… о миграции, идентичности и интеграции

Приезжий из бывшей республики СССР полагает, что и в России он дома. 28 марта в культурном центре ЗИЛ состоялась дискуссия «Антииммиграционные протесты в России и на Западе: что стоит за бунтами против иммигрантов». Участие в беседе приняли Ксавье Ле Торривелек, Екатерина Деминцева, Сергей Абашин, Арно Дюбьен и Федор Лукьянов. Как во Франции и России относятся к проблемам идентичности? Кем себя видят иммигранты в обществе и готовы ли они к интеграции? Насколько остро стоят проблемы социального взаимодействия, национализма и экономико-политической модернизации и трансформации? Slon публикует сокращенный вариант дискуссии.

Арно Дюбьен, директор франко-российского центра «Обсерво»
Антииммиграционные протесты – это очень чувствительная тема, на ней легко спекулировать, и она крайне некомпетентно обсуждается в СМИ. Наша цель – разобраться в основных терминах и понятиях: что в России и во Франции означает «миграция», «иммиграция», «ассимиляция».

Федор Лукьянов, политолог, председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике
В современном мире многое, в том числе и межгосударственные отношения, определяется тем, как складывается внутри каждой страны взаимодействие между культурами и нациями. Тема отношений между теми, кто живет/жил, и теми, кто приехал, в глобальном мире становится ключевой.

Сергей Абашин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге
У телевидения и радио в ходу набор терминов: мигранты, нелегалы или гастарбайтеры. Люди употребляют эти слова по-разному, точный смысл установить сложно. Кто такие мигранты? Это люди, которые движутся. Ученые спорят о термине, есть даже мнение, что мигрантами можно назвать людей, передвигающихся из одного города в другой. Но мы-то подразумеваем нечто иное.
Кто такие гастарбайтеры? В Германии это были люди, ехавшие на заработки в крупные промышленные города. Насколько точно это понятие употребляется в нашем контексте? Если мы говорим о законах, регулирующих тему передвижения, то там таких терминов нет. Хоть федеральная служба и называется миграционной, в документах она оперирует понятиями «иностранец», «человек, не имеющий гражданства», «человек, временно где-то проживающий». Вот это юридические термины. Давайте будем, во-первых, пользоваться ими, а во-вторых, говорить только об иностранцах, приезжающих к нам в страну.
Что такое нелегал? Это какая-то мифическая категория людей, которая существует в СМИ и общественном мнении, но за этим понятием не стоит никакой конкретики.
Нахождение и деятельность иностранца на территории РФ регулируются несколькими механизмами. Во-первых, визовым режимом. Лица, получившие визу, имеют право находиться на территории РФ до 90 дней. Во-вторых, есть легальные иммигранты, люди, получающие штамп на границе. Они тоже имеют право находиться на территории страны до 90 дней. Во-вторых, существуют лица, проходящие миграционный учет. И каждый из нас сталкивается с этой проблемой. Многие стоят на миграционном учете в одном месте, а проживают в другом, это еще легально или уже нелегально? Возможно также получение разрешения на работу в России. Актуально не только для иностранцев, но и для граждан РФ. У многих россиян есть неофициальная работа, не имеющая статуса, получение зарплаты на которой не регламентируется законодательством нашей страны. Когда мы бросаем упрек иностранцам, получающим заработную плату нелегально, мы должны понимать: проблема не в них, а в российском обществе.
Почему многие работают нелегально? Совсем не потому, что они так хотят. В нашем государстве есть несколько механизмов получения разрешения на трудовую деятельность, которая до сих пор квотируется. Существует около полутора миллионов квот для иностранных граждан. Правда, есть другой инструмент – патент на работу.
Нахождение на территории РФ иностранцев порождает ряд сложных вопросов, проблем и механизмов, которые в СМИ, в общественном сознании и политической риторике примитивизируются. Упрощаются схемы, придумываются и начинают широко использоваться ярлыки, причем не для описания, а для создания образа чужого, для подогревания политической напряженности.

Ксавье Ле Торривелек, доцент Воронежского государственного университета
Современный человек – человек, освобождающийся от социальных норм. Результат – рост индивидуализма и нарциссизма: «я один, я неповторим».
Обретая независимость, человек становится одиноким, и он сам должен определить, кто он, чему он верит, ответить на непростые вопросы экзистенциального свойства. И тут термин «иммигрант» очень полезен и удобен. Действуя как отражение, он утверждает мою идентичность через отказ от чужого, иностранного.
В России говорят о подъеме роста ксенофобии и исламофобии. Да, после двух чеченских войн на рубеже веков градус кипения страстей резко подскочил. Но благодаря сложившимся имперским традициям религии сосуществовали в России мирно. Более того, Россия остается примером их мирного сосуществования. Исторически это происходило без потери языка и культуры. Этнические различия у вас – реальность: вот татары, например, сейчас определяют себя как татары, что характерно для модели мультинационализма. У нас, во Франции, немного другая модель – либеральная. Каждый человек становится гражданином, и гражданство первично по отношению к этничности. Целью политики интеграции становится индивидуальная ассимиляция, когда каждый человек вливается в культуру страны, в которую приезжает.
Однако рост индивидуализма провоцирует приватизацию общественного пространства. Во Франции очень заметен кризис политического устройства, люди замыкаются в себе и забывают о гражданском измерении своего существования. Ислам же воспринимается как чужое, политически активное и опасное направление. В контексте роста индивидуализма республиканская модель интеграции становится менее эффективной.
Ксенофобия и антиисламские настроения усилились не только во Франции. Недовольство такими явлениями растет и в Бельгии, и в Австрии, и в Германии, где иммигранты образуют культурные анклавы. Это означает, что мы должны аккуратно и конструктивно подойти к разрешению этих противоречий.

Екатерина Деминцева, ведущий научный сотрудник Института управления социальными процессами Высшей школы экономики
Можно ли сравнивать миграцию во Франции и в России? В Россию иммигрируют из Средней Азии, во Францию – из Северной Африки. Мы говорим о бывших колониях там и республиках у нас. Этим и продиктованы различия: чтобы стать полноправным гражданином Франции, приезжему требовалось интегрироваться в общество, иначе он был обречен оставаться так называемым местным мусульманином.
В республиках СССР воспитывался советский человек, и одна из причин приезда мигрантов в Россию – это советская парадигма: человек полагает, что и здесь он дома.
Исторические различия ощутимы и сегодня. Кстати, когда я говорю с алжирцами, часто всплывает тема истории, имеющей в их восприятии сослагательное наклонение: если бы Франция нас не колонизировала, все было бы по-другому.
Можно ли сказать, что в РФ и во Францию приезжали люди со схожими социально-демографическими характеристиками? Во Франции это были крестьяне, их нанимали для работы на заводах. Они жили в общежитиях, власти контролировали эти процессы. Если там страна приглашала к себе работников по контрактам, то у нас такой системы не существует: мигранты общаются и взаимодействуют с государством опосредованно.
Во Франции существовали молельные залы, ответственный за общежитие был обязан присутствовать на молитвах. Там действительно осуществлялся контроль за массовым поведением иммигрантов. Что касается России, то мы можем только гадать, сколько этих людей едет в страну, потому что передвигаются они по своим сетям. Миграционный контроль у нас существует, но он достаточно условный.
Во Франции сфера занятости трудовых мигрантов – это заводы и строительство. Кроме того, активно процесс трудовой миграции шел до 1974 года и рассматривался как временный, регулируемый. В России миграция воспринимается иначе – как некая угроза.
Нельзя сказать, что во Франции миграция вызывала или вызывает восторги, нет. Не то чтобы мигранты были людьми второго сорта, но их словно бы и не существовало для коренных жителей. Отношение оставалось пренебрежительным, но не существовало страха перед ними.
До 1980-х годов во Франции почти не было речи о приехавших мусульманах, говорили – арабы. Позже, когда появлялись первые исламские организации, их начали воспринимать как представителей ислама. У нас мигрантов приравняли к радикальным исламистам сразу же.
Как показывают лично мои исследования, в России семьи мигрантов делают все, чтобы побыстрее адаптировать детей к новым условиям, интегрировать их в российское общество. Все мы были советскими людьми, и это еще одна причина, по которой они хотят интеграции. Во Франции же – наоборот. Родители, люди из первого поколения мигрантов, переживали, не желали, чтобы их дети становились французами.
Мигранты в России снимают не квартиры или комнаты, а койко-место, причем в самых разных районах города. Их дети ходят в те же самые школы. В России множество мифов, и один из популярных говорит о том, что школы переполнены мигрантами, хотя ни одно исследование этого не подтверждает. Но у нас нет гетто. У нас социально смешанный город.

«Slon.ru», 9 апреля 2014 года