… о причинах российских «кондопог»

В 2006 году массовые беспорядки в Кондопоге ошеломили и федеральное правительство, и СМИ. Как выяснили исследователи НИУ ВШЭ, с начала 2013 года мы стали свидетелями по крайней мере пяти подобных «кондопог». Что подстегивает подобные конфликты, «Огонек» выяснял у руководителя проекта, доктора политических наук, профессора Эмиля Паина.

— О росте числа очагов этнической напряженности говорят многие, вот и ваша исследовательская группа это фиксирует. В чем причина новой волны ксенофобии?
— Давайте для начала вспомним весеннее выступление генерального прокурора Юрия Чайки, огласившего статистику: с 2004 по 2012 год количество преступлений на почве экстремизма выросло в пять раз. Наибольшая доля его проявлений приходится на «разжигание национальной розни». Причем феноменальный рост зафиксирован в самых неожиданных регионах, например, в недавно еще относительно благополучном Сибирском федеральном округе — целых 84 процента. Все эксперты в один голос говорят, что сегодня — после серии «кондопог» в Саратовской, Свердловской областях, Татарии и других регионах — невозможно предсказать, где именно возникнет очередной конфликт. Копившееся массовое недовольство, еще год назад проявлявшееся у части граждан в политических протестах, дало крен в этническую сторону. Это было предсказуемо: ведь до политических выступлений конца 2011 года и начала 2012 года все протестные движения, даже те, которые начинались с критики властей, тотальной коррупции, быстро обретали форму этнического или религиозного противостояния. Когда политические митинги угасли — протесты вновь вернулись в привычное этническое русло. Оно привлекательно не только тем, что предполагает простые объяснения — во всех бедах виноваты «чужаки». Главное, что и решения проблем кажутся понятными и легко выполнимыми: «изгнать чужаков, не пускать новых». Сравните это с политическими лозунгами оппозиции — они неконкретны, непонятны и кажутся нереализуемыми. Простота нынешних народных требований в чем-то привлекательна и для властей: «гнать и не пущать» — привычные термины российского чиновничьего лексикона, куда более приятные их слуху, чем слова «модернизировать» или «реформировать».
— Проблема, стало быть, не столько в конкретных обстоятельствах, сколько в состоянии общества? А можно ли «экстремизацию» спровоцировать?
— Управлять ксенофобией нельзя, слишком сложная материя, а спровоцировать действительно можно. Есть целый ряд социальных и психологических факторов, влияющих на разрастание ксенофобских настроений. Например, люди, испытывающие внутреннюю неудовлетворенность своим статусом, своими жизненными перспективами, склонны самоутверждаться за счет кого-то, кто, по их мнению, еще ниже на социальной лестнице. В разных регионах возникает иерархия унижаемых. Так, потерявший человеческий облик московский бомж на Казанском вокзале самоутверждается, обзывая «чурками» прибывших южан; таджикский гастарбайтер кричит вьетнамскому «убирайся, откуда прибыл»; в Чечне случались столкновения чеченцев с таджикскими мигрантами, а в Центральной России чеченцы и другие представители народов Северного Кавказа в разы больше притягивают к себе ксенофобию местного населения, чем выходцы из Средней Азии. У нас общество догражданской культуры, и оно крайне беззащитно перед любыми стереотипами. Стереотипы, групповые, нерефлексируемые, распространяются, как лесной пожар. Однако сколь бы ни велико было значение социально-психологических факторов, главнейшими в раскручивании спирали ксенофобии являются факторы политические. Давайте вспомним наш опыт с бурным ростом антиукраинских или антигрузинских настроений. На самом деле пример России здесь не уникален. Скажем, в Иране в 70-е годы уровень веротерпимости был крайне высок, отношение к представителям еврейской диаспоры — едва ли не лучшее на Ближнем Востоке, за пределами Израиля, являвшегося стратегическим союзником иранских властей. Но тут приходит Хомейни, в инструментальных целях вооружается антисемитскими лозунгами, и за короткое время ситуация меняется кардинально. Проблема в том, что роль властной риторики в «вертикальных обществах», подобных нашему, во много раз выше, чем влияние СМИ, популярных телеведущих, каких-то известных деятелей и так далее. Поэтому и тревоги больше: если власть совершает ошибку — это скажется на социальном климате. Когда государство в России перестает быть, по словам Пушкина, «единственным европейцем», подменяет культуру, производящую идеи, культурой, собирающей фобии, последствия для общества бывают крайне болезненными.
— Но такая риторика пользуется спросом у населения: согласно последним опросам, подавляющее большинство россиян недовольно притоком мигрантов из других стран, а москвичи так вообще назвали мигрантов своей главной проблемой.
— Да уж, поддержка предубеждений к «чужим» дается куда легче, чем попытка привить терпимость к ним. Власть не только опускается до стереотипов массового сознания, она их еще и выращивает. Вы упомянули московские опросы «Левада-центра», согласно которым в июле 2013 года, впервые за все годы наблюдений, проблема мигрантов была названа главной для москвичей. Между тем еще в феврале в списке главных проблем лидировали «уличные пробки» (54 процента), высокие цены на товары первой необходимости (48) и рост коммунальных платежей (44 процента). Эта тройка проблем сохранялась с 2009 года, иногда меняясь местами с первого по третье. Так что же произошло в Москве с февраля по июль? Тарифы, цены и пробки на дорогах возросли, а массового притока мигрантов в столицу не произошло. Возникает вопрос: почему вдруг так обострилась проблема? Давайте посмотрим на еще один интересный факт. В марте этого года прокурор Москвы Сергей Куденеев рапортовал о достижениях правоохранителей и сообщил, в частности, что за последние пять лет преступность мигрантов в столице снизилась почти вдвое. «Доля мигрантской преступности в общегородской стабильно составляет 20 процентов»,— говорил Куденеев. Но вот настал август. И тот же прокурор рассказывает нам, что за последние полгода 40 процентов преступлений в Москве совершили иностранцы и еще 10 процентов — какие-то другие немосквичи. Так что же произошло в столице за несколько месяцев, если пять лет преступность мигрантов снижалась и упала в два раза, а по отчету за полугодие вдруг в те же два раза выросла?
— Вы считаете эти цифры неправдоподобными?
— Я довольно долго занимался изучением так называемой этнической преступности и знаю железный закон: этнические меньшинства — они и в преступности меньшинства. Мартовские данные прокуратуры куда ближе к данным независимых экспертов, чем августовские, которые к тому же появились как «рояль в кустах» уже после того, как исполняющий обязанности мэра заявил: «Если убрать преступления, совершаемые приезжими, то Москва будет самым законопослушным городом в мире». Единственное летнее событие, которое могло заставить так плясать статистику преступности и взвинчивать общественное мнение,— это столичная избирательная кампания.
— Стало быть, все дело в выборах?
— Конечно, не только в них, но московские выборы сильно разогрели мигрантофобию. О проблеме мигрантов говорит большинство участников избирательной кампании. Лишь Сергей Митрохин ни разу не был замечен в проявлениях антимигрантской риторики, напротив, он ее осуждает. Но дальше, смотрите: Михаил Дегтярев из ЛДПР обещал через полтора года очистить московские рынки от мигрантов, Николай Левичев из «Справедливой России» призвал московскую полицию ужесточить борьбу с этнической преступностью, коммунист Иван Мельников сулит дополнительные привилегии исключительно коренным москвичам. Это предложение меня особенно заинтриговало. Как же его понимать: неужели и лидер КПРФ Геннадий Зюганов, который не коренной москвич, из орловской деревни, будет ограничен в правах или даже вынужден вернуться из столицы на родину? Стоило ожидать, что отметится и Алексей Навальный, которого молва и постановление партии «Яблоко» приговорили называться «националистом». Кто-то слышал, что Навальный использует антимигранскую риторику на встречах с избирателями, но в прессу пока ничего такого не просачивалось. Известно также, что истинные националисты его риторикой и имиджем в кампании недовольны. Дмитрий Ольшанский, например, в Facebook пишет, что для 70 процентов избирателей были бы привлекательны следующие идеи и образ: «Только национал-социализм». И далее этот любитель национал-социализма выражает разочарование: «Но Навальный этим путем не пошел... Вместо этого он создает все тот же самый, до боли знакомый образ лидера молодых, энергичных, открытых, ответственных и эффективных менеджеров, активных граждан и налогоплательщиков...» В общем, факт: в последний год Навальный резко сократил националистическую риторику. Мы проанализировали 1347 его выступлений за последние три года, из них только 40 посвящены этнополитической тематике, при этом 90 процентов его высказываний на эту тему относятся к ситуации на Северном Кавказе и связаны с критикой не этнических общностей, а порядков в республиках и их руководителей. Остается действующий и.о. мэра Сергей Собянин. Он на этой площадке оказался активным. Уже 13 июня, в день начала кампании, назвал мигрантов «главной проблемой города»...
— Получается, политики бьются за националистический электорат. И к чему приведет эта битва?
— Слово «мигрант» превратилось у нас в псевдоним для зашифрованного обозначения некоторых этнических и региональных групп. Это советская традиция. При Сталине декларативный интернационализм запрещал называть какие-то национальности врагами, а фактический государственный антисемитизм требовал этого. Тогда в ход был пущен термин «космополиты». И все понимали, кого имеют в виду, когда сажали и расстреливали, например, врачей-космополитов. Сейчас новые враги и новые термины. В Москве выходцев из Петербурга, Тюмени или Орла мигрантами не называют, так же как и татар или башкир из соответствующих республик. И даже граждан Белоруссии и Украины в быту мигрантами никто не называет, не требуют ограничения их въезда. Термин предназначен для «южан», в частности — российских граждан, приехавших в Москву из южных регионов страны и юридически ничем не отличающихся от петербуржцев или ростовчан. Нынешняя антимигрантская кампания фактически легализует ксенофобию, разжигает межнациональную рознь. Но ксенофобию нельзя направить строго только против определенных этнических групп — она неизбежно расползается. Вот пермский журналист, который призывал не выгонять кавказцев из Пугачева, а сжигать их в собственных домах, одновременно выступал и за закрытие в городе синагоги. Дело учителя Фарбера показывает, что антисемитизм вновь возвращается в органы власти. Кавказцы, азиаты, евреи, вьетнамцы: кто следующий?
«Проблема мигрантов» — это эвфемизм, который подменяет еще одну проблему — несправедливую и неэффективную региональную политику. Данные Счетной палаты РФ указывают на гигантские масштабы неэффективного использования бюджетных средств, выделяемых республикам Северного Кавказа. Это деньги из кармана налогоплательщиков, их диспропорциональное распределение и разворовывание напрямую затрагивает интересы москвичей, однако об этой проблеме на московских выборах говорят лишь два кандидата в мэры: С.Митрохин назвал такую региональную политику «контрибуцией, которую Москва выплачивает Чечне», а Навальный отстаивает лозунг: «Хватит кормить Кавказ». Трудно увидеть существенные различия в словах: «хватит платить контрибуцию» и «хватит кормить». Важно, что такое кормление приводит к формированию определенного социального типа разжиревших нуворишей, которые позволяют себе демонстративно плевать на законы и моральные нормы. При этом речь идет не только о высших руководителях, но и об их обслуге, вроде тех дагестанских телохранителей, которые избили на дороге депутата Государственной думы только за то, что он не позволил обогнать себя. Понятно, что подобное поведение должно возмущать любого нормального человека. Это возмущение рационально, в нем нет проявлений ксенофобии. Она возникает тогда, когда образ недостойного человека распространяется на всю этническую или религиозную общность — «все они такие». В действиях продавца арбузов Магомеда с Матвеевского рынка, ставшего одиозно знаменитым после избиения им полицейского, нельзя увидеть ни этнической, ни религиозной специфики. Это поведение человека, подкупившего местных полицейских и уверенного, что можно подкупить всех.
— Иными словами, принадлежность к той или иной этнической группе не влияет на поведение гражданина и уважение им закона...
— Почему же, влияет. Но, во-первых, слабее, чем политические и социальные факторы, во-вторых, эти особенности трудно различимы и выявляются лишь при специальном сравнительном анализе. Например, вьетнамцы, которые составляют львиную долю тех, кого ныне собирают в лагеря для нелегальных мигрантов, редко упоминаются в статистке этнической преступности, а если и упоминаются, то чаще как жертвы нападений. Они не участвовали ни в одном из упомянутых этнических конфликтов, вообще мало кто замечает этих «детей подземелья». То же самое можно сказать о китайцах или корейцах — в традициях всех этих общностей стремление не афишировать свое присутствие в иноэтнической среде. У представителей народов Северного Кавказа, напротив, принято манифестационное поведение, они демонстрируют свою самобытность. Существует проблема адаптации этнических или регионально-культурных норм к тем, которые сложились в Москве. Только вряд ли можно рассчитывать на то, что новоселы будут уважать нормы, прежде всего правовые, которые не соблюдает большинство старожилов.
— Но ведь и законопослушная Европа переживает кризис мультикультурализма?
— Одно время в Европе были популярны левацкие идеи о конце государства-нации, они как раз и привели к политике мультикультурализма, а точнее сказать — к коммунитаризму, когда страна превращается в совокупность плохо связанных друг с другом, а то и враждующих между собой «коммюнити», общин. Опросы в Великобритании показали, что 30 процентов ее граждан-мусульман не интересуются ситуацией в своей стране, так как признают только «гражданство» всемирной исламской уммы. И тут же выяснилось, что большинство террористов — выходцы как раз из этой среды. Так что национальное государство, основанное на привлечении граждан разных национальностей к управлению, «похоронили» слишком рано. Проект современности так или иначе связывается с идеями гражданской нации — ничего лучшего изобретено не было. И любой серьезный разговор о проблемах миграции и национализма в России должен вестись с прицелом на эту положительную программу перемен. Но это повестка дня будущего, уж, во всяком случае, она не для нынешних московских выборов. Мои надежды на них не идут дальше того, что к сентябрю закончатся показательные выступления вокруг миграции и политики найдут другие темы, в меньшей мере разжигающие межэтническую рознь.

Ольга ФИЛИНА. «Огонек», 19 августа 2013 года