Дорога в ад: борьба с пьянством породила теневые капиталы
История вечной борьбы государства с «огненной водой»
7 мая 1985 года было принято постановление ЦК КПСС «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма» и издан соответствующий указ Совета министров. На предшествовавшем этому заседании Совмина глава Госплана говорил о том, что алкоголь даёт 30% госбюджета, но Горбачёв его оборвал: «Найди другие источники дохода!» Началась борьба с пьянством — вырубка виноградников, закрытие винных магазинов, безалкогольные свадьбы. Люди пили лечебные спиртовые настойки, пили пиво, в которое предварительно добавляли одеколон. Покончил с собой директор ВНИИ виноделия и виноградарства Павел Голодрига. Секретарь ЦК КПСС Егор Лигачёв (он и Михаил Соломенцев были инициаторами антиалкогольной кампании) собирался закрыть «Массандру» и уничтожить её винные коллекции. Некоторые сорта винограда были утеряны безвозвратно, но через несколько лет мужская смертность резко упала. Одновременно с этим рухнул и госбюджет. В результате к 1987 году в СССР начался экономический кризис — он стал прологом к гибели страны. В 1994 году в возрождённой России люди пили много больше, чем в Советском Союзе, а в нём на одну человеческую душу приходилось 110 условных бутылок водки в год. Это больше, чем за всю историю Российской империи.
Вслед за этим возросли мужская смертность, уличная преступность и число убийств.
Егор Лигачёв был трезвенником, а Михаил Горбачёв в молодости пил так, что его карьера находилась под угрозой. Из этого состояния его вытащила волевая и умная жена, которой он многим обязан. Возможно, он искренне ненавидел чуть было не сломавший его жизнь алкоголь, но тут дело не в личностях: кампания 1985 года отлично укладывается в общее русло отношений Государства Российского и водки. Их маятник колебался от любви до ненависти.
Винная монополия на Руси была введена при Иване III, текст царского указа часто цитировали писатели: «Питуха из царева кабака не имати и не гоняти, пока оный питух до креста не пропьется». Лев Толстой в «Петре I» писал, что тем, кто пытался образумить пропойцу, рубили руки и ноги. Иван IV запретил производство водки, потом оно возобновилось.
Тогда пили не то, что сейчас: до середины XIX века «полугар», или «зелено вино», был не химическим продуктом крепостью в 40 градусов, очищенным и разведённым спиртом, а продуктом из перегонного куба, подобием виски.
Потом государство снова вводило винную монополию, но затем чиновники поняли, что куда прибыльнее — винные откупы. Откупщик платил государству и получал право на продажу водки: это давало Российской империи не 30 процентов госбюджета, как в СССР, а чуть меньше 50. Заплатив в казну огромную сумму, откупщик отбивал её на ценах — они должны были быть фиксированными, но частный владелец госмонополии задирал их в несколько раз. Откупщик получал в своё распоряжение солдат, и на границах губерний стояла стража, следившая за тем, чтобы в них не провозили водку. У охраны было право обыска и ареста, часто она подкидывала бутылки с водкой в поклажу мужиков и вымогала у тех деньги. На исходе царствования Николая I в деревнях стали возникать общества трезвости, мужики всем миром отказывались пить. Священный Синод их благословил, но правительство подавило трезвенников, крестьян безжалостно пороли.
Священному Синоду пришлось отменить своё постановление, история вышла крайне позорная.
Винную монополию вводили и отменяли, а во время Первой мировой войны в империи был введён сухой закон. Производство водки запретили, и в истории остался невесть кем сочинённый стишок: «Девушки-бутончики пьют одеколончики, а мальчишки сдуру хлещут политуру». Большевики поначалу придерживались той же линии, но пополнять бюджет было нечем, и в 1923 году в продаже появилась «рыковка», водка крепостью 38 градусов, получившая своё прозвище в честь предсовнаркома. В тот день, когда её начали продавать, в СССР произошло рекордное количество убийств. В 1929 году стартовала новая антиалкогольная кампания — пивные переоборудовали в чайные, начал выходить журнал «Трезвость и культура». Большой пользы это не дало — люди напивались так же, как прежде. А после Великой Отечественной они стали пить ещё больше: фронтовые «наркомовские» сто грамм приучили к водке миллионы мужчин. В 1958 году ЦК КПСС принял постановление «Об усилении борьбы с пьянством», а в 1972-м — «О мерах по усилению борьбы против пьянства и алкоголизма». Водка всё время дорожала, и советский народ откликнулся на это стихами: «Было три, а стало пять — всё равно берём опять! Даже если будет восемь — всё равно мы пить не бросим! Передайте Ильичу — нам и десять по плечу, ну а если будет больше — то получится, как в Польше!»
Но устраивать ничего не пришлось, партия и правительство всё сделали сами.
Михаил Сергеевич Горбачёв, Егор Кузьмич Лигачёв и Михаил Сергеевич Соломенцев, не ведая, что творят, совершили то же, что и чиновные покровители винных откупов в эпоху Николая I. Откупщики собрали огромные состояния после начала «великих реформ», их деньги пошли в железнодорожное строительство, банки, промышленность. Это повторилось и на низовом уровне: каждый кабак был мини-банком, куда стекались деньги бедноты, кабатчики пополнили ряды мелких предпринимателей. А в начале горбачёвской перестройки значительные теневые капиталы накопили производители и продавцы нелегального алкоголя. Когда за предпринимательство перестали сажать, их деньги пошли в дело. Новейший российский капитализм многим обязан указу о преодолении пьянства.
Благими намерениями достойных людей, видных партийных и государственных деятелей оказалась вымощена дорога в ад, о котором им говорили на уроках политэкономии и научного коммунизма.
