… о беженцах с 20-летним стажем

Александра Ларинцева — о забытых беженцах чеченской войны

Через 20 лет после начала военного конфликта в Чечне беженцы из республики до сих пор мыкаются без жилья. И сочувствуют своим товарищам по несчастью — теперь уже беженцам из Украины.
Точной статистики, сколько всего людей бросили свои дома из-за боевых действий на юго-востоке Украины, до сих пор нет. В Совете Европы говорят, что эти цифры колоссальны. По данным российской миграционной службы, число украинских беженцев в России порядка 875 тысяч. Кто-то из этих людей скорее всего вернется на родину. Но у тех, кто останется, пока неясные перспективы — не забудет ли о них государство так же, как и о русских беженцах из Чечни...
В разгар боевых действий в Донбассе самолеты МЧС России практически ежедневно привозили в Ставропольский край спасавшихся от войны украинцев. Власти и епархия организовали для них сбор продуктов и денег, собирали данные тех, кто был готов приютить обездоленных жителей соседнего государства, печатали специальные памятки для беженцев и даже предлагали работу. Сочувствовали русским украинцам и беженцы из Чечни. Что такое потерять все, они знают очень хорошо, тем более что и через 20 лет после начала первой чеченской кампании многие из них живут на съемных квартирах, не имеют прописки и уже почти не верят, что государство придет им на помощь.

Затянувшееся бегство
Еве Пейсаховой 67 лет. Живет она вместе с 84-летней Надеждой Анисимовой в крошечной давно не видевшей ремонта саманной хибарке на окраине Пятигорска. Они дальние родственницы, в Грозном жили на соседних улицах.
Одиннадцать лет Ева стоит в очереди на получение жилищного сертификата. По краю эта очередь составляет 280 человек, в Пятигорске — она четвертая. Говорит, что за эти годы очередь в Пятигорске сократилась на одного человека. "При таких темпах осталось подождать лет 30",— невесело шутит Ева.
На предложение написать очередное письмо на имя высоких руководителей она машет рукой. "Да я уже устала писать — это все равно ничего не дает",— говорит она.
— Ева уехала из Грозного в 1997 году, а потом, через год, меня перевезла,— вспоминает Надежда Семеновна Анисимова.— Мы потомственные нефтяники. Мой дед в историю вошел за найденную нефть при царе Николае,— продолжает она, рассказывая уже о себе.— Его именем завод в Грозном был назван. Вообще, род у нас очень хороший. Все работали, все с высшим образованием. Я вам сейчас фотографии покажу.
Она достает несколько пожелтевших фотокарточек и цветные фотографии улыбающихся детей. "А это от моих племянников внуки. Жаль, мой брат их так и не увидел. Он в Грозном с женой погиб... А они разъехались, кто в Москву, кто на Украину. Переживаю страшно, как телевизор посмотрю, так мне с сердцем плохо. Ева смотрит, а я отворачиваюсь, они же как раз в Славянске были: племянник мой и внуки, душа болит и дозвониться до них не можем".
Понизив голос, она успевает рассказать мне, что живут они в этом домике, потому что пятигорские родственники их тут приютили, а иначе они "совсем бы пропали". Регистрацию, хоть и временную, правда, оформили на другой адрес, но хотя бы можно получать пенсию. Год назад благотворительная организация "Вера, Надежда, Любовь" подарила им телевизор. Помогают продуктами и еврейские организации, но в последнее время, "видимо, в связи с Украиной", "стало как-то туго".
В свое время пожилым женщинам предлагали пойти в дом престарелых, но они отказались, надеялись, что власти им все же помогут. Отказались они и от выезда в Израиль, решили доживать свой век на родине.
Впрочем, убогий домик без удобств — это еще неплохая альтернатива возможности просто оказаться на улице.
— У меня регистрации вообще нет,— говорит Татьяна Шушанашвили,— даже по месту пребывания, как у других. Миграционная служба нашу семью не жаловала, чуть ли не как врагов нас там встречали. Такого наслушались, что мы разве что в развале Союза виноваты. А я в чем виновата, что с грузинской фамилией? Я ведь в Грозном родилась и почти всю жизнь прожила, пока бежать оттуда не пришлось...
Татьяна живет сейчас на съемной квартире вместе с сыном. Муж несколько лет назад умер. В Грозном у ее семьи была хорошая квартира в центре города, работа в Нефтяном институте.
— Ехать нам было некуда, до 1999-го мы из Грозного не уезжали. Но когда мужа забрали в шариатскую тюрьму, мы больше не раздумывали. Выкупили его оттуда и сразу уехали.
Пятигорск, по словам Татьяны, выбрали, потому что там уже было много грозненских. Когда в 2003 году сын получил компенсацию за утраченное жилье и имущество — 128 тысяч рублей, практически вся сумма ушла в оплату долгов за съемную квартиру.
— На работу нас без регистрации никто не брал, да и сейчас не берет. У нас ведь практически ни у кого нет места жительства — только место пребывания. Заработать можно только, если что-то продаешь. У нас все беженцы через это прошли, да и сейчас большинство живет тем, что идет торговать на рынках. Я вот тоже свое отстояла — продавала тряпки, ложечки серебряные и даже новый холодильник, а сейчас с ужасом жду даты платежа за квартиру. Платить нечем, что делать — не знаю,— говорит Татьяна.
У нее сейчас нет и статуса вынужденного переселенца.
— Так получилось. Этот статус нужно ведь каждый год подтверждать, ездить для этого в Ставрополь. Я тогда мужу продлила, а свой паспорт забыла взять. Муж через два месяца умер, а у меня срок прошел, и восстанавливать мне его никто не стал. Теперь вот пишу опять письма, Путину писала, в Министерство ЖКХ и строительства, в пятигорскую администрацию, чтобы помогли как человеку, попавшему в трудную жизненную ситуацию. Может, помогут, хотя даже как на учет меня ставить, никто не знает, у меня места жительства как не было, так и нет. Только место пребывания.

Адрес — "гараж"
С ней и с другими членами Ассоциации вынужденных переселенцев и беженцев "Соотечественник" мы встречаемся в холле пятигорской гостиницы "Интурист".
— Да кому мы нужны?! — говорит Лилия Михайловна Багиева.— Я из Грозного, когда бежала, приехала сначала в Курганинск к брату. Только там в Миграционной службе мне сначала сказали, что я за статусом пришла рано, потом опоздала, а потом предложили уезжать в "свою Армению", потому что по паспорту я армянка.
Через дальних родственников временную регистрацию ей оформили в Георгиевске, хотя живет она в пригороде Пятигорска. Ухаживает за 94-летним стариком.
— Пока за ним ухаживаю, живу в его доме, а если он умрет, то окажусь снова на улице. А мне уже 79 лет,— говорит она.— У меня в Чечне был дом на улице Краснопартизанской — теперь это, кажется, улица генерала Трошева. 22 декабря 1994 года дом разбомбили. Я в этом году на Пасху ездила — на этом месте уже новый дом стоит. Компенсацию мне дали 125 тысяч рублей, только на эти деньги к тому моменту даже место под туалет купить было нельзя. Вообще, с нами по-свински поступали, даже для того, чтобы эти копейки получить, нужно было отказную на свое имущество оформить.
Единственный сын Лилии Михайловны погиб в январе 1995 года в Грозном. Его обнаружили случайно уже весной в братской могиле. Сейчас Лилии Багиевой посоветовали обратиться в суд, чтобы ей за гибель сына назначили хоть какое-нибудь пособие.
— Да уж, национальность у нас постоянно спрашивали в Миграционной службе, а у меня муж ингуш, и фамилия такая же,— говорит Наталья Газдиева.— Мы сейчас смотрим на беженцев с Украины — жаль их, там сейчас страшно. И у нас было страшно. Хорошо, что им помогают, у нас ведь тогда госпомощи никакой не было, разные благотворительные организации — даже из Японии были, а от России почему-то не было. Из Грозного мы бежали в августе 1996 года. Перед этим польская благотворительная организация "Каритас" наших детей в Таганрог на море отправила, как раз 5 августа. А 6 августа боевики в Грозный зашли. Ожидалась страшная бомбежка, и мы все бросили — жить-то хочется... Потом все равно вернулись туда, потому что детей наших привезли снова в Грозный.
У Натальи в Грозном тоже осталась квартира. "Дом наш восстановили. Он рядом со стадионом "Арена". Я когда приезжала, видела на своем балконе детские вещи. Представляете, каково мне — кто-то живет в моей квартире, а я скитаюсь по чужим",— жалуется Наталья.
Семья Тангиевых выбиралась из Грозного 20 декабря 1994 года.
— Мы ехали уже между танков,— рассказывает Ольга.
Вместе с мужем и двумя детьми они выехали к родственникам в Нефтекумский район. Там два года жили в бытовке.
С работой там у молодой пары не получилось. Только в Пятигорске Ольгу взяли на работу в школу — помогли знакомые.
— В Грозном у нас было два дома, а на Ставрополье уже без малого 20 лет мыкаемся по квартирам. В 2005 году через суд получили компенсацию 120 тысяч рублей. Только к тому моменту самые дешевые квартиры стоили уже под миллион. Так даже заставили нотариально заверенные отказы от претензий на собственность от несовершеннолетних детей оформлять. Иначе денег не давали.
— Мы из Грозного уехали окончательно только в 2002 году, после того как расстреляли моего мужа, пришли 12 человек в форме чеченской милиции и увели его, а утром его нашли убитым недалеко от дома,— рассказала Нина Спирина.— Меня не было, я документы в суд возила в Пятигорск. После этого мы с мамой бросили все и уехали. Сначала были в Подмосковье у сестры, но там все очень дорого для нас было, и мы вернулись в Пятигорск. Организация "Вера, Надежда, Любовь" помогла нам найти дом. Его хозяин — высокопоставленный судья — тогда говорил, что мы можем жить в нем сколько угодно. Но года через полтора нам дали неделю, чтобы мы убирались, даже милицией угрожали. Была уже зима, и мы с мамой — ей тогда было 86 — пошли по первому попавшемуся объявлению, где сдавался гараж. Я тогда начала писать во все инстанции, писала в том числе и Путину, адрес указывала "гараж напротив такого-то дома". И знаете, ответы приходили. После письма президенту нам город выделил комнату в общежитии, но и там мы жили на птичьих правах — все комнаты вокруг приватизировались, а наша оказалась в маневренном фонде.

Двадцать лет спустя
— В этом году исполнится 20 лет началу войны в Чечне. Только в Ставропольский край тогда принял больше 100 тысяч беженцев. И вот уже 20 лет люди мучаются. Формально государство помощь им оказало и сказало: все, вам чуть-чуть дали, и хватит. А то, что нарушили наши жилищные права, то, что дети, уже и внуки растут без дома, что компенсации — это подачка, а не реальная помощь, об этом как-то уже забыли,— добавляет заместитель ассоциации вынужденных переселенцев и беженцев "Соотечественник" Олег Маковеев.— Жилье-то наше в Грозном у многих целое, его отремонтировали и кому-то передали — по сути, нашу частную собственность. Получается, что субсидировали Чеченскую Республику за наш счет, а о нас просто забыли.
Компенсации беженцам из Чечни российские власти все же пытались выплачивать, хоть и мизерные. По постановлению правительства Черномырдина 1997 года на семью полагалось не более 120 тысяч рублей за жилье и порядка 5 тысяч за имущество. Причем расчет производился из расчета 18 "квадратов" на человека. По словам Нины Спириной, в Грозном она вместе с мамой жила в квартире 72 "квадрата", а компенсацию получили за 36. Естественно, этих денег на покупку нового жилья было до смешного мало — и Верховный суд уже в 2002 году этот факт признал. Но ничего это в их судьбе не изменило. "Люди все равно остались без жилья и при этом потеряли статус вынужденного переселенца",— уточняет Нина Спирина.
Еще одно постановление о выплате компенсаций "за утраченное жилье и имущество пострадавшим в ходе разрешения конфликта в Чеченской Республике гражданам, постоянно проживающим на ее территории" было принято в июле 2003 года правительством Михаила Касьянова. По нему компенсации 350 тысяч рублей получили только жители Чечни, а те, кто бежал из республики до этого срока, под это постановление не попали.
В 2006 году думская комиссия по проблемам Северного Кавказа вернулась к вопросу беженцев из Чечни. Рекомендации по необходимости решения проблем вынужденных переселенцев были направлены в правительство Михаила Фрадкова. Под руководством Дмитрия Козака была тогда же создана специальная комиссия. По ее наработкам в июне 2007 года в правительство поступило поручение президента предоставить предложения по решению проблем беженцев "в кратчайшие сроки". Но правительство сменилось, а президентское поручение так и осталось на бумаге. В 2010 году с поручением проработать вопрос решения проблем беженцев обратился в правительство президент Дмитрий Медведев.
— У нас появилась надежда, что дело сдвинется с мертвой точки, тем более что подключился Минрегион, Миграционная служба разработала проект постановления об изменении черномырдинского постановления 1997 года. Но в очередной раз все остановилось... — сетует Татьяна Шушанашвили.
— Поручение президента вроде бы есть, но получается, что его никто не выполняет. Мы только смотрим, как помощь государство оказывает погорельцам, тем, у кого дома затопило, но мы ведь свое жилье потеряли не по своей вине. Никто здесь на местах даже не попытался выверить списки беженцев, которые реально нуждаются в помощи. В 2011 году мы совместно с Миротворческой миссией имени генерала Лебедя выборочно провели анкетирование беженцев. Результаты были удручающими. Престарелые люди, инвалиды, женщины с детьми живут на мизерные пособия, которых реально не хватает даже заплатить за коммуналку, не то что за аренду жилья. Качество жизни у беженцев из Чечни остается на самом низком уровне по российским стандартам. Вы не представляете, как тяжело жить, когда ты оказываешься по сути бомжом,— добавляет Олег Маковеев.
— У нас и дети уже как бы с комплексом неполноценности. Одна грозненка бежала с грудным ребенком на руках. У нее в Грозном квартира 100 "квадратов" была приватизированная. А ей в 2006 году выплатили 120 тысяч и сняли статус вынужденного переселенца. Она сейчас по квартирам мыкается без прописки, а ее сыну даже паспорт не хотели давать. Так чтобы без документа не остаться, его прописали где-то на один день. Так вот и живем... — вздыхает Наталья Газдиева.
Мы выходим из холла гостиницы "Интурист". Светит солнце и кажется, что надежда у этих людей на российскую власть еще совсем не умерла. Как-то опять невольно разговор переходит на Украину. Прошедшие через войну люди жалеют украинских беженцев, что остались бездомными. Вспоминают, как сами без документов бежали от бомбежек и как тяжело было по зиме таскать в дома, где не было ни газа, ни света, воду ведрами... Родную власть они не ругают, только констатируют, сколько сейчас государство денег вынуждено тратить на Крым и вообще на Украину и уже почти безнадежно повторяют, что "власти опять не до нас...".

Александра ЛАРИНЦЕВА, Пятигорск. «Огонек», 29 сентября 2014 года