… о трудовой миграции в Россию

Демограф Михаил Денисенко — о том, как выжить приезжим в России

Сегодня основная доля мигрантов в нашу страну прибывает из Средней Азии, и в ближайшие 10-15 лет эта тенденция, видимо, сохранится. Что касается постоянного населения, то за последний межпереписной период количество узбеков, таджиков и киргизов, живущих в России, выросло примерно в два раза. У среднеазиатских государств большой демографический потенциал, особенно это справедливо в отношении самого многолюдного из них — Узбекистана. Кроме того, в Киргизии многие жители имеют российское гражданство: фактически они приезжают сюда уже не как мигранты, а как граждане.
С другой стороны, такой рост числа мигрантов в Воронежской и других областях связан с тем, что само понятие "мигрант" у нас за последние годы несколько раз менялось. До 2007 года в число международных мигрантов попадали российские граждане, переселявшиеся в Россию, и иностранцы, которые получали вид на жительство. С 2007 года к этим категориям добавились те, кто получил разрешение на временное проживание: соответственно число учтенных мигрантов резко подскочило. Наконец, после 2011 года произошло еще более серьезное изменение: мигрантами стали называть всех приезжающих в Россию на срок более 9 месяцев.
Либерализация миграционного законодательства — это наша работа над ошибками. В отличие от многих других видов деятельности оценить эффективность миграционной политики легко: если соотношение легальных и нелегальных мигрантов увеличивается в пользу легальных, значит, все идет как надо. Если этого не происходит, значит, нужно что-то менять. Уже принята новая Концепция государственной миграционной политики, по мере ее реализации должны решаться застаревшие проблемы.
Прежде всего речь идет об интеграции мигрантов: изменятся сроки возможного пребывания временных трудовых мигрантов на территории страны, появятся категории постоянных мигрантов. Это все важные решения. Дело в том, что по действующему законодательству трудовые контракты с мигрантами (за исключением высококвалифицированных специалистов) могут заключаться только на год и потом продлеваться еще на полгода. А теперь скажите: какому работодателю интересно заниматься адаптацией работника, который через год уйдет? Поэтому об интересе к программам адаптации и интеграции в России говорить вообще не приходится. Если человек работает на незаконных основаниях, то он тем более выпадает из всех потенциальных интеграционных программ. Как правило, в экстренных ситуациях он может рассчитывать только на свою диаспору, которая, конечно, поможет выжить, но не поможет войти в российское общество. В деле интеграции диаспора очень часто играет негативную роль: вспомним пример турецких диаспор в Германии. Чтобы они не превращались в посредников между государством и мигрантами, нужно менять законодательство. Например, сегодня растет число женщин-мигрантов, приезжающих из Средней Азии к мужьям. Многие из них находятся на территории России нелегально, при этом у них рождаются дети. Не занимаясь интеграцией этих женщин и детей, не обращая на них внимания, мы готовим себе бомбу на будущее. Нужны разрешающие воссоединение семей мигрантов госпрограммы, которые, кстати, действуют во многих странах. Резон простой: семейный человек ведет себя менее рискованно, чем его одинокий собрат. Кроме того, когда у мигранта дети ходят в русскую школу, он и сам, общаясь с детьми, быстрее интегрируется в российскую среду.
Разумеется, проблемы интеграции тесно связаны с рынком труда. Желательно, чтобы мигрант уже до приезда в Россию знал, где он будет работать. Однако мы недостаточно хорошо ориентируемся в потребностях своего рынка труда. В списке востребованных профессий значатся и инженеры, и работники цирка... С 2010 года введены новые механизмы отбора мигрантов: появилась категория высококвалифицированных специалистов. Но критерий отнесения к этой категории остался спорным. Высококвалифицированным мигрантом считается тот, кто в год получает более 2 млн рублей (для научных работников — 1 млн рублей). Это высокая планка. В Воронеже, например, таких профессионалов всего-то пять человек, при этом мигрантов с высшим образованием и высокой квалификацией — гораздо больше.
Вообще нужно учесть, что те мигранты, которые приезжают к нам, более образованные и современные, чем, например, выходцы из арабских стран во Франции. Все-таки практика жизни в Советском Союзе сказывается до сих пор. Да, сейчас к нам едут преимущественно уроженцы отдаленных сел и аулов. Молодежь плохо знает русский язык и не очень хорошо ориентируется в жизни российских городов. Однако я регулярно бываю в командировках в Средней Азии и вижу, что местные жители очень заинтересованы в знакомстве с нашей культурой и языком. Это тот регион, где Россия все еще признается цивилизующей силой. В маленьком ауле в 90 км от Душанбе люди упросили своего учителя физики преподавать им русский язык и литературу. Учитель сам плохо знает язык, учебников нет, но тяга потрясающая. В русские школы в Ташкенте, Ашхабаде, Самарканде, Душанбе и других городах поступить очень сложно — конкурс высокий, даже люди из сел стараются туда отдать своих детей. Случается, что бывшим солдатам Советской армии приходится переквалифицироваться в учителей русского языка. Во всех уголках Таджикистана, Узбекистана, Киргизии по спутниковому сигналу ловят русские каналы. В сельской местности они смотрят наши сериалы и наши новости, даже с трудом понимая язык. А вот иранские или турецкие каналы практически не смотрят. Все это говорит о том, что проблема интеграции мигрантов решаема.

Записала Ольга ФИЛИНА. «Огонек», 9 июля 2012 года