Поволжья и Сибири, а заодно улучшить чрезмерно дикий имидж России. Привлекали иностранцев бесплатной землей, освобождением от налогов и воинской повинности, а также свободой вероисповедания — в том числе поэтому приезжавшие в Россию немцы часто были радикальными протестантами, спасавшимися от религиозных преследований.
К 1873 году в Российской империи жило уже около миллиона немцев. Большинство находились в колониях, основанных религиозными переселенцами, — почти не смешиваясь с местным населением; в то же время они внесли колоссальный вклад в развитие этих земель. Главные из этих колоний располагались в Поволжье — так, сегодняшний Волгоград вырос из основанной моравскими гуситами Сарепты. Как показывает в книге «Внутренняя колонизация» историк Александр Эткинд, общины немцев-меннонитов с их специфическими институтами — многие немецкие поселения не знали частной собственности, а при выходе из общины крестьянин лишался своей доли в коллективном хозяйстве — сформировали представления об идеальном социальном устройстве у нескольких ключевых русских мыслителей второй половины XIX века, от Чернышевского до Ленина и Троцкого (все трое росли на колонизированных переселенцами землях).
Со временем у русских немцев появились трудности. В 1870-х их (как и позже финнов) пытались русифицировать и начали призывать в армию — это привело к отъезду в США десятков тысяч меннонитов. В годы Первой мировой, когда Германия стала для России главным врагом, появились первые указы об отчуждении земель и планы по депортации немцев. Были и погромы, — например, в мае 1915 года москвичи несколько дней грабили немецкие лавки и квартиры, в которых жили немцы; кроме того, указом императора у немцев, живущих в западных районах страны, отнимали землю. Во время Гражданской войны большевики опять принялись русифицировать немецкие территории, параллельно ведя антирелигиозную пропаганду. В годы коллективизации немецкие общины, когда-то вдохновлявшие Ленина, сочли рассадниками кулацкого подхода — хозяйства разоряли, а их владельцев арестовывали и ссылали; вдобавок к этому в начале 1930-х десятки тысяч потомков переселенцев умерли от вызванного коллективизацией страшного голода в Поволжье.
С приходом к власти в Германии нацистов ситуация стала еще хуже. Сперва русских немцев истребляли как потенциальных шпионов — уже в 1935 году около 200 тысяч человек из Западной Украины были депортированы в Казахстан. Еще через два года началась «немецкая операция» НКВД — в первую очередь под нее подпали немцы, работавшие на оборонную промышленность; к 1938-му были расстреляны до 55 тысяч человек. Все национальные немецкие районы были ликвидированы — кроме одного. Вплоть до начала Великой Отечественной у немцев в составе РСФСР был собственный регион — Автономная республика немцев Поволжья, в которой жило более 600 тысяч человек.
В июле 1941-го закончилось и это. НКВД разоблачил на территории региона «контрреволюционное формирование фашистско-эмиграционного направления» — и через некоторое время последовал указ о ликвидации немецкой республики и тотальной депортации населения. В течение года более 900 тысяч человек выслали в Сибирь, Казахстан и Среднюю Азию. Тогда же, в соответствии с указом о рабочих колоннах и трудовой армии, сотни тысяч немцев — как мужчин, так и женщин — согнали на принудительные работы на заводы, лесозаготовки и рудники в разных районах СССР.

Не свои
«Старики избегали слова „депортация“, — вспоминает писатель Андрей Дитцель, выходец из немецкой семьи, высланной из Поволжья. — В разговорах с детьми и внуками бабушка говорила, что нас эвакуировали. Эвакуировали, а потом семья осталась здесь жить».
Память о депортациях и трудовых армиях так или иначе сохранялась почти в каждой российской немецкой семье. Отец Виктора Лихтенберга, будучи ребенком, во время войны оказался в Омской области, мать — в Северо-Казахстанской. Через несколько лет там, на границе двух областей и двух республик, они и познакомились.
Массовым депортациям в годы войны подверглись многие народы, жившие в СССР: чеченцы и ингуши, армяне и азербайджанцы, греки и турки. Большинство из них в итоге так или иначе восстановили в правах, позволив вернуться на свои земли, — кроме двух: немцы и крымские татары вплоть до распада СССР в большинстве своем жили в местах, куда их выслал Сталин. В 1948 году специальным распоряжением Президиума Верховного совета было зафиксировано переселение немцев «навечно, без права возврата их к прежним местам жительства»; тем, кто пытался бежать, грозило до 20 лет каторжных работ.
«Я очень хорошо помню пренебрежительное отношение к немцам, — рассказывает Виктор Лихтенберг, родившийся в 1964 году в Алма-Ате. — Не скажу, что были гонения, нет. Но фашистом обзывали. Я, конечно, пытался драться, доказывать, что я свой, но это ни к чему не приводило». Своими Лихтенберга и его соплеменников отказывалось считать и государство — даже после смерти Сталина: многие вузы в местах проживания немецких спецпереселенцев (так официально называли депортированных) скрыто или явно отказывались принимать на обучение студентов с немецкими корнями.
По словам Лихтенберга, он и другие немцы страдали только по одной причине — из-за фамилии. В остальном и он, и его братья, и другие русские немцы его поколения были обычными советскими людьми. В большинстве семей уже тогда практически не говорили по-немецки — разве что родители, когда хотели скрыть что-то от детей.
Не чувствуя себя своими в СССР, многие немцы стали задумываться об отъезде. Выпускать их в ФРГ и ГДР начали с середины 1950-х — сперва военнопленных, а потом и репрессированных в годы войны (закон о репатриации был общим: он был принят в 1953 году и касался в первую очередь беженцев). Из русских немцев уезжали немногие — просто потому, что не знали о такой возможности: на протяжении первых послевоенных десятилетий правительство исправно выпускало указы о реабилитации немецкого населения (1964) и отмене ограничений на расселение (1972), но подавляющее большинство советских немцев об этих указах не подозревало. По одной из версий, некоторые из этих распоряжений попросту не публиковались.
Вплоть до перестройки эмиграция немцев продолжала оставаться немассовой. Все изменил не только крах Советского Союза и переговоров по восстановлению автономии в Поволжье, которые Михаил Горбачев вел с властями Германии, но и активность нового канцлера Гельмута Коля по возвращению бывших соотечественников на родину. В 1988 году он представил правительству программу их переселения, заявив, что русские немцы «до сих пор чувствуют на себе последствия Второй мировой войны».
Большинство собеседников «Медузы» сходятся во мнении, что мотив Коля был не только демографическим, но и политическим: канцлер рассчитывал, что сотни тысяч новых граждан станут его преданными сторонниками. Отчасти этот расчет оправдался: как минимум до конца 2000-х годов очень многие (бывшие) русские немцы действительно голосовали за партию Коля, «Христианско-демократический союз». ХДС до сих пор остается самой популярной партией среди русскоязычных переселенцев.
«Вся моя юность прошла в ожидании отъезда. Год за годом все вокруг только и говорили о том, что скоро мы поедем», — вспоминает 36-летний Александр Грюнер, берлинский предприниматель, владелец знакового городского кафе «Квартира 62». В 1998-м Грюнер, которому тогда было 16, уехал в Германию почти со всей своей семьей — часть родственников жила вместе с ним на Урале, вторая часть семьи — в Башкирии.
По оценкам МВД Германии, всего с 1988 по 2012 год в ФРГ приехало более двух миллионов немецких переселенцев. После 1992-го, когда экономическая ситуация в постсоветском регионе была особенно удручающей, в Германию ежегодно эмигрировали десятки тысяч человек. По данным переписей, в период с 1992 по 2002 год численность немецкого населения в странах бывшего СССР сократилась в четыре раза — с двух миллионов до 500 тысяч человек.

Государство не оставит
Лагерь для временного содержания переселенцев во Фридланде, в самом центре Германии, мало изменился за последние 30 лет. Основанный вскоре после войны для распределения немецких пленных, возвращавшихся на родину, в конце 1980-х он почти полностью переключился на прием немцев из СССР. Переселенцы из России приезжают сюда и сейчас (от ближайшего аэропорта в Ганновере в лагерь ездит специальное такси с русскоговорящим водителем) — хотя во время миграционного кризиса 2015 года во Фридланд стали направлять и беженцев с Ближнего Востока.
Фридланд — первый пункт прибытия для немцев, приезжающих из России. Собрав документы, доказывающие немецкое происхождение — хотя бы один из родителей должен быть немцем по национальности, — отправив их в Германию и пройдя собеседование в консульстве (весь процесс сейчас занимает от месяца до года, раньше случалось, что ждать нужно было несколько лет), заявители получают визу и прибывают сюда — уже в статусе переселенцев.
Именно здесь оказался в 1998 году Александр Грюнер. Он рассказывает, что его семья провела во Фридланде две недели — спали на двухэтажных кроватях, установленных в больших залах. В шесть утра в помещении включали свет: подъем и отбой по расписанию.
На огороженной территории с несколькими рядами аккуратных длинных домов-бараков переселенцы обычно проводят не больше нескольких дней — этого достаточно, чтобы оформить все необходимые документы, получить компенсацию расходов на дорогу и направление на расселение. Государство может отправить нового гражданина куда угодно; хорошо, если где-то уже живут ранее приехавшие родственники, — скорее всего, новый переселенец поедет к ним.
Одна из самых популярных услуг, которые предоставляют в лагере, — бесплатная смена имени. Во Фридланде приезжающие могут вернуть изначальное написание русифицированной фамилии — или, при желании, сделаться из Степана Штефаном. Новые данные вносят в документы: если не зафиксировать их сразу, придется делать это в общем порядке и за довольно большие деньги. «Главное — не забыть избавиться от отчества, — объясняет Ольга Шрейбер, 31-летняя уроженка Саратовской области, приехавшая во Фридланд из Москвы в конце 2017 года. — Если сразу этого не сделать, его так и будут вписывать во все твои документы».
По словам Шрейбер, уже с первого дня во Фридланде переселенцы оказываются практически на полном попечении у государства. Помимо помощи с жильем переселенцам предлагают бесплатные языковые курсы (Ольга ходила на них каждый день по четыре часа на протяжении нескольких месяцев, несмотря на то что перед отъездом учила немецкий и даже сдала экзамен на языковой сертификат), курсы переквалификации для обладателей высшего образования, пособие на время поиска работы.
На Шрейбер «бараки» Фридланда произвели скорее благоприятное впечатление — как будто попала в детский лагерь. Гораздо труднее пришлось в «хайме» — общежитии, в которое переселенцев отправляют на время поиска квартиры. Некоторые проводят в них много месяцев: несмотря на то что государство оплачивает квартиру, найти ее все труднее — далеко не все застройщики предлагают социальное жилье, а рыночные цены государственные субсидии не покрывают. То же самое с работой — никто не гарантирует, что найти ее вообще удастся. По словам Шрейбер, проще приходится обладателям менее квалифицированных профессий: к примеру, электрик может устроиться достаточно быстро. У нее другая ситуация: Шрейбер — архитектор и надеется в будущем работать в Германии дизайнером интерьеров.
Впрочем, это в будущем — а найти жилье женщине через несколько недель все-таки удалось: отдельную квартиру в отдаленном районе на севере города. Денег от государства хватило даже на то, чтобы купить какую-никакую мебель. В Москве Шрейбер жила на Преображенской площади, и теперь очень скучает по прогулкам по центру, но возвращаться назад не собирается: в Германии у нее появилось ощущение, что «государство не оставит». Кроме того, в российской жизни ей, по ее признанию, не хватало стабильности — как с экономической точки зрения (за три года жизни в столице она несколько раз теряла работу), так и с политической. Новая родина внушает ей больше оптимизма: «По крайней мере, Германия не защищает сирийские авиабазы».

Русаки и русачки
«Сперва переселенцам все были очень рады, ведь правительство объясняло нам, что к нам едут такие же немцы, как мы, — вспоминает немецкий журналист Кнут Крон, редактор газеты Stuttgarter Zeitung, который много лет пишет о России и переселенцах из бывшего СССР (по некоторым оценкам, немецкая земля Баден-Вюртемберг, где расположен Штутгарт, приняла более четверти от общего числа немецких переселенцев). — Но довольно быстро выяснилось, что это не так. Да, они немцы, но они не разговаривают по-немецки, не знакомы с западным образом жизни. Начались разного рода проблемы».
По словам Крона, разочарование было обоюдным: если жители Германии не увидели в приезжающих из СССР обещанных «обычных немцев», то те, в свою очередь, не находили обещанного дома, где их возвращению все будут рады. Попав в Германию, немцы из бывшего Союза оказались такими же «русскими», как и все остальные мигранты с постсоветского пространства.
Проблем возникало много. Чаще всего незнание языка и несоответствие советских документов о высшем образовании местным стандартам не позволяло приезжающим немцам претендовать на квалифицированную работу по специальности. Если до 1992 года советским пенсионерам в ФРГ засчитывался весь трудовой стаж в СССР, то в 1993-м после законодательной реформы условия для приезжающих стали куда менее благоприятными. «Поздние переселенцы» — так называют тех, кто приехал после 1993 года, — оказались в еще более проигрышном положении: низкооплачиваемая работа означала также, что в будущем их пенсия окажется значительно ниже, чем у коренных немцев или у тех, кто успел приехать раньше. Один из терминов, который употреблялся применительно к переселенцам, — «этнопролетариат».
В итоге у переселенцев сформировалось что-то вроде собственной идентичности — многие называют себя «русаками» и «русачками», вроде бы и не русскими, но и не совсем немцами. При этом для большинства коренных немцев это различие слишком тонкое.
В каком-то смысле районы компактного проживания выходцев из СССР — берлинский Марцан, Пфорцхайм под Штутгартом, десятки других по всей стране — стали новыми колониями, постсоветскими анклавами на территории Германии. Многие их жители до сих пор разговаривают только по-русски и смотрят русское телевидение; родители спорят с детьми о присоединении Крыма. Берлинский журналист Ник Афанасьев даже посвятил этим спорам книгу — она называется «Царь, Крым и казачок». Мать Афанасьева — русская немка, а отец — русский, уехал вслед за женой и сыном из Челябинска в середине 1990-х, не зная языка, и так и не смог найти работу по специальности. Афанасьев-младший рассказывает, что отец «находится в Германии», но живет в каком-то отдельном мире, в условиях «внутренней блокады против всего немецкого».
Проблемы с адаптацией возникали не только у старшего поколения переселенцев. Несмотря на то что государство оплачивало языковые курсы, многие не могли быстро выучить язык на уровне, достаточном для поступления в хорошую школу, — а в некоторых городах, куда расселяли приезжающих, хороших школ могло не быть вовсе. В 1990-х проблема криминализации русскоговорящих подростков была одной из самых широко обсуждаемых в Германии. СМИ часто писали о «русской мафии», которая занималась торговлей наркотиками, рэкетом, организацией проституции. Зачастую стереотипы о ней распространялись и на переселенцев.
«Когда у тебя нет работы, когда ты не знаешь языка, когда ты живешь фактически в гетто — неудивительно, что ты начинаешь заниматься чем-то противозаконным», — рассуждает Кнут Крон. По его словам, в русскоязычных районах в окрестностях Штутгарта в те годы постоянно орудовали карманники, а на улицах торговали наркотиками. Источником всех этих проблем Крон считает фрустрацию — переселенцы не были готовы, что жизнь на новом месте окажется такой трудной.
Журналист считает, что немецкое общество допустило ошибку, решив, что сможет легко интегрировать такое колоссальное число людей, — причем не в первый раз: схожие проблемы с 1960-х возникают с выходцами из Турции. На их преодоление, по мнению Крона, может уйти больше полувека.
По словам Андрея Дитцеля, который до переезда в Германию успел поработать в новосибирском областном Российско-немецком доме, проблемы с интеграцией переселенцев стали одной из причин, по которым Германия с начала 1990-х годов начала аккуратно ограничивать приток переселенцев.
«Российско-немецкие дома — в Омске, Новосибирске, Томске, Барнауле, Смоленске, Москве, — а вот калининградский, что характерно, недавно прекратил работу как „иностранный агент“, — были построены как языковые и культурные центры, но прямо или косвенно оказывали поддержку этническим немцам на местах и работали не на эмиграцию, а „против течения“», — рассказывает Дитцель.
«В Германии [в разные периоды] рассказывают новые страшные истории, в каждом десятилетии новые, — шутит Андрей Дитцель. — В 1970-х и 80-х — о турецкой преступности. В 1980-х и 90-х — о русских. Позже — о косовских албанцах. Потом какое-то время (европейское сообщество продвинулось на восток), — о поляках, к которым, например, прилепился ярлык автоугонщиков». По наблюдениям Дитцеля, со временем отрицательные бытовые стереотипы превращаются в положительные: поляки зарекомендовали себя как дешевые и качественные строители, и теперь уже случается, что немецкие ремонтные бригады в рекламе выдают себя за поляков. С российскими переселенцами этого, впрочем, не произошло — более того: в последние годы возникают новые негативные образы русских.
Сейчас в разных русско-немецких семьях и поколениях тягу к предыдущей родине ощущают по-разному. Одни стараются откреститься от советского прошлого, другие, напротив, сохраняют связи с русской культурой — вплоть до изучения славистики в университете. Александр Грюнер, получив в Германии образование и отслужив четыре года в армии, понял, что ему «не хватает места, где бы он чувствовал себя комфортно». В 2008 году Грюнер открыл в Берлине кафе «Квартира 62», где устраивают чтения русских стихов и прозы и выступают русскоязычные группы (хотя и не только они). Обе дочери Грюнера знают русский язык, а майские праздники семья провела в Одессе.

Альтернатива для русских немцев
В первую неделю мая Марцан — район на окраине Берлина — утопает в зелени. Ухоженные многоподъездные дома, наполовину скрытые кустами сирени, напоминают о старых московских микрорайонах — только по-немецки основательных и ухоженных. Из магазина русских продуктов «Микс» доносятся звуки шансона — не современного, а 1990-х годов. В магазине, в трамваях, на улицах русская речь слышится едва ли не чаще, чем немецкая.
Зимой 2016-го именно в Марцане произошло событие, которое вернуло переселенцев из бывших советских стран в фокус общественного внимания в Германии. 11 января 13-летняя Лиза, дочь переселенцев из России, не вернулась из школы домой — а когда пришла на следующий день, сказала, что ее похитили и изнасиловали «люди арабской внешности». В полиции версию девочки поставили под сомнение, но население района отнеслось к версии следователей с недоверием: на фоне миграционного кризиса и связанных с ним инцидентов многим казалось, что немецкие власти покрывают беженцев из соображений политкорректности.
В Берлине и других городах Германии прошли многочисленные митинги, в ходе которых собравшиеся — в основном русскоговорящие — протестовали против насилия и требовали наказания для мигрантов. Одним из организаторов берлинских митингов был «Международный конвент русских немцев» — одна из национальных ассоциаций переселенцев (при этом крупнейшая такая организация, Землячество немцев из России, — держалось в стороне от конфликта), а также право-популистская партия «Альтернатива для Германии» (ее обычно обозначают аббревиатурой AfD). В ходе некоторых акций к митингующим присоединялись неонацистские группы. Митингующие требовали непредвзятого расследования, звучали антимигрантские лозунги и требования отставки правительства Ангелы Меркель.

«У нас [в церкви] тоже были призывы пойти на площадь, — рассказывает пастор Виктор Лихтенберг. — Но я собрал всех и сразу сказал: ни в коем случае! Мы в таком участвовать не будем». По словам Виктора, ему повезло: один из прихожан его церкви был знаком с родителями Лизы, и из разговора с ним пастор понял, что вся история похожа на выдумку девочки, которая не пришла домой и решила соврать, чтобы избежать наказания. Если бы этого не произошло, говорит Лихтенберг, прихожане присоединились бы к митингующим. «Плохо, что [другие жители района] поддались на провокацию, — уверен пастор. — Но мотив-то нормальный: за своих надо стоять».
«Немцев со времен войны учили: вы устроили Холокост, вы развязали войну, вам надо каяться, каяться и каяться, — рассуждает Лихтенберг. — Ну сколько можно каяться? Надо себя уважать». По мнению пастора, культивируемое чувство вины приводит к тому, что немцы теряют свое самосознание и достоинство. Отношения коренных жителей Германии с их исторической памятью вообще критикуют многие собеседники «Медузы» среди русских немцев; одна из них формулирует это так: «В Германии людей после войны настолько поставили на колени, что они боятся где-либо что-либо сказать, чтобы их неправильно не поняли, чтобы на них неправильно не посмотрели».
Представители «Альтернативы для Германии» участвовали в митингах русских немцев не случайно: среди активистов партии есть переселенцы; более того — после выборов 2016 года, когда AfD впервые прошла в парламент и сразу стала там третьей по численности партией, в бундестаге появились сразу двое русскоязычных депутатов. «Мне многие задают вопрос: вы считаете, что вы больше немцы, чем местные? Я считаю, что да», — говорит один из них, Вальдемар Гердт, зооинженер из Казахстана, который приехал в 1993 году и с тех пор занимался предпринимательством. «Нам [переселенцам из бывшего СССР] ничего не было подарено, — объясняет он свое решение сменить профессию. — Я работал всегда по 12–14 часов в сутки и выстраивал что-то для своих детей, для себя. Но в какой-то момент понял, что все это может очень быстро превратиться в ничто, если мы не займемся и политическими вопросами».
Основными проблемами современной Германии Гердт считает отказ от христианских ценностей и бесконтрольный пропуск в страну мигрантов — которых он считает носителями «совершенно другого менталитета», а иногда и «враждебной христианству идеологии». Менталитет советских немцев между тем кажется ему более немецким, чем у жителей самой Германии. По версии Гердта, население ФРГ после войны подверглось «усиленной американизации» — а немцам России, Казахстана и Средней Азии в изгнании удалось сохранить свои идентичность и приверженность традиционным ценностям: уважению к старшим, институту семьи как союза между мужчиной и женщиной.
Эти традиционные ценности отстаивает и «Альтернатива для Германии» — основанная в 2013 году партия, которую пресса и эксперты обычно называют право-популистской и радикальной. Сами партийцы с таким определением категорически не согласны. По их мнению, партия всего лишь заняла место, освободившееся после того, как традиционные консервативные силы Германии предали своих избирателей, взяв на вооружение левые идеи. Главный вопрос, который в этом смысле возмущает людей из AfD, — миграционный; а его символ — принятое в 2015 году решение правительства Ангелы Меркель разместить в стране миллион беженцев с Ближнего Востока.
Для русских немцев эта история может иметь и дополнительное измерение: видя, как ближневосточных мигрантов встречают на вокзалах с цветами и игрушками, некоторые люди вспоминают, что их приезду так никто не радовался — несмотря на их немецкое происхождение.
«Это очень распространенное соображение, — говорит Янис Панагиотидис, профессор из университета в Оснабрюке, занимающийся вопросами иммиграции и интеграции российских немцев. — Я это слышу очень часто. „Мы не иммигранты, мы возвращались на родину, мы не получили ничего, а им все достается даром“». Панагиотидис считает, что это несправедливое утверждение: как минимум все переселенцы стали гражданами Германии. «Да, цветов и плюшевых мишек им не досталось, но я уверен, что любой беженец не задумываясь обменял бы мишку на немецкий паспорт».
 «Когда AfD хочет получить голоса русских немцев, она апеллирует именно к этому, к проблемам интеграции, — говорит штутгартский журналист Кнут Крон. — Они говорят: вам не нужно интегрироваться, потому что вы немцы по крови и этого достаточно».
История вокруг исчезновения Лизы снова заставила немецкое общество заинтересоваться переселенцами. И тут выяснилось, что Германия о них почти ничего не знает.
«В СМИ началась настоящая паника, — рассказывает Янис Панагиотидис. — Сперва писали о российском влиянии и „пятой колонне“, потом дискурс постепенно сменился в сторону политических предпочтений и уязвимости русскоязычных немцев для праворадикальной риторики». Более того: оказалось, что в Германии почти никто толком не представляет, сколько в стране живет русскоговорящих людей. По словам исследователя из Кельнского университета Феликса Рифера, даже в академических кругах нет четкого понимания о том, кого следует относить к русским немцам — зачастую к ним причисляли всех выходцев из бывшего СССР, независимо от происхождения. Рифер предлагает относиться к русскому языку как к постколониальному. Если человек говорит по-английски, это не значит, что он англичанин; «то же самое и с русским — на нем могут говорить люди самых разных национальностей».
Впрочем, данные специальных исследований не подтверждают гипотезу о том, что русскоязычные немцы — сплошь сторонники АfD: по данным ученых из Университета Дуйсбурга, рейтинг «Альтернативы» среди них лишь немногим выше, чем в среднем по стране, а больше всего бывшие «русские» по-прежнему голосуют за ХДС. Панагиотидис считает, что говорить о специальной политической идентичности переселенцев из СССР вообще неверно — такое поведение «характерно для всех слоев населения, которые чувствуют себя незащищенными или обиженными».
«АfD — единственная партия в Германии, которая отстаивает интересы русскоязычных граждан», — возражает Лена Роон, активистка «Альтернативы», переехавшая из Казахстана в 1994-м, а сейчас пытающаяся избраться в районное заксобрание в Нюрнберге. По ее словам, партия ХДС, которая сперва поддерживала переселенцев, к 2001 году перестала обращать на них внимание, а затем даже начала ужесточать правила для въезда. В 2016-м Роон была одним из организаторов нюрнбергских митингов в связи с «похищением» Лизы — а потом занималась в AfD целенаправленной работой с русскоязычным электоратом.
«Мы это делаем по всей Германии, — объясняет Роон. — Печатаем листовки на двух языках, ведем мобилизационную работу на двух языках, делаем баннеры на русском в „Одноклассниках“ и фейсбуке. Мы пытаемся на своем русском языке донести свои взгляды до тех людей, которые не очень, скажем так, владеют немецким». Взгляды эти, признает активистка, «немножко более консервативные», чем это принято в Германии. «В СССР никогда не было мультикультурности, и поэтому мы понимаем, что в Германии ее тоже не будет, — говорит она. — Мы вернулись на свою родину, чтобы не было такого беспредела, как был когда-то в Советском Союзе».
Пастор в тренде
Церковь, в которой служит Виктор Лихтенберг, располагается в Вартенберге, на самой окраине Берлина — в здании бывшей столовой при районной школе. По дороге от трамвайной остановки среди многоэтажек есть только одно публичное пространство — турецкое кафе-ларек «Аладдин». Воскресным днем, пока в церкви идет служба, шестеро молодых людей восточного вида мирно играют в карты за пластиковыми столиками, накрытыми клеенкой.
В середине 1990-х, когда в Вартенберг начали приезжать переселенцы и другие выходцы из бывшего СССР, здесь не было мигрантов с Ближнего Востока, зато было много радикальной немецкой молодежи. Лихтенберг не без гордости вспоминает, как «наши русаки» навели в районе порядок. Молодежь собиралась в банды и била без разбора всех, кто одевался в черное: фашист или сатанист — все равно.
На воскресной службе в церкви, где Лихтенберг теперь служит, сидят несколько десятков человек всех возрастов — никто, включая подростков, не смотрит в телефоны. Священник читает с кафедры стихи из Евангелия, в перерывах на сцену выходит хор — солисты (в том числе дочери пастора) исполняют под аккомпанемент синтезатора песни, славящие Христа. И песни, и служба — на русском. В заключение, завершив причастие, Лихтенберг благодарит немецкое правительство, желает мира Иерусалиму и делает последнее организационное объявление: в конце мая в очередную годовщину работы церкви все желающие приглашаются на традиционный гриль.
«Как пастор я должен находиться в тренде, — говорит священник. — Я должен с каждым, кто ко мне приходит, уметь говорить на любую тему. Поэтому я читаю, слежу за новостями в мире». Впрочем, собственное мнение Лихтенберг держит при себе: «Единственное, чему я учу, — чтобы здесь, в церкви, о политике не спорили».
После начала российско-украинского конфликта, рассказывает Лихтенберг, нескольким выходцам с Украины пришлось уйти из его церкви, потому что от них «исходила агрессия». «Я объясняю, что нам не подобает занимать чью-то сторону, — говорит пастор. — Каждый может иметь свою точку зрения, но вмешиваться не надо. Я уже давно понял, что политика — это такое грязное дело, туда не приходят белыми и пушистыми».
Лихтенберг вообще старается ко всем относиться миролюбиво. Он не согласен с миграционной политикой Германии, а ислам считает воинствующей религией, которая угрожает христианству, — но других принципиальных претензий к коренным немцам и мигрантам у бывшего жителя Алма-Аты нет.
«Я думаю, это свойственно каждой волне иммиграции, которая уже что-то прожила: что вот новые приехали и им почему-то больше достается, — рассуждает он. — В конце концов, немцы и нас тоже терпели. Несмотря на все глупости, которые мы творили».

Константин БЕНЮМОВ, Берлин — Штутгарт, Медуза. 28 мая 2018 года

Поволжский немец Андрей Шмаль вернулся на родину предков

Он и раньше дважды пытался переехать из Казахстана в Саратовскую область, но не складывалось. Вернулся 20 лет спустя.

К корням
У многих сел, которые стоят на правом высоком берегу Волги в наших краях, есть такая особенность. Долго ползешь к ним по вусмерть разбитой дороге, жалея машину, трясешься на ухабах, которые, кажется, никогда не кончатся. И вдруг выезжаешь на перевал, и дыхание спирает в груди - настолько неожиданным и красивым оказывается открывающийся вид на Волгу, сбегающие к ней склоны и лощины. И каждый раз пытаешься понять, искупается ли одно другим, чистый воздух и красоты природы - свободой от "обременений" цивилизации: магазина, медпункта, нормальной дороги и много чего еще. Небольшое село Колотов Буерак такие мысли точно вызывает. Правда, в этот раз я ехал к людям, которые на его вопрос, кажется, нашли ответ. Во всяком случае, для себя.
Высокий дом из красного кирпича, который был мне нужен, на окраине села увидел еще издалека. В просторном дворе, обсаженном по периметру цветущими яблонями, новые владельцы - и как успели за столь короткое время! - устроили настоящий парадиз: дорожки вымощены плиткой, подстриженные газоны, бассейн, лавочки. За всем этим великолепием другой двор - хозяйственный. Приехал я не вовремя - хозяева собирались доить коров.

Без прописки
Андрей Шмаль родился далеко от Волги, в Кемеровской области. В 1941 году его родителей, как и сотни тысяч других поволжских немцев, отправили в ссылку. В Сибири Андрей и появился на свет. А всего в семье было семь братьев и сестер. В 1992 году вся эта большая семья из Казахстана, где она тогда жила, уехала в Германию. До этого в 80-е годы Андрей Яковлевич дважды безуспешно пытался вернуться на родину предков в Саратовскую область.
Сам он говорит, что ему всегда нравилось работать на земле. Много лет трудился механизатором, потом выучился на зоотехника. Забегая вперед, можно сказать, что эта тяга к земле передалась и его сыну Александру.
Сначала устроился на работу в колхоз волжского села Нижняя Бановка, думал позже перевезти туда жену и детей, но потом выяснилось, что жилье ему там не дадут. Спустя некоторое время Андрей Яковлевич познакомился с руководителем большого строительного треста, он собирался организовывать подсобное хозяйство, и ему нужен был человек , который бы этим занимался. Для создания такого хозяйства Шмаль приехал в Татищевский район Саратовской области, причем уже вместе с семьей. Весь сезон они прожили в строительном вагончике. Шмаль занимался организацией подсобного хозяйства, одновременно строились дома для будущих работников. Однако потом директор треста заболел, уехал поправлять здоровье в санаторий, а о приехавшей семье, как видно, ... забыл. Квартиры в новых домах отдали другим работникам - бессемейным. Жить дальше в вагончике они не стали, вернулись в Казахстан.
В Колотовом Буераке нет магазина, ФАП закрыт, почтальон ходит из соседнего поселка. Но главная проблема – дороги
- Это была ошибка, что здесь, в Саратовской области, тогда препятствовали прописываться поволжским немцам. Если бы не это, многие не уехали бы в Германию, - считает Андрей Шмаль.

Фермеров больше, чем земли
Переехав в Западную Европу, Андрей, или, как там стали звать его, Андреас отказался от своей мечты - жить и работать на земле - очень далеко.
- Поблажек не было, - вспоминает Шмаль о возвращении на свою первую историческую родину. В начале 90-х программа поддержки поволжских немцев, решившихся вернуться в Германию, уже прекратила свое существование. Социальные выплаты, которые он получал первое время, потом пришлось возвращать. Заодно приезжие познакомились и с особенностями германской бюрократии. Как выяснилось, переселенцы из других стран, не немцы, соцвыплаты возвращать были не обязаны.
После полугода поисков 40-летний мужчина, не боявшийся никакого труда, нашел работу в окрестностях Трира на заводе, который делал керамические дымоходы. На этом предприятии он трудился много лет. Сначала работал в бетонном цеху, потом на печи по обжигу, позже стал заведующим складом. И все равно к сельскому труду его тянуло.
- Рядом с заводом была заброшенная земля, остатки складов, все заросло бурьяном. Я предложил директору предприятия, мол, давай буду разводить здесь овец, - вспоминает Шмаль.
Тот согласился и даже помог приобрести поголовье, дело успешно пошло. После этого переселенец и вернулся к своей мечте - жить своим хозяйством на земле. Отец и сын оформили лицензию, или, как говорят в Германии, "номер" на фермерство. Нашли земельный участок, хотя сделать это было сложно: фермеров там больше, чем земли, но приобрести его не получилось.
- Мне сказали, что продадут его только кому-то из своих, - рассказывает Андрей Яковлевич.
После этого, поняв, что своим в этой стране так и не стал, он и задумался о возвращении в Россию. Когда завод, на котором проработал много лет, закрылся, поехал в Бонн в посольство РФ.

Андрей или Андреас
В министерстве занятости, труда и миграции Саратовской области мне рассказали, что семья из Германии стала участником федеральной программы по возвращению соотечественников, которая предполагает упрощенный порядок получения российского гражданства.
Хотя без проволочек и бюрократических казусов все равно не обошлось. Так, в Саратове сотрудницу миграционной службы смутило, что в метрике - свидетельстве о рождении, выданном в Кемеровской области, имя - Андрей, а в документах из Германии - Андреас. Чтобы доказать чиновнице, что это один и тот же человек, пришлось нанимать адвоката.
Для выбора нового места жительства Андрей с сыном Александром четыре раза приезжали в Саратовскую область. Поселиться решили недалеко от областного центра - с дальним прицелом.
- Собирались заниматься сельским хозяйством, поэтому нужен город, чтобы сбывать продукцию, - объясняет Андрей Яковлевич.
В поисках подходящего участка они пешком обошли берега Волги от Саратова на протяжении 60 километров. Первоначально планировали поселиться на левом берегу Волги в селе Степном (бывшая немецкая колония Шталь, основанная в конце XVIII века), откуда родом их предки, но там не оказалось свободной земли. Подходящий земельный участок с домом нашелся в местечке Колотов Буерак.

Так живем
Два года назад в начале весны Андрей, его жена Ирма, которая очень скучает по одиннадцати (!) внукам и внучкам, оставшимся в Германии, и их сын Александр, сам уже отец трех дочек, переехали в Саратовскую область.
На сбережения, сделанные в Германии, привели в порядок дом и участок, купили трактор "Беларус", косилки и животных: несколько породистых коров, овец, свиноматку с кабаном, птицу. За прошедшее время поголовье уже слегка подросло.
В этом году они собираются регистрировать свое крестьянско-фермерское хозяйство. В планах наладить выпуск биологически чистой продукции.
- В этой местности хороший состав луговых трав, молоко получается вкусным, - рассказывает фермер.
Пока все молоко, что они надаивают от своих коров, раскупается тут же местными жителями, которые скотины уже не держат. В дальнейшем Шмаль планирует построить ферму и наладить производство мраморной говядины. Корма собирается выращивать самостоятельно. Для этого расчищает сейчас бывшее колхозное поле, которое двадцать лет не обрабатывалось.
В Колотовом Буераке нет магазина, фельдшерский пункт закрыт, почтальон ходит пешком из соседнего поселка Ивановский. Но главная проблема - дорога.
- Иногда проехать по ней нельзя несколько дней. Бывает, машины застрянут ночью, мне звонят, просят помочь, едем - вытаскиваем трактором, - делится Андрей Яковлевич.
Сейчас фермер вместе с соседями-дачниками ищет выход из этой ситуации - они собираются своими силами восстанавливать заброшенную дорогу, которая проходит через лес. А до этого Андрей вместе с сыном на своем тракторе уже расчистил живописные опушки ближнего леса от накапливавшегося там десятилетиями сухостоя и валежника, чтобы пожара не было.
...В Колотовом Буераке ждут, что этим летом к ним в гости впервые приедут из Германии родные. Специально для внуков Андрей Яковлевич купил серого в яблоках рысака по кличке Гран-при. Жеребец, слушая, как мы разговариваем, доверчиво кладет голову ему на плечо...

Кстати
За восемь лет действия государственной программы по возвращению соотечественников начиная с 2010 года в Саратовскую область переехало на постоянное жительство 19729 человек - участников программы и членов их семей. Больше всего переселенцев из Казахстана, Узбекистана и Украины. Однако, как рассказали в областном министерстве занятости, труда и миграции, есть участники программы и из дальнего зарубежья: Германии, Италии, США и Аргентины.

Андрей КУЛИКОВ Российская газета. 31 мая 2018 года

Российские соотечественники, которые живут за рубежом и хотят вернуться на родину, нередко сталкиваются с серьёзными проблемами, несмотря на существование специальных программ. Из-за бюрократических проволочек люди не могут вовремя подать необходимые документы, иногда теряя при этом право на упрощённый процесс получения паспорта. Эксперты рассказали RT, что главное препятствие, с которым сталкиваются желающие вернуться в Россию, — это необходимость отказаться от гражданства другой страны.
RT опубликовал серию материалов о соотечественниках, которые вернулись в Россию и пытаются получить гражданство. Эти истории наглядно демонстрируют, с какими проблемами сталкиваются люди при оформлении необходимых документов и как на этот процесс влияет человеческий фактор и сложность бюрократических процедур.
Например, Андрей Миронов, русский по национальности, но родившийся в Узбекистане, подал заявление на получение гражданства по программе «Признание носителем русского языка». Носителем его признали, однако из-за бюрократических проволочек он не может собрать необходимый пакет документов. Сейчас у него заканчивается временная регистрация. Если Андрей не успеет подать документы до окончания действия миграционной карты, то он уже не сможет прибегнуть к помощи программы, поскольку ею можно воспользоваться всего один раз.
22-летний Максим Мосунов получил паспорт гражданина РФ ещё подростком, когда переехал из Казахстана в Россию, к родному отцу. Однако через четыре года выяснилось, что из-за ошибки УФМС выданный паспорт не был зарегистрирован, а по номеру его заявки россиянином стал выходец из Закавказья. В итоге Мосунов стал человеком без гражданства. Впрочем, после выхода на сайте RT материала о сложившейся ситуации Мосунов сообщил, что ему одобрили получение вида на жительство.
Пережившая блокаду Ленинграда и артиллерийские обстрелы в Донецке Клавдия Мальцева была вынуждена доказывать своё право на российское гражданство в течение года.
Специалисты миграционной службы отправили 82-летнюю женщину получать паспорт в порядке общей очереди несмотря на то, что она родилась в Ленинграде и является ветераном Великой Отечественной войны. В итоге пенсионерке пришлось несколько раз ездить в миграционный центр столицы, расположенный в Новой Москве, в 50 км от МКАД.
И только после того, как ситуацию взяла на личный контроль Начальник Главного управления по вопросам миграции МВД России генерал-майор полиции Ольга Кириллова, заявление Мальцевой приняли на рассмотрение в льготном статусе.
86-летняя уроженка Иркутской области Елена Азимова 30 лет проработала в СССР военным медиком, а в 1983 году переехала в Молдавию. Полтора года назад она возвратилась в Россию. Но получить гражданство по упрощённой форме женщина не смогла. В ФМС без объяснения причин ей предложили подождать оформления паспорта пять лет. И эти случаи — далеко не единственные.
По мнению первого заместителя председателя комитета Госдумы по делам СНГ и связям с соотечественниками Константина Затулина, проблемы с получением гражданства возникают из-за подмены понятий.
«У нас утвердилась ошибочная практика. Мы говорим о желании поддержать соотечественников, а на самом деле рассматриваем их исключительно как трудовой ресурс. Даже в рамках госпрограммы по переселению. Существует разница между идеей репатриации, то есть возвращения на родину, и миграцией по трудовым причинам», — считает Затулин.
Депутат вносил в Госдуму три законопроекта, касающихся наших соотечественников, которые находятся на территории РФ без российского гражданства, но ни одна из предложенных инициатив не была одобрена.
Затулин отмечает, что зачастую люди сталкиваются с трудностями из-за требования отказаться от гражданства другой страны, прежде чем подавать документы на получение паспорта РФ.
«Вроде бы должна быть система, которая всё это в щадящем режиме организовывает (процесс оформления гражданства для соотечественников, которые хотят вернуться в Россию. — RT), но подобная система так и не сложилась, — комментирует Затулин. — Чтобы представить подтверждение о выходе из гражданства, например, Украины, до прошлого года требовалось предоставить справку от самой Украины о том, что человек вышел из гражданства. Естественно сама Украина таких справок не выдавала».
Эксперт считает, что требование выхода из гражданства противоречит обязательствам, которые прописаны в законе «О государственной политике в отношении соотечественников за рубежом» 1999 года.
«Мы им всем обещали упрощённое гражданство: и тем, кто собирается вернуться в Россию, и тем, кто живёт за её пределами, — комментирует Затулин. — Почему бы всем этим людям не быть ещё и гражданами России, если они этого хотят? Разработчики прошлого закона о гражданстве требуют обязательного выхода из гражданства страны проживания. В результате мы не можем толком паспортизировать нашу диаспору за пределами РФ — надо, чтобы они сюда приехали. А когда они сюда приезжают, вступают в силу другие правила: их заставляют ждать, обивать пороги и выполнять массу невыполнимых условий. Поэтому у нас, к сожалению, одни разговоры и очень мало дел».

94% приезжих — люди трудоспособного возраста
Председатель комитета Госдумы по делам СНГ и связям с соотечественниками Леонид Калашников также считает, что процесс получения российского гражданства станет существенно проще, если не будет необходимости отказываться от гражданства другого государства. По его словам, ряд чиновников выступают против этого шага. поскольку они опасаются, что такое решение спровоцирует неконтролируемый поток желающих получить российской паспорт.
«Мне кажется, что это не существенное основание для отказа — считать, что понаедут за пенсией и за деньгами. К примеру, Израиль принимает всех: и пенсионеров, и ветеранов. Но наши эксперты говорят, что 94% приезжих — это люди трудоспособного возраста, которые поднимут демографию, трудовой резерв и экономику», — отмечает Калашников.
На недавнем заседании Совета по правам человека, который был посвящён проблемам миграционного законодательства, участники отметили большое число отказов на участие в госпрограмме по оказанию содействия добровольному переселению соотечественников, проживающих за рубежом.
Причём сотрудники миграционных центров, по мнению правозащитников, зачастую отказывают заявителям по непредусмотренным законом основаниям: стажу работы, профессии, возрасту и др. Отсутствует прозрачность в работе комиссий, из-за чего принимаемые решения носят субъективный характер.
В миграционных центрах, по мнению экспертов, не хватает сотрудников, образовываются большие очереди, и участники госпрограммы не успевают оформить документы в срок.
Для решения существующих проблем члены СПЧ предлагают, в частности, амнистировать бывших граждан СССР и их потомков, проживших в России в течение пяти лет и ставших «нелегалами поневоле», выдав им вид на жительство и право на получение гражданства. Члены совета также рекомендуют разработать процедуру дистанционной подачи документов для участия в госпрограмме.

Предложения МВД
Председатель Комиссии по нормативно-правовым инициативам Совета по делам национальностей при правительстве Москвы Юрий Московский считает, что нехватка сотрудников в миграционных службах провоцирует появление так называемых «боковушек», в которых предлагают за определённую сумму оформить гражданство в ускоренном порядке. При этом, по мнению Московского, интерес в появлении таких контор сосредоточен в низовом бюрократического аппарате.
«По факту получается так, что они получают незаконные источники доходов... В принципе это можно исправить за пару месяцев. Поставить перед юристами чёткую и понятную задачу максимально упростить приём в российское гражданство людей», – уверен Московский.
Эксперты также отмечают, что в законодательстве отсутствует правовой акт об основном документе, удостоверяющем личность лица без гражданства, в связи с чем бывшие граждане СССР и их потомки не могут получить в России медицинское и социальное обеспечение, а также возможность трудоустройства.
В пресс-центре МВД RT рассказали, что ведомство вносит необходимые изменения в миграционное законодательство для упрощения порядка получения гражданства русскими людьми. В частности, по словам представителей Главного управления по вопросам миграции (ГУМВ), в 2017 году в закон «О гражданстве» внесены изменения, упрощающие процедуру для граждан Украины, являющихся носителями русского языка.
«В настоящее время МВД России подготовлен проект федерального закона, упрощающий процедуру приобретения гражданства Российской Федерации участниками Государственной программы, носителями русского языка, а также выпускниками ВУЗов, с отличием закончивших наши учебные заведения», — заявили в ведомстве.
МВД выступило с предложением освободить от обязательной сдачи экзамена по русскому языку при получении российского гражданства граждан Украины и Белоруссии. В рамках упрощённой процедуры также смогут получить гражданство иностранные студенты, с отличием окончившие российские ВУЗы и пожелавшие остаться на территории страны. Кроме того, МВД готовит к внесению в Госдуму законопроект, который позволит соотечественникам при переселении в РФ вместо регистрации вставать на учёт в органах внутренних дел по месту съёма жилья.
Согласно официальной статистике МВД, за январь — апрель 2018 года российское гражданство получили 82 027 человек, при этом в страну прибыли и были поставлены на учёт 32 479 соотечественников и членов их семей. В прошлом году эти цифры составили 77 908 и 35 776 человек соответственно.

Александра ЕРМАКОВА, Елена ОЯ RT на русском. 25 мая 2018 года

Одно дело — государственная политика или народ России, поддерживающий действия наших властей в Сирии, и русские солдаты, проливающие там кровь, а другое дело — российские бюрократы

Миграционная служба Санкт-Петербурга отказала русским беженцам из Сирии в предоставлении временного убежища в России.
Людмила Моамар (девичья фамилия Трофимова) родилась в СССР, в 1989 году она вышла замуж за гражданина Сирии Фареса Моамара, учившегося у нас в стране на медика, и выехала с ним в Сирию. Семья Моамар — это православные сирийские христиане, жившие в окружении соотечественников из России.
Когда в Сирии в 2011 году началась война, муж Людмилы пошел служить врачом в ополчение войск законного президента Башара Асада. Людмила с дочерью оставались в Сирии еще несколько лет, но ситуация в регионе настолько накалилась, что они вынуждены были покинуть страну, спасая свои жизни. Квартал, в котором проживала чета Моамар, оказался в зоне ракетного обстрела, их дом — в эпицентре боевых действий, многие личные вещи и документы семьи были уничтожены, сгорели. В этот страшный для них момент вопрос о том, к кому обращаться за помощью, не стоял. Конечно, к России!
В 2014 году Людмила вместе с десятилетней дочерью приехала в Санкт-Петербург в надежде получить временное убежище.
«Приехав сюда, мы сразу же обратились в районный ФМС узнать наши права и обязанности, чтобы находиться на территории России законно. В Сирии мы жили в русском мире. И мы всегда слышали, что русскоязычных соотечественников, которыми мы себя считаем, Россия защитит везде и всегда. Поэтому мы оказались в России», — рассказывает Людмила.
Но одно дело государственная политика или народ России, поддерживающий действия наших властей в Сирии, и русские солдаты, проливающие там кровь, а другое дело — российские бюрократы… Судите сами.
Обращение о предоставлении временного убежища, поданное в 2014, было положено под сукно, никакого внятного ответа чиновники Людмиле Моамар не дали. Она с дочерью несколько лет жила в тяжелейших условиях, ожидая реакции властей. Не дождалась и написала повторное обращение.
На него петербургские чиновники от ФМС ответили неожиданно оперативно — решением от 29 марта 2018 года они постановили выгнать семью Моамар из страны. Людмиле предложили вернуться под бомбежки в Сирию или выехать на Украину.
Дело в том, что родилась Людмила Моамар на Украине и покинула эту республику СССР в связи с замужеством в 1983 году. Гражданкой Украины ее сделали после развала СССР против воли, автоматически. «Я жила на той территории, откуда вырос фашизм на Украине. Это город Винница. Именно оттуда все правительство, которое сейчас у власти. Я его категорически не поддерживаю. Вся ситуация, которая происходит на Украине для меня крайне негативная».
Ситуация и в самом деле гораздо опасней, чем это может показаться на первый взгляд. Представим себе: жена врача-добровольца, воюющего на стороне правительственных войск Сирии, Сирии — союзницы проклинаемой Киевом России, оказывается на Украине. Очевидно, что там семья рискует подвергнуться серьезным преследованиям.
«В украинской националистической среде по степени направленной на них агрессии политические сторонники Башара Асада приравниваются к политическим сторонникам Владимира Путина, а участники ополчения сирийских правительственных войск — к ополченцам Донбасса. Соответственно родственники сирийского ополченца рискуют подвергнуться нападениям и преследованиям, которым всегда могут подвергаться родственники ополченцев или военнослужащих армии ДНР или ЛНР, объявленной Украиной незаконными вооруженными формированиями», — считает общественный помощник, адвокат семьи Олег Барсуков.
Кроме того, дочь Людмилы Мария, несмотря на то, что родным языком для нее является русский, является гражданкой Сирии. Девочку с арабской внешностью и фамилией наши чиновники высылают в зону лютого украинского национализма!
«Там, на Украине, ведь тоже война, там ненависть и фашизм. Очень страшно быть беженцем из двух стран, в которых идет война», — говорит Людмила.
Но петербургские чиновники вообще отказываются признать Людмилу с дочерью беженцами и, не моргнув глазом, готовы бросить ребенка, уже нахлебавшегося войны, снова в крайне опасную ситуацию. Они выдвигают надуманные поводы, доходящие до абсурда и замешанные на позорной неграмотности.
Так, чиновники ФМС неправильно перевели отметку в паспорте Людмилы, поставленную в Болгарии, через которую она добиралась в Россию. На болгарском языке надпись выглядит так «СТОЛИЧНА ДИРЕКЦИЯ НА ВЪТРИШНИТЕ РАБОТИ…» Слово «РАБОТИ» сбило с толку управление ФМС, которое решило, будто Людмила работала в Болгарии, но скрыла этот факт от ФМС (за что и должна быть наказана). На самом же деле эта надпись переводится как «Столичное управление внутренних дел».
Подобных абсурдных придирок петербургские бюрократы выдумали еще несколько. Все они были опротестованы в жалобе, которую Людмила с дочерью подали в Главное управление по вопросам миграции Министерства внутренних дел России.
А вот еще один «весомый аргумент» от петербургских чиновников, дабы не помочь ближнему.
«Предоставление временного убежища также является правом уполномоченного миграционного органа предоставить укрытие на территории Российской Федерации, но не его обязанностью», — написано в ответе этого самого уполномоченного органа. Если перевести фразу с бюрократического языка на русский, то получится примерно следующее: «Не хотим помогать, потому и не будем».
Действительно, один из принципов закона РФ о беженцах гласит: миграционные службы не обязаны предоставлять беженцам убежище, они могут сделать это или отказать — по своему усмотрению.
Только вот мать и дочь вовсе не апеллируют к каким-либо обязанностям, не требуют для себя никаких социальных гарантий и льгот.
«Мы, семья Моамар, просим об убежище на территории России не в связи с некими экономическими обстоятельствами и не с целью обустройства жизни, но в связи с опасностью насилия и преследований в иной форме», — написано в жалобе.
В ответ на крик о помощи петербургские чиновники отреагировали в своем фирменном стиле — они стали старательно искать возможности не помочь этой семье.
В целом, если абстрагироваться от данной конкретной ситуации, политику нашей миграционной службы в отношении беженцев можно было бы понять. Все прекрасно видят, как плохо контролируемый поток мигрантов разрушает сейчас страны Европы.
Людей, вынужденных покидать свои дома, спасаясь от войны, голода или болезней, очень жаль и забывать о милосердии неправильно, но в то же время очевидно и то, что наплыв сотен тысяч, а где-то и миллионов представителей чужой культуры и языка становится серьезным дестабилизирующим регион фактором.
Россия выбрала свой, гораздо более конструктивный путь помощи другим народам — она пытается останавливать войны и сдерживать агрессоров, сеющих хаос и разрушение, способствовать тому, чтобы люди могли жить на своей земле. При этом наша страна предпочитает не следовать весьма неоднозначным международным нормам, регулирующим законодательство о беженцах. Как и некоторые страны Европы, Россия защищает себя.
Но в данном случае мы имеем дело с представителями русского мира, с семьей сирийца, защищающего не только интересы своего государства, но и интересы России. Даже с юридической точки зрения у наших чиновников нет оснований не помочь этим беженцам. С человеческой же — бюрократы, выискивающие формальные причины, чтобы послать на смерть женщину с ребенком, ведут себя просто подло.
Попавших в беду сирийских беженцев — людей русской культуры, думающих по-русски, любящих Россию — изгоняют из страны! А ведь сейчас российские власти прилагают большие усилия для поддержки соотечественников, носителей русской культуры по всему миру. Создается впечатление, что чиновники наши пребывают в некоем собственном пространстве, в чистом бюрократическом вакууме, свободном от таких чуждых им понятий, как народ, отечество, взаимопомощь и сострадание.
Но ведь иногда народ, наблюдающий эту бюрократическую жизнь, текущую, что называется, «в себе и для себя», посещают и более жесткие (и, увы, весьма банальные) предположения о природе чиновной «неприступности». Например, что для такого демонстративного выкидывания назад в войну матери с ребенком недостаточно просто жестоковыйности сотрудников ФМС, что, возможно, Людмила Моамар не сделала неких «обязательных» шагов в диалоге, без которых система не работает, как машина без смазки?
Не хотелось бы опускаться до подобной банальности — уж лучше предположить, что имеем дело с «инопланетянами», не понимающими, что живут они в России, где есть веками выработанные представления о чести и взаимовыручке. По которым бросить в беде своих, особенно женщину с ребенком, недопустимо.
Отчаявшись достучаться до петербургских чиновников, Людмила Моамар записала видеообращение, в котором просит общество, президента Путина, МИД РФ, Федеральное миграционное ведомство не остаться равнодушными к беде, в которую попала ее семья.

Александр КРАСОВСКИЙ REGNUM. 5 июня 2018 года