Рубрику ведет Илья КАШНИЦКИЙ

A Tale of Two Crises: Migration and Terrorism after the Paris Attacks

Террористические атаки в Париже 13 ноября 2015 года изменили восприятие миграционного кризиса в Европе. Отныне миграционный кризис невозможно воспринимать отдельно от террористического. Трагические события как бы дали выход ранее приглушаемому мнению о том, что в терактах виноваты мигранты - после взрывов в столице Франции об этом заговорили открыто. В общественном сознании распространилось и утвердилось мнение о том, что все мигранты - потенциальные террористы, а все террористы - потенциальные мигранты, которые готовы в любой момент затесаться в толпу беженцев, чтобы совершить преступления. Если раньше подобные взгляды выражали лишь националисты, то за последний год они получили широкое распространение и даже легитимацию. И нельзя сказать, что подобные позиции стали вдруг логичнее или обоснованнее - факт остается фактом: теракты в Париже готовили граждане Евросоюза. Скорее, верно то, что эти ранее считавшиеся радикальными взгляды после трагедии стали общественно приемлемыми.

Казалось бы, глупо всерьез рассуждать о том, что миграция не эквивалентна терроризму. Однако нельзя игнорировать тот факт, что в публичном пространстве, особенно после 11 сентября, часто выступают люди, намеренно ставящие знак равенства между явлениями. Постепенное принятие подобного искажения проявляется в ужесточении иммиграционной политики, из-за которого страдают миллионы мирных мигрантов.

Автор считает, что отождествление двух явлений ярко отражает комплексный кризис государственности в развитых странах. Два кризиса, миграционный и террористический, действительно взаимосвязаны, но отнюдь не напрямую, а в контексте парадигмы национальных государств.

Уже сейчас можно с уверенностью говорить, что идея примата "прав человека" во всем мире не состоялась. Развитым странам не удалось создать необходимые условия, необходимые для главенства гуманистических идей, даже на внутригосударственном уровне. Если формальная реализация декларируемых прав человека завязана на институт гражданства, что делать с 15-20% населения, не имеющего этого статуса, в таких странах как США? На деле это означает, что внутри наиболее развитых стран есть часть населения, неизменно увеличивающаяся численно, которая структурно подвержена неравенству: лишена права голоса на выборах, ущемлена в возможностях трудоустройства, подвержена риску депортации и прочим лишениям и рискам. Неуклонно растущая миграция формирует неразрешимые проблемы в парадигме национальных государств.

Террористический кризис в мире во многом стал результатом холодной войны, многолетнего противостояния на международной арене двух наиболее сильных национальных государств. Невозможность прямого противостояния вылилась в локальные военные предприятия на территориях третьих стран. Военная поддержка отдельных группировок заложила технологические основы для формирования наиболее влиятельных террористических группировок современности.

Объединяет миграционный и террористический кризисы также и то, что, став одной их ключевых политических повесток в странах западного мира, они активно эксплуатируются для выражения внутренних политических проблем и смещения фокуса общественного внимания. Примечательно при этом, что миграционный и террористический кризисы выполняют одну роль во внутриполитической дискуссии, будучи, по сути, диаметрально противоположными явлениями. С одной стороны, фигура мигранта вынуждает национальные государства воплощать в жизнь декларируемые ценности прав человека, подталкивая таким образом общество и социальные институты в сторону большей открытости и социальной инклюзии. С другой стороны, фигура террориста сеет страх и толкает западные государства в сторону большей закрытости, ограничения мобильности, социальной эксклюзии и ксенофобии.

Томас Нэйль утверждает в своем эссе, что после терактов 13 ноября 2015 года в Париже в Европе произошла трансформация в общественном восприятии мигранта, подобная той, что случилась заметно раньше в США - после терактов 11 сентября 2001 года. В общественном сознании образ мигранта стал неразрывно связан с терроризмом. Антииммигрантская риторика все активнее называет современный виток европейской истории новой варваризацией. Даже на уровне речевых оборотов в описании притока мигрантов в Европу все чаще используются термины природных явлений и стихийных бедствий: наводнение (flood), волна (wave), шторм (storm), прилив (tide). Выбор подобной эмоционально окрашенной метафоричной лексики формирует устойчивое представление о миграции как об угрозе социальному устройству стран Европы. Тут срабатывает хоть и ложная, но простая аналогия: мигранты угрожают социальным институтам точно так же, как террористы угрожают общественной безопасности.

Сравнение современной ситуации с эпохой варваризации и падения Римской империи несет в себе скрытые смыслы не всегда сознательно закладываемые в риторические формы, в которые политики облекают свои речи относительно миграционного кризиса. С одной стороны, сравнение современной Европы с Римской империей подспудно оправдывает империализм, который в современном мире можно проследить в международной политике Запада, и рабство, некий аналог которого прослеживается в угнетенном положении иммигрантов и их неравноправии. С другой стороны, сравнение мигрантов с варварами в контексте известной нам истории падения Рима создает ощущение колоссальной угрозы, исходящей от мигрантов, и формирует ожидание неизбежного краха современного благополучия Европы. Подобная риторика способствует соединению миграционного и террористического кризисов в общественном восприятии и двигает Европу от демократических ценностей и глобализации в сторону национализма и закрытости.