Дачная жизнь сельской глубинки

Нефедова Т.Г., Трейвиш А.И.
(Опубликовано в: Потенциал Ближнего Севера: экономика, экология, сельские поселения. К 15-летию Угорского проекта: колл. науч. монография / сост. и под ред. Н.Е. Покровского и Т.Г. Нефедовой. М.: Логос, 2014. с. 156-165)

Угорский проект позволил подробно изучить импульсы сохранения некоторых глубинных территорий, исходящие из мегаполисов и связанные с дачным переосвоением. Феномен дальней дачи в относительно доступных живописных местах Ближнего Севера получает все большее распространение.

В 2008 г. силами студентов проводился опрос жителей двух сельских поселений в Мантуровском районе - Угорского и Леонтьевского (см. главу 3). Помимо местных жителей там опрашивались и все наличные на тот момент (август 2008 г.) городские дачники, составляющие в разных деревнях от 30 до 90% собственников земельных участков, включая городских наследников (табл. 4.1).

Таблица 4.1. Земельные участки, принадлежащие местным жителям и дачникам в Угорском сельском поселении в 2007 г.

Источник: данные поселковой администрации.

В то же время к 75% местных жителей по нескольку раз в год приезжают их городские дети, привозят на лето внуков. По существу они тоже дачники. Однако если дом с участком не перешел в собственность горожанина и записан на жителя деревни, он включался при анкетировании в группу домохозяйств местных жителей, а их связи с городскими родственниками исследовались отдельно.

Несмотря на расстояние в 550 км от Москвы, дачники есть во всех живых деревнях. И чем меньше в них местных жителей, тем выше доля горожан. Особый случай - совсем опустевшие деревни (в табл. 4.1 - Бажино). Там тоже были дачники, но когда не осталось постоянных обитателей, дома зимой стали безбожно разорять, разбирать по частям. Жизнь дачников без местных жителей в таких удаленных местах зачастую невозможна, эти два сообщества до сих пор тесно связаны и зависимы друг от друга.

Дачное сообщество в дальней глубинке начало формироваться с 1970-1980-х гг. стихийно. Дачный бум фиксируется с середины 1990-х и в 2000-х гг. Преобладают горожане среднего и старшего возраста, среднего достатка и творческих профессий, что отчасти связано с их дачными вкусами и с относительно вольным трудовым режимом. Поначалу наблюдалось формирование своеобразных профессиональных кластеров. деревни ученых, деревни преподавателей, деревни художников, журналистов и т.п. Впоследствии узкая «кластеризация» размывалась. Проведенные опросы показали, что около 85% дачников даже на такой дистанции от Москвы - москвичи (Нефедова, 2008). Есть несколько петербуржцев и костромичей, как правило, местных уроженцев и наследников. Многие молодые и средневозрастные жители райцентра Мантуро- во ездят к деревенским родителям на выходные, в отпуск. Однако после смерти предков часто продают их дома, поскольку живут почти в таких же (деревянных, с землей) в городе или семья имеет другое наследное владение, используемое как дача.

Московские дачники не строят здесь новые дома, а покупают сельские покрепче. Архитектурно это тип «брус» Русского Севера (рис. 4.7) - по сути: двухэтажный дом со скотным, ныне пустующим двором внизу и огромным сеновалом наверху под одной крышей с жилой отапливаемой частью. Жилой и «хозотсек» в здешних краях составлены из двух срубов, что облегчало их регулярный ремонт (перебор), соединенных над входом и лестницей так называемым «мостом» (рис. 4.8).

Рисунок 4.7. Тип дома-«бруса», характерный для периферии Костромской области

Рисунок 4.8. Схематический план дома (см. подробнее: Жуков С.Т. Покупка и ремонт деревенского дома // Угорский проект: Экология и люди Ближнего Севера / под ред. Н.Е. Покровского. М.: Сообщество профессиональных социологов, 2008)

Вся постройка занимает 100-150 м² и при должном уходе стоит долго. Сохранились дома с начала ХХ в., хотя их перебирали с целью замены сгнивших бревен в 1960-х гг. Обычно горожане внешний вид дома не меняют, так что дома и деревни имеют традиционный облик.

Он отличается от облика других ближнесеверных сел, например, новгородских, от центрально-русских, и особенно от южных. Планы участков тоже отражают разницу в жизни и деятельности людей[1]. Скажем, тот факт, что южное подворное скотоводство активнее северного, от которого остаются малоиспользуемые помещения и земли (рис. 4.9, 4.10).

Рисунок 4.9. План приусадебного хозяйства в Ровенском районе Саратовской области

Рисунок 4.10. План приусадебного хозяйства в Мантуровском районе
Костромской области

Северная сельская усадьба, окруженная зарастающими полями, бывшими выгонами и т.п., создает ощущение простора, тем более при нередком отсутствии заборов. Аура этих деревень с огромными домами-кораблями, живописная природа, чистые реки, обилие рыбы и дичи, грибов и ягод - все это делает северные деревни весьма привлекательными для горожан.

В преобразовании же дачниками интерьеров видны две стратегии. Большинство всего лишь чистит и слегка обновляет деревенский интерьер. Остаются печи (чаще всего две: русская и голландская), кровати-матрасы, минимум мебели, часто сделанной еще крестьянами: столы, лавки, буфеты, полки. Некоторые дачники собирают предметы крестьянской материальной культуры, сохранившиеся в доме, и даже создают мини-музеи. Другая стратегия горожан нацелена на создание в деревенских домах, также без изменения их внешнего облика, подобия городских условий, местной канализации и водопровода, внутреннего убранства с новой мебелью, напоминающей подмосковную дачу, а не деревенский дом. Нередко дачники преобразуют и бывшие хлева в жилые или подсобные помещения, а обширные сеновалы - в залы.

А вот внешне отличить дачу от «коренного» дома можно разве что по огороду. Дачник, как уже сказано, к сельском хозяйству не склонен, кроме кошения травы на прилегающих к дому участках, в том числе из противопожарных соображений, и посадки декоративных растений. Земельные паи местных жителей дачники не скупают, и на всей приусадебной земле, занимающей здесь от 50 соток до гектара, им управиться трудно. Они наезжают один-три раза в год на сроки от недель до месяцев. На машине от Москвы путь длится 8-9 часов, поездом - ночь. Некоторые пенсионеры живут все лето. Дачники любят заготовки грибов и ягод, удить рыбу. Многие занимаются здесь своими профессиональными делами.

Взаимоотношения с местным сообществом разные и зависят от размера деревни. Если в ней остались только бабушки, то они, как правило, начинают опекать москвичей и сами от них зависят (в том числе для передвижения в другие деревни, в церковь, в город), ведь у большинства дачников - машины. Зимой они присматривают за домами горожан. В деревнях покрупнее отношения сложнее, дачников недолюбливают. Об их городской жизни местные жители имеют смутное представление и не очень ею интересуются. Зато все, что делают горожане по обустройству домов, вызывает сильный интерес.

Опросы местного населения показали, что отношение к московским дачникам у него в основном положительное (61%). Никто не проявил открытой агрессии, всего двое отметили, что им не нравится сбор дачниками (конкурентами) грибов и ягод. А многим просто все равно (Нефедова, 2008). Главным достоинством пришлых горожан обычно считают то, что те поддерживают и улучшают дома, тем самым сохраняя деревни, иначе бы их просто разорили (мнение трети опрошенного местного населения). Каждый четвертый ценит общение с приезжими: «приятные люди, стало веселее». Для 8% важно, что земля не пустует, дачники хотя бы косят траву. Лишь 3% отметили их как работодателей и покупателей местной продукции.

Очевидно, что преобладает отношение не тактически-потребительное, а дружеское с элементами стратегического подхода.

Все же дачники, чувствуя себя своеобразной диаспорой, стараются поддерживать друг друга даже в разных деревнях, формируя новую социальную среду. Они ведут иной образ жизни, им трудно вписаться в местное сообщество, хотя есть примеры дружеских отношений и бескорыстной взаимопомощи. Еще чаще отдельные местные жители подрабатывают у дачников при ремонте домов. Но найти работников непросто. При высокой безработице желающих плотничать, столярничать, косить мало. В летний сезон у дачников они нарасхват, им оставляют заказы и на зиму. Именно дачники способствуют тому, что последние работящие мужики еще живут в деревне. Некоторые жители продают дачникам картошку, овощи. Прежде было много молока, творога. При нынешнем наплыве дачников и последних оставшихся у местных коровах летом молока уже не хватает.

Особая категория москвичей - те, что остаются зимовать в деревне. На все Угорское поселение при большом количестве дачников таких пока единицы. Обычно это интеллигенты пенсионного или предпенсионного возраста. Основные мотивы либо идеологические (испытав несколько занятий, люди приходят к убеждению, что жизнь в деревне и крестьянский труд лучше всего), либо прагматические (смена обстановки при уходе на пенсию, более дешевая жизнь в деревне и т.п.). Так или иначе, это люди, сохранившие романтизм, тягу к природе, тишине. И творческие, хотя творчество может проявляться по-разному. Но почему им так трудно вписаться в местное сообщество? Привитая городской средой активная позиция и творческий потенциал москвичей встречают глухое сопротивление, особенно если человек пытается работать (в школе, в клубе, на почте) или заниматься сельским хозяйством. Все же таких людей уже и не назовешь дачниками. Вместе с жителями города Мантурово, приезжающими в деревню к родителям и работающими на их огороде, они составляют некую переходную сельско-городскую группу.

В ходе постепенного съеживания местной жизни и расширения второй дачной социальные пространственные структуры на локальном уровне подвергаются сильным изменениям. До 1970 г. здесь работали два колхоза в самых крупных деревнях - Угорах и Хлябишино (см. главы 1 и 3). То есть было - учитывая тогдашнее превалирование производственного начала в организации социальной жизни - два ее центра. Даже соседние деревни, если они входили в разные хозяйства, общались мало. После объединения колхозов в 1970-1980-х гг. вся социальная инфраструктура и связи стали стягиваться в Угоры, началось выпадение из социальных сетей малых деревень.

Сегодня производственная сеть почти исчезла, зато появились новые неформальные центры социальной жизни, порой не менее активные и меньше зависящие от размера деревни.

В депопулировавшем и разреженном пространстве сельской глубинки на этапе ее постиндустриальной трансформации, в отличие от предыдущих, размер пункта перестает играть решающую роль. Именно социальные сети в целом, «аctor-network»[2], а не отдельные элементы хозяйственных и социальных структур становятся движущей силой развития сельской местности на локальном уровне, способствуя созданию новой социальной среды и зарождению элементов малого бизнеса[3]. Их формируют московские дачники, которые нуждаются в помощи местных жителей, а также устраивают неформальные встречи, проявляют инициативы, которые захватывают и местное население. Например, в 2011 г. по инициативе дачников был проведен конкурс на лучшее оформление фасада дома и участка среди постоянных жителей Угор, а победитель получил приз.

Несмотря на рост числа дачников и тесное взаимодействие с ними, подавляющее большинство сельских жителей не рассматривают их как надежных работодателей, во многом, конечно, из-за сезонности дачного проживания. Аграрный настрой местного населения на этих северных территориях, экономически себя не оправдавший, а историко-географически, быть может, даже ошибочный, оказался очень устойчивым. Половина сельских респондентов призналась, что не мыслит здесь ничего иного, кроме колхоза. Еще 8% видят выход в частном сельском хозяйстве. Из остальных видов деятельности почти каждый третий называл вырубку и переработку леса, по 5% - производство стройматериалов и туризм.

Районные, региональные и тем более федеральные власти, несмотря на солидный стаж дачного заселения нечерноземной глубинки, все еще не готовы к этой инновации. Их мышление тоже консервативно. Областное и районное начальство не воспринимает сезонное население как свое, не заинтересовано в сохранении ради него постоянной инфраструктуры и просто не имеет на нее средств.

В результате дачного заселения стабильной сети услуг не создается, хотя есть жители, готовые подработать у дачников. В программах развития сельской местности, создаваемых по заказам региональных и федеральных органов, также нет места дачникам.

Хуже того, даже в культуре и науке отношение к дачной теме не очень серьезное, часто шуточное, если не раздраженное. Впечатление такое, что эту сторону российской жизни, столь для нее характерную, страна долгое время рассматривала как какую-то побочную или девиантную, как некий вывих и отклонение от мировой нормы (казалось бы, вкупе со всей третично-сервисной сферой, хотя отношение, например, к туризму было иным). Здесь сквозит свойственное части россиян пренебрежение к оригинальной отечественной стихии, практике и традиции.

В общем, роль дачного развития глубинки (а не только пригородов) у нас явно недооценивают. Повторим, что массовость российской сезонной дачной дезурбанизации не фиксируется статистикой. В отличие от садоводов и «коттеджников» под Москвой, определить число дальних неорганизованных дачников невозможно. До середины 2000-х гг. все сведения об аренде и собственности земельных участков поступали хотя бы в местные поселковые администрации, и по адресам владельцев можно было на месте выявить число и долю горожан-дачников. Теперь такие сведения администрации собирать не обязаны. Районные земельные кадастровые палаты их не обобщают. Так что исследования дачного заселения возможны лишь на отдельных примерах путем трудоемкого обследования деревень.

Справедливости ради скажем, что несмотря на современный бум дачного заселения глубинки, перспективы этого процесса не ясны. Как показали опросы дачников, в такие районы стремится часть интеллигенции обычно среднего и пожилого возраста. Столичная молодежь явно имеет другие ориентиры, предпочитая оставлять деньги на курортах, а с детьми - отдыхать и жить на благоустроенных подмосковных дачах. Так что смены поколений автоматически может не произойти, а возраст современных дальних дачников скоро может стать препятствием для передвижения на столь большие расстояния.

Хотя большинство дачников (72%) отметили, что к ним иногда приезжают взрослые дети, утверждать с уверенностью, что они так же «прикипят» к этим местам, как и родители, смогли лишь 7%. Еще 20% ответили уклончиво - дети, скорее всего, будут приезжать. Всего 13% считают, что не будут, однако до 50% просто не знают, подхватят ли дети их эстафету[4]. Все зависит от того, в каком возрасте они получат в наследство эти дома, каковы будет их материальное положение, ситуация в стране и в Москве.

Пока очевидно одно - помимо желания временно сбежать от полной стрессов жизни в огромном мегаполисе, на тяге к дачной жизни в удаленной деревне сказываются поколенческие различия. Проводить значительную часть времени в деревне на природе больше готовы дети школьного возраста и люди преклонных лет.

В общем, получается, что «вторая жизнь глубинки» хотя и другая, чем первая, но существовать без нее ей пока трудно. Да и собственный потенциал может быть исчерпан. А это значит, что она может оказаться недолгой.

Пока же костромская глубинка притягивает дачную московскую интеллигенцию и ученых. И это само по себе немало...

[1] Нефедова Т., Пэллот Дж. Неизвестное сельское хозяйство России. - М.: Новое издательство, 2006.
[2] Latour B. Reassembling the Social: An Introduction to Actor-Network- Theory Oxford: Oxford University Press, 2005
[3] Нефедова Т.Г. Основные тенденции изменения сельского пространства России // Известия РАН, сер. Геогр. № 3, 2012
[4] Нефедова Т.Г. Российская глубинка глазами ее обитателей // Угорский проект: экология и люди ближнего Севера / под ред. Н.Е. Покровского. М.: Сообщество профессиональных социологов, 2008.