… о «четырех Россиях»

О жизни страны за пределами Москвы, региональной стратегии, мегаломании власти и отделении граждан от государства

На вопросы «Новой газеты» отвечает один из ведущих исследователей российских регионов, директор региональных программ Независимого института социальной политики Наталья Зубаревич.

— Ваше имя связано с так называемой «теорией четырех Россий» — одной из моделей, которую сегодня используют для объяснения внутренней неоднородности России.
— Не я автор этой концепции. Центро-периферийная модель развития пространства существует в экономической географии с 1970-х годов. Моим делом было провести границы между четырьмя разными Россиями — жителями крупных городов, средних, малых городов и села, а также наименее развитых республик, — и рассчитать численность их населения.
Согласно центро-периферийной теории, любое заселенное людьми пространство иерархично. Оно делится на центр, полупериферию и периферию. Центр в масштабах страны — крупные и крупнейшие города (Россия-1). Полупериферию, второй иерархический уровень, образуют менее крупные и средние города (Россия-2). Наконец, есть периферия — самая обширная часть пространства, сельские поселения и малые города (Россия-3). Эти три типа пространства, которые соединены на территории страны и присутствуют в каждом регионе, имеют разный социум и разные ресурсы развития. Как следствие, различается их скорость модернизации.
А Россия-4 — это Северный Кавказ. Там модернизационные процессы начались позже, и центро-периферийная модель пока не очень работает. Но лет через 50 на Северном Кавказе будет, как сегодня в России.
— Мы разобрались, как структурирована территория России. Теперь попробуем обрисовать, что на ней происходит. Какие основные социально-экономические процессы сегодня, на ваш взгляд, определяют развитие страны?
— Мы вползаем в стагнацию, не очень комфортное время для жизни. В 2008—2009 годах Россия уже пережила кризис. Он был острый, но относительно скоротечный, имел траекторию латинской буквы V: сильно рухнули, но довольно быстро выбрались. Все успокоились — а зря. Потому что сейчас начинается кризис нового типа, не слишком заметный в повседневной жизни. Стагнация 2013 года может перейти в экономический застой. К этому мы совершенно не готовы.
Подтвержу свое мнение цифрами. За первые 7 месяцев промышленное производство в России по сравнению с прошлым годом не выросло. Инвестиции сократились на 2%. Только на 4% подросли доходы населения. Для сравнения: до кризиса 2009 года они росли на 12—13%. Теперь сложнее внушить людям, что государство и его лидер опять помогут.
— Как будут переживать эти тяжелые времена разные по уровню развития территории России?
— В крупнейших городах России-1, где концентрируется сервисная экономика, обвального сокращения занятости не произойдет, хотя новых рабочих мест будет создаваться меньше. Те, кто уже пристроен, станут крепче держаться за свои места. Для молодых возможности трудоустройства сократятся, в Москве входа на рынок с первой зарплатой  2 тысячи долларов уже не будет. Возрастают риски для людей предпенсионного возраста. В крупнейших городах в целом будут снижаться амбиции работников, занятых в частном секторе. Но не предвидится и таких массовых увольнений, как в банковском секторе в конце 2008 года.
А вот с менее крупными городами, в первую очередь индустриальными, вопросов много. Стагнация промышленности может сохраниться довольно долго, в трети регионов сейчас — промышленный спад. Наша промышленность теряет конкурентоспособность, дорожают тарифы на газ, электроэнергию, заметно выросла стоимость рабочей силы. Все это издержки. Резко снизить их для экспортных промышленных компаний можно девальвацией рубля, которая, на мой взгляд, не очень возможна по политическим причинам.
Россия-2 уже чувствует этот кризис. В уральских городах РУСАЛа, где закрываются алюминиевые предприятия, ситуация обострена до предела. Социальные последствия плохой мировой конъюнктуры в этой отрасли там налицо. Кроме того, сократился спрос на продукцию черной металлургии. Есть риск снижения объемов даже на новых производствах, выпускающих листовую сталь для автопрома или трубы большого диаметра для «Газпрома». Производства только что введены в эксплуатацию, а объем заказов уменьшился.
— Но России-3 промышленный спад не грозит: там и производства-то практически не осталось. Значит ли это, что жителей небольших городов кризис затронет в меньшей степени?
— Средние города со сжавшимися промышленными функциями, которые относятся к России-2, и периферийная, малогородская Россия-3 столкнутся с другими рисками. Российский бюджет, расходы которого из года в год раздувались, уперся в потолок. Стало понятно, что денег нет. Расходы федерального бюджета, не афишируя, сократили на 5%. На бюджеты субъектов Федерации сбросили те социальные обязательства, ответственность за исполнение которых центр не хотел брать на себя.
Что же произошло с бюджетами регионов? Их доходы сократились на 2%, а расходы выросли в среднем на 5%. В результате растет дефицит бюджетов. Более чем в десятке регионов он уже от 10 до 20%. Это серьезная проблема. Представьте семью, где расходы на 20% выше доходов. Деньги где брать будете? Залезете в долги. Рост долгов — сейчас проблема не только частных лиц, но и субъектов Федерации. Суммарный долг регионов и муниципалитетов — 25% к собственным доходам консолидированных бюджетов регионов (без учета трансфертов). То есть четверть собственных доходов регион должен отдать на обслуживание долга. А в Мордовии и на Чукотке долг достиг 140-180%, и власти вряд ли знают, как будут за него расплачиваться.
Почему так получилось? Сократились доходы и выросли расходы. Важный источник доходов более развитых регионов — налог на прибыль. Из-за экономической стагнации он сократился на 20%. Для бюджетов менее развитых субъектов важнее трансферты — безвозмездные перечисления из федерального бюджета, а они сократились на 15%.
Результатом стала дестабилизация бюджетов субъектов Федерации. Когда вы тратите больше, чем зарабатываете, — это плохо. А когда вас сверху вынуждают больше тратить, не оставляя свободы для маневра, — это плохо вдвойне.
— Как будут действовать региональные власти в таких сложных условиях?
— Регионы держатся из последних сил. Что им делать, имея такой разрыв между доходами и расходами? Зарплату бюджетникам нужно повышать, социальные пособия сокращать нельзя. Можно урезать инвестиции на развитие инфраструктуры региона, дорожного строительства, транспорта. Но если не будете развивать инфраструктуру — не придет инвестор.
Федеральные власти считают, что у нас очень раздутая бюджетная сфера. С этим трудно спорить, особенно в части управленцев. Но вместо того чтобы искать оптимальные решения для разных регионов, начали всюду «рубить» сеть социальных учреждений. Не выяснять, сколько санитарок и учителей надо, а просто закрывать небольшие школы и больницы. Скорее всего, этот путь будет генеральной линией в политике региональных властей, пытающихся выжить в предложенных обстоятельствах. Поэтому с точки зрения территориальной доступности социальных услуг — образования, здравоохранения, а стало быть, воспроизводства человеческого капитала — в первую голову пострадает Россия-3, село и малые города. Но тяжело будет и немалой части России-2 — в средних городах региона сеть социальных учреждений также будет сокращаться.
— Неэффективность власти сильно усугубляет ситуацию?
— Смотрите: масштабы инвестиций в саммит АТЭС составили 680 миллиардов рублей. Половину можно было сэкономить. Мост через бухту Золотой Рог, мост и дорога в аэропорт, развязки во Владивостоке — правильные и нужные вложения средств. А вот проведение саммита именно на острове Русский — понты, удорожившие проект вдвое. Деньгами можно было распорядиться куда разумнее. Не просчитанные инвестиции государства плохи тем, что они не дают синергии. Это когда важнейшие инвестиции сделаны государством, а дальше в регион пришел бизнес, потому что ему улучшили инфраструктуру, снизили издержки входа на рынок. На Дальний Восток бизнес после саммита АТЭС так и не пришел.
— Какова должна быть, на ваш взгляд, грамотная политика государства в регионах?
— Разумные власти находят узкие места — транспортные, инфраструктурные — и их расшивают. Это позволяет более рационально расходовать средства, которые всегда ограничены. Но правильная диагностика предполагает, что власть руководствуется интересами страны, а не госкомпаний.
К сожалению, не в декларациях, а в действительности наше государство слабо нацелено на общественное благо. Оно поддается лоббистскому давлению крупного российского бизнеса. Бизнес имеет право лоббировать свои интересы, ведь у него конечная цель — прибыль. Но инфраструктурные решения должны быть за государством. Если оно половину бюджета Программы развития Дальнего Востока отдает РЖД, хотелось бы узнать мотивацию. Почему деньги вкладываются в расширение недозагруженного БАМа, а не в городскую инфраструктуру Хабаровска или Благовещенска?
— Развитие территории во многом определяют живущие на ней люди. Каково значение человеческого капитала для развития региона?
— Чем крупнее город, тем, как правило, в нем выше концентрация человеческого капитала. Но линейной зависимости нет, города разные. В сельской местности и в малых городах — в «третьей России» — особенно значим фактор личности лидера. Если сельхозпредприятием или муниципалитетом руководит умный и сильный человек —  он может многое сделать.
Жизнь на периферии разная. В основном это вымирающие деревни с бабушками. Но есть — в Сибири, на Дальнем Востоке — села с дееспособным населением, которое просто отгораживается от государства. Основной доход — от теневой экономики: добычи природных богатств: красной рыбы на Дальнем Востоке, белой рыбы на Оби, кедровых орехов, грибов, ягод. Сложилась сеть перекупщиков. Мне коллеги рассказывали, что в отдаленных деревнях на Оби жители не хотят, чтобы зимой дороги к ним чистились. Если расчистят дорогу — приедет рыбнадзор, а пока его нет, можно нельмы наловить, заморозить и продать перекупщикам. На Сахалине есть села, где не осталось занятых даже в бюджетном секторе, а люди оттуда не уезжают, потому что во время путины зарабатывают на год вперед.
Базовая стратегия в России-3 — это выживание с опорой на себя, на свою семью, ресурсы прилегающей территории. Да, это примитивная экономика собирательства. Просто одни берут у земли нефть и газ, а другие — рыбу, грибы и орехи.
— Показателем качества населения и развитости локального сообщества служит, в том числе, и его способность самоорганизовываться. Как обстоят дела с этим свойством социума в разных Россиях?
— Две беды российского социума — низкий уровень доверия между людьми и отсутствие долгосрочного планирования жизни. Увы, этому научила история страны. Люди могут сорганизоваться, если надвинулась беда, но объединяться для повседневного будничного решения своих проблем пока не получается. Новая низовая самоорганизация в России возникает пока только в крупнейших городах, и это уже не от бедности, а от желания что-то изменить в стране.
— Одна из самых уязвимых социальных групп во время кризиса — тот самый рабочий класс крупных промышленных городов «второй России». Именно он теряет работу при падении производства. Имеется ли у него, на ваш взгляд, способность к самоорганизации?
— В промышленных городах России-2 социальная напряженность нарастает. К сожалению, это вряд ли приведет к развитию профсоюзного движения, способного защищать интересы работающих. В странах Западной Европы профсоюзы исторически сильны, что помогает установить баланс интересов работников и работодателей, порой даже в ущерб экономическому развитию. Но в России профсоюзы карманные, и в периоды кризиса на бизнес давит государство, боясь политических рисков. Ведь в случае жесткого поведения собственника рабочие могут выйти на улицы и оккупировать, например, алюминиевый завод. Это будет не игрушечный, а настоящий «оккупай». Власть смертельно боится таких эксцессов.
Государство будет и дальше заставлять собственников часть издержек брать на себя. Но политика властей при резко сузившихся бюджетных возможностях для меня не ясна. В 2009-м действовали грамотно, но тогда денег было много. А как власть выйдет из положения при недостатке ресурсов, пока не понятно.
— Для всех трех Россий возможны сокращения занятости и бюджетного финансирования социальных услуг?
— Мне кажется, да. Мы уже видим, как идут эти сокращения, например, в сфере образования. Психологи, логопеды, музыкальные работники — все это изымается из штатных расписаний детских садов и школ. Позиция государства такова: мы гарантируем набор базовых услуг, а за хорошую жизнь платите сами. Переход к повышенной платности образования и здравоохранения логически следует из всего того, что происходит с экономикой.
— На фоне размаха коррупционности, масштабов вывода капитала и роста зарплат чиновников экономия на социальных сферах выглядит особенно циничной.
— Для каждой отрасли реформы нужно обсуждать, сокращения и трансформации в чем-то необходимы. Но как только вы вставляете отраслевые реформы в общую рамку существующей системы, моральные ограничители очевидны. Реформы не станут социально приемлемыми, пока власть продолжает работать на себя, а не на развитие общества.

Екатерина ЖАРИЦКАЯ. «Новая газета», 18 ноября 2013 года