25. Стремясь еще увеличить город, Тесей призывал в
него всех желающих, предлагая права гражданства, и возвещение:
"Придите сюда, все народы" принадлежит, говорят, Тесею,
хотевшему основать союз всех народов. Но он не допустил, чтобы
беспорядочные толпы переселенцев вызвали в государстве смешение
и расстройство - он впервые выделил сословия благородных, землевладельцев
и ремесленников, и благородным предоставил судить о богопочитании,
занимать высшие должности, а также учить законам и толковать установления
божеские и человеческие, хотя в целом как бы уравнял меж собою
все три сословия: благородные превосходили прочих достоинством,
землевладельцы полезным трудом, ремесленники численностью. О том,
что Тесей, по словам Аристотеля, первым проявил благосклонность
к простому люду и отказался от единовластия, свидетельствует,
по-видимому, и Гомер, в "Перечне кораблей" называющих
"народом" одних только афинян.
<...>
Ромул
<...>
9.<…> А что жители Альбы не желали ни смешиваться
с беглыми рабами, ни предоставлять им права гражданства, с полной
очевидностью явствует уже из похищения женщин: люди Ромула отважились
на него не из дерзкого озорства, но лишь по необходимости, ибо
доброю волей замуж за них никто не шел. Недаром они с таким необыкновенным
уважением относились к своим силою взятым женам. Далее, едва только
поднялись первые здания нового города, граждане немедленно учредили
священное убежище для беглецов и нарекли его именем бога Асилай,
в этом убежище они укрывали всех подряд, не выдавая ни раба его
господину, ни должника заимодавцу, ни убийцу властям, и говорили,
что всем обеспечивают неприкосновенность, повинуясь изречению
пифийского оракула. Поэтому город быстро разросся, хотя поначалу
насчитывал не больше тысячи домов. Но об этом - ниже.
<…>
16<…>Ромул дал обет, если одолеет и сразит врага,
самолично посвятить Юпитеру его доспехи. Он одолел и сразил Акрона,
разгромил войско неприятеля и взял его город. Ромул ничем не обидел
попавших под его власть жителей и только приказал им снести свои
дома и перебраться в Рим, где они получили все права гражданства.
Нет ничего, что бы в большей мере способствовало росту Рима, всякий
раз присоединявшего побежденных к себе, вводившего их в свои стены.
<…>
Ликург и Нума
Ликург
<…>
27.Ликург не терпел безразличия и внутренней расслабленности,
необходимые человеческие действия он так или иначе сочетал с утверждением
нравственного совершенства и порицанием порока; он наполнил город
множеством поучительных примеров, среди которых спартанцы вырастали,
с которыми неизбежно сталкивались на каждом шагу и которые, служа
образцом для подражания, вели их по пути добра.
По этой же причине он не разрешил выезжать за пределы
страны и путешествовать, опасаясь, как бы не завезли в Лакедемон
чужие нравы, не стали подражать чужой, неупорядоченной жизни и
иному образу правления. Мало того, он изгонял тех, что стекались
в Спарту без какой-либо нужды или определенной цели - не потому,
как утверждает Фукидид, что боялся, как бы они не переняли учрежденный
им строй и не выучились доблести, но, скорее, страшась, как бы
эти люди сами не превратились в учителей порока.(с.66)
<…>
Солон и Попликола
Солон
22. Солон заметил, что Афины наполняются людьми, постоянно
со всех сторон стекающимися в Аттику, ввиду безопасности жизни
в ней, а между тем большая часть ее территории бедна и неплодородна,
и купцы, ведущие морскую торговлю, ничего не привозят тем, которые
ничего не могут дать в обмен. Поэтому Солон направил сограждан
к занятию ремеслами и издал закон, по которому сын не обязан был
содержать отца, не отдавшего его в учение ремеслу.
Что касается Ликурга, то он правил городом, очищенным
от толпы иностранцев, и владел землею, которой, по выражению Эврипида,
"для многих было много, да и для вдвое большего числа слишком
много". Но, что всего важнее, Спарта была окружена массой
илотов, которых лучше было не оставлять в праздности, а угнетать
и смирять постоянной работой. Поэтому Ликургу было легко избавить
граждан от трудовых ремесленных занятий и держать их постоянно
под оружием, чтобы они изучали только это искусство и упражнялись
в нем. Между тем, Солон приноравливал законы к окружающим обстоятельствам,
а не обстоятельства к законам, и, видя, что страна по своим естественным
свойствам едва-едва удовлетворяет потребностям земледельческого
населения, а ничего не делающую праздную толпу не в состоянии
кормить, внушил уважение к ремеслам и вменил в обязанность Ареопагу
наблюдать, на какие средства живет каждый гражданин, и наказывать
праздных.
<...>
24. Закон Солона, касающийся "вновь пожалованных граждан",
вызывает недоумение: он предоставляет права гражданства только
тем, кто изгнан навсегда из родного города или переселился в Афины
со всем домом для занятия ремеслом. Говорят, при этом Солон имел
в виду не столько недопущение в Афины других иностранцев, сколько
привлечение этих двух классов надеждою на получение гражданских
прав; вместе с тем он рассчитывал, что они будут верными гражданами,
- первые потому, что потеряли отечество по необходимости, вторые
потому, что оставили его по своему убеждению.
<…>
Перикл и Фабий Максим
Перикл
<…>
37<…>Народ простил ему его несправедливость,
и Перикл опять принял на себя управление делами и был выбран в
стратеги. Тотчас после этого он потребовал отмены закона о незаконнорожденных
детях, который он сам прежде внес, - для того, чтобы за отсутствием
у него наследников не прекратились совершенно его род и имя.
История этого закона такова. Когда Перикл очень задолго
до этого был на вершине своего политического могущества и имел,
как сказано выше, законных детей, он внес предложение о том, чтобы
афинскими гражданами считались только те, у которых и отец и мать
были афинскими гражданами. Когда египетский царь прислал в подарок
народу сорок тысяч медимнов пшеницы, и надо было гражданам делить
ее между собою, то на основании этого закона возникло множество
судебных процессов против незаконнорожденных, о происхождении
которых до тех пор или не знали, или смотрели на это сквозь пальцы;
многие делались также жертвой ложных доносов. На этом основании
были признаны виновными и проданы в рабство без малого пять тысяч
человек; а число сохранивших право гражданства и признанных настоящими
афинянами оказалось равным четырнадцати тысячам двумстам сорока.
Хотя и странным представлялось, что закон, применявшийся со всею
строгостью против стольких лиц, будет отменен именно по отношению
к тому, кто его издал, семейное несчастье Перикла в данном случае
смягчило афинян: они полагали, что он терпит какое-то наказание
за прежнюю гордость и самомнение. Находя, что постигшее его несчастие
есть кара разгневанного божества и что его просьба так естественна
для человека, афиняне позволили ему внести незаконного сына в
список членов фратрии и дать ему свое имя. (с.199-200).
<…>
Лисандр и Сулла
Лисандр
<…>
13<…>После этого Лисандр отправился с флотом
по городам и велел всем афинянам, которых он там застал, вернуться
в Афины, пригрозив, что он не пощадит ни одного афинского гражданина,
найденного им вне Афин: все будут казнены. Таким образом он согнал
всех афинян в Афины, желая, чтобы там начались нужда и лютый голод
и тем самым он был бы избавлен от хлопот, которые бы доставило
ему население, легко выдерживающее осаду.
<…>
Сулла
<…>8. Марий тем временем заручился поддержкой
народного трибуна Сульпиция, человека, не знавшего себе равных
в самых гнусных пороках, так что не стоило и задаваться вопросом,
кого он превосходит испорченностью: можно было спрашивать только,
в чем он испорченнее самого себя. Жестокость, дерзость и жадность
делали его нечувствительным к позору и способным на любую мерзость:
ведь это он, поставив посреди форума стол, не таясь, подсчитывал
деньги, вырученные от продажи вольноотпущенникам и пришлым прав
римского гражданства.
<…>
Агид и Клеомен и Тиберий и Гай Гракхи
Агид
<…>
6. <…> Агид считал важной и благородной задачей
восстановить в городе равенство и пополнить число граждан. С этой
целью он стал испытывать настроения спартанцев. Молодежь, вопреки
ожиданиям Агида, быстро откликнулась на его слова и с увлечением
посвятила себя доблести, ради свободы переменив весь свой образ
жизни, точно одежду. Но пожилые люди, которых порча коснулась
гораздо глубже, большею частью испытывали те же чувства, что беглые
рабы, когда их ведут назад к господину: они трепетали перед Ликургом
и бранили Агида, скорбевшего о тогдашнем положении дел и тосковавшего
по былому величию Спарты.
<…>
10. <…> Леонид задал Агиду вопрос, считает ли
он справедливым и честным Ликурга, и, когда тот ответил утвердительно,
продолжал: "Но разве Ликург отменял долги или давал чужеземцам
права гражданства - тот самый Ликург, который считал, что без
изгнания чужестранцев государству вообще не выстоять?!" Нет
ничего удивительного, отвечал Агид, если Леонид, воспитанный в
чужих краях и приживший детей с дочерьми сатрапов, не знает, что
Ликург, вместе с монетой, изгнал из Спарты долги и ссуды и не
столько был недоволен поселяющимися в городах чужеземцами, сколько
людьми чуждых нравов и привычек. Этих людей он действительно изгонял,
но не потому, что враждовал с ними, а потому, что боялся их образа
жизни, боялся, как бы, общаясь с гражданами, они не заронили им
в душу страсть к роскоши, изнеженности и стяжательству, меж тем
как Терпандра, Фалета и Ферекида, которые были чужестранцами,
но песнями своими и своей философией неизменно преследовали те
же цели, что и Ликург, в Спарте высоко почитали.
<…>
11. Народ последовал за Агидом, но богачи заклинали
Леонида не оставлять их в беде, умоляли о помощи старейшин, которым
принадлежало право предварительного решения - в этом и была их
главная сила - и, наконец, добились своего: ретра была отвергнута
большинством в один голос. Тогда Лисандр, который еще оставался
эфором, решил привлечь Леонида к суду на основании одного древнего
закона, запрещавшего Гераклиду приживать детей с чужестранкой
и грозившего ему смертью, если он покидает Спарту, чтобы поселиться
в другой стране
<…>
Клеомен
<…>
31 (10). Наутро Клеомен объявил имена восьмидесяти
граждан, которым надлежало покинуть Спарту, и распорядился убрать
все кресла эфоров, кроме одного, где намерен был сидеть, занимаясь
делами, он сам. Затем он созвал Собрание, чтобы оправдать перед
народом свои действия. <…> Я только устранил тех, кто преграждал
Спарте путь к спасению и благополучию. А для блага остальных я
поделю всю землю поровну, освобожу должников от их долгов и устрою
проверку и отбор чужеземцев, чтобы лучшие из них стали гражданами
Спарты и с оружием в руках оберегали наш город и чтобы нам больше
не видеть, как Лакония, лишенная защитников, достается в добычу
этолийцам и иллирийцам".
32 (11). После этой речи Клеомен первым отдал свое
достояние в общее пользование, вслед за царем то же самое сделал
его отчим Мегистоной и каждый из друзей, а затем и остальные граждане.
Земля была поделена заново. Клеомен отвел наделы и каждому изгнаннику,
пообещав вернуть всех до последнего, когда в государстве восстановится
спокойствие. Пополнив число граждан самыми достойными из периэков,
он создал четырехтысячный отряд тяжелой пехоты, научил этих воинов
биться вместо копья сариссой, держа ее обеими руками, и заменил
съемную рукоять щита ремнем, натянутым из края в край.
Арат
<…>
9.<...> Арат вернул восемьдесят изгнанников,
покинувших город в правление Никокла, и всех, кого изгнали тиранны
до Никокла, а их набралось не менее пятисот, и многие уже давно
скитались на чужбине, иные - чуть ли не пятьдесят лет. Возвращались
они по большей части нищими и заявляли притязания на имущество,
которым когда-то владели. Они приходили прямо в свои прежние дома
и поместья, доставляя величайшие трудности Арату, который видел,
что город, вновь обретя свободу, не только сделался предметом
покушений извне и навлек на себя ненависть Антигона, но и раздирается
смутою изнутри.
Здраво оценив сложившееся положение, Арат счел наилучшим
присоединить Сикион к Ахейскому союзу, и сикионяне, дорийцы по
происхождению, добровольно приняли имя и государственное устройство
ахейцев, которые тогда не блистали ни славою, ни могуществом.
Города их в большинстве своем были маленькие и малолюдные, земли
тощие, неплодные, владения тесные, примыкающие к морскому берегу,
почти сплошь обрывистому, скалистому и лишенному гаваней. Однако
ж никому не удалось яснее и убедительнее доказать, что греческая
мощь неодолима, если только она соединяется с порядком и стройным
согласием и обретает разумного предводителя, ибо, совершенно непричастные
к древней славе Греции, а в ту пору не владея, все вместе взятые,
силою хотя бы одного значительного государства, ахейцы своею мудростью
и единодушием, своим умением не завидовать самому доблестному,
но добровольно ему подчиняться не только сохранили собственную
свободу в окружении могущественных городов, грозных армий и тиранний,
но постоянно освобождали и спасали от рабства других греков.(с.527)
<…>
Текст приводится по изданию: Плутарх. Сравнительные
жизнеописания в двух томах, М.: Издательство "Наука",
1994. Издание второе, исправленное и дополненное.
