… о выгодах и вызовах миграции

ООН в докладе «Россия перед лицом демографических вызовов» предрекает: к 2050 г. население России сократится на 26 млн. человек - до 116 млн. По числу жителей страна переместится с 9-го на 14-е место в мире, ее опередят Эфиопия, Египет, Конго (Заир), Филиппины и Мексика. Население же США через 40 лет превысит российское вчетверо, увеличившись до 404 млн. человек (сейчас превышает вдвое: 305 млн. против 141,9 млн.).
Сейчас уже ясно, что XXI век станет веком огромных международных миграций, с которыми не сравнятся и великие переселения народов в прошлом. Это обусловлено демографическим взрывом в южном полушарии: всего за сто лет население мира учетверилось и сейчас приближается к 7 миллиардам человек. Почти весь прирост пришелся на развивающиеся страны юга планеты, и возникла небывалая асимметрия размещения мирового населения. Глобализация разрушила относительную изолированность континентов и превратила развитой и развивающийся миры в сообщающиеся сосуды.
За несколько последних десятилетий — примерно за полвека — международные миграции приобрели совершенно новую роль в жизни человечества. По оценкам экспертов ООН, в 50-е годы минувшего века чистая миграция из развивающихся в развитые страны составляла 20 тыс. человек в год, в 80-е превысила 1,5 млн., в нынешнем десятилетии приближается к 3 млн. человек в год. В 2005 году общее число мигрантов на планете оценивалось в 191 млн. человек — величина, сопоставимая со всем населением мира в эпоху Великого переселения народов IV—VII веков (200—210 млн. человек). Примерно треть этой величины — 60-65 млн. человек — мигранты из развивающихся стран в развитые.
Миграции служат — и всегда служили — механизмом приспособления размещения людей по территории к меняющимся экономическим или экологическим условиям. В течение последних двух-трех столетий они стали одним из центральных механизмов «индустриального перехода» — превращения аграрных обществ, прежде всего европейских, в промышленные, что сопровождалось перемещением многомиллионных крестьянских масс в города и их укоренением там. Без массовых миграций XIX — XX вв. не было бы современных индустриально развитых экономик Европы или Северной Америки, России или Японии. Но это были по преимуществу внутренние миграции (хотя есть и важные исключения, главное из них — иммиграция в США). Сейчас же, в силу демографических и экономических изменений последнего столетия, внутренние демографические ресурсы развитых стран оказались исчерпанными, и сложилась новая ситуация, когда сами эти страны стали выступать в роли аналога крупных городов, втягивающих население перенаселенных крестьянских стран.

Выгоды миграции
Миграции из развивающихся стран выгодны развитым странам по многим соображениям.
Одна из главных выгод — демографическая. Население практически всех развитых стран не воспроизводит себя. Уже сейчас в большинстве стран Европы, а потому и в Европе в целом, а также в Японии, естественный прирост населения сменился его естественной убылью, идет явная депопуляция. Через два-три десятилетия в Европе почти не останется стран с положительным естественным приростом. Россия наряду с Белоруссией, Болгарией и Украиной принадлежит к числу европейских стран, где естественная убыль населения особенно велика. При этом население развитых стран быстро стареет. Миграция — единственный реальный фактор, который может в той или иной степени — в зависимости от масштабов миграции — противостоять как сокращению численности населения, так и его старению.
Демографические выгоды тесно связаны с экономическими. Количественные и структурные изменения, происходящие с населением развитых стран, ставят их перед необходимостью прибегать к миграционным источникам пополнения своей рабочей силы. Об этом говорит, в частности, пример России, где в ближайшие годы начнется сокращение численности населения в трудоспособном возрасте со скоростью приблизительно 1 млн. человек в год. Положение в других странах не намного лучше. Хотя сегодня в развитых странах в целом соотношение числа людей, вступающих в состав трудовых ресурсов (лица в возрасте 20-24 года) и выбывающих из их состава (в возрасте 60-64 года), достаточно благоприятно (142 на 100), уже через 10 лет положение кардинально изменится, и это соотношение сократится до 87 на 100. Остановить убыль числа потенциальных работников можно только за счет притока мигрантов, в чем заинтересованы и их возможные поставщики. В развивающихся странах на каждые 100 человек в возрасте от 60 до 64 лет, уходящих с рынка труда, приходится 342 молодых человека, приходящих им на смену, что, конечно, создает огромные трудности с трудоустройством молодежи.
Особенно важны часто недооцениваемые структурные соображения, которые подталкивают экономики развитых стран к использованию миграционного ресурса. Распределение занятых в экономике по уровню квалификации всегда образует пирамиду, в верхней относительно узкой части которой находятся специалисты высшей квалификации и которая расширяется книзу по мере снижения уровня квалификации. Например, в России в 2005—2006 гг. на одного занятого в экономике специалиста высшей квалификации приходилось больше трех менее квалифицированных работников. Заполнение работниками-мигрантами нижних уровней «пирамиды занятости» расширяет возможности эффективного использования местного населения на более высоких ее уровнях, что особенно важно, когда численность местной рабочей силы сокращается. Самые нижние «этажи» пирамиды — не обязательно самые многочисленные.
Неквалифицированных рабочих может требоваться меньше, чем квалифицированных, но нужда и в них достаточно велика, так что обойтись без них пока нельзя. Эти-то места и заполняют, в первую очередь, неприхотливые мигранты.
Поэтому, хотя правительства развитых стран часто декларируют заинтересованность в иммиграции работников высокой квалификации, основу миграционного притока сейчас, как и в прошлом, составляет малоквалифицированная и дешевая рабочая сила, подпитывающая «пирамиду занятости» снизу, но необходимая для жизнеспособности всей экономики. Такая рабочая сила находит широкий спрос на рынках труда многих стран, в том числе и в тех случаях, когда речь идет о нелегальной миграции. Ее массовость не случайна, она — следствие разной оценки потребностей экономики законодателями и работодателями.
Очень важно, что миграция рабочей силы выгодна не только странам, принимающим трудовых мигрантов, но и странам их происхождения, она содействует экономическому развитию этих бедных стран. Сумма переводов части заработанных мигрантами денег, получаемых развивающимися странами, только за 10 лет — с 1995 по 2005 г. — выросла с 58 до 167 млрд. долларов, что, по оценкам, составляет 1,7% ВВП развивающихся стран и значительно превышает объем всей получаемой ими международной помощи. Имеются и другие благотворные для развивающихся стран последствия экономической миграции. Она создает и расширяет каналы, по которым из развитого мира в развивающийся поступают новые технологии, новые знания, новые социальные практики, необходимые для модернизации и развития традиционных обществ Азии, Африки и Латинской Америки.

Вызовы миграции
Было бы очень хорошо, если бы миграция из бедных стран в богатые приносила тем и другим только выгоды. Но, к сожалению, это не так. Миграция — сложный социальный процесс; с крупномасштабными миграциями всегда связаны серьезные социальные и политические риски.
Даже когда речь шла о массовых переселениях сельских жителей в города своей собственной страны, эти переселения неизменно становились источником социального напряжения, нередко приводившего к острым социальным конфликтам и всегда накладывавшего сильный отпечаток на политическую жизнь и даже политическую историю стран, переживавших период быстрой урбанизации. Наиболее очевидным источником этих напряжений были бесправие и бедность социальных слоев, формировавшихся в основном из недавних мигрантов, вынужденных на первых порах соглашаться на любые условия, но со временем становившихся главными носителями социального недовольства. Не столь очевидным, часто и вовсе не осознававшимся, но не становившимся от этого менее важным, был конфликт, связанный со сменой культурной идентичности, болезненным переходом от сельской к городской системе ценностей.
Сейчас вся эта социально-демографическая ситуация воспроизводится в глобальных масштабах и становится существенной стороной общего взаимодействия «мировой деревни» и «мирового города». Однако речь не идет о простом повторении пройденного, но только в больших масштабах. Внешне похожие, да и довольно близкие по сути процессы приобретают, тем не менее, новые качественные черты, которые делают всю ситуацию еще более сложной.
Вот как описывал русский автор конца XIX века тогдашнюю «встречу» отечественных города и деревни. «Разрыв между городом и деревней был не только экономический, но и психологический и даже языковой. Культурный городской слой плохо понимал язык деревни и даже отвергал его, а деревня совсем перестала понимать городской культурный язык. Они плохо понимали друг друга и расходились, не договорившись ни до чего». А ведь речь шла о жителях одной страны, говоривших на одном языке, исповедовавших одну религию. Теперь же «договариваться» предстоит людям, живущим и работающим рядом, но изначально разделенным очень большой и всеобъемлющей культурной дистанцией, — начиная с самого простого, с родного языка, бытовых обычаев и привычек.
К этим источникам неизбежных культурных напряжений добавляются источники столь же неизбежных напряжений социальных. Ведь место внизу экономической, а значит и социальной пирамиды, изначально уготованное большинству мигрантов, — заведомо не самое благополучное. Поначалу они соглашаются на любые условия, но постепенно приходит осознание своего положения в сравнении с местным населением, и в мигрантской среде нарастает недовольство. Оно тем больше, чем меньше каналов вертикальной социальной мобильности открыто перед мигрантами, а тем более перед их детьми.
Местное же население — получая, как правило, немалые выгоды от присутствия мигрантов, — их получает каждый, кто соприкасается с «гастарбайтерами» как работодатель, арендодатель, потребитель товаров, а особенно услуг, даже как «правоохранитель», — обычно не склонно замечать эти выгоды. Зато оно охотно видит в приезжих опасных конкурентов, источник собственных экономических и социальных проблем, хотя эти проблемы всегда существуют и без всяких мигрантов. Нерешенность этих проблем подталкивает к поиску виноватых, и приезжие дают очень удобный «материал» для формирования «образа врага», что устраивает и многих политиков.
Мигрантофобия — ресурс экстремистской политики. Огульные обвинения в адрес мигрантов (в том, что они отнимают «наши» рабочие места и даже «наши деньги» (?), повышают уровень преступности, оказываются рассадником болезней и извращают нравы местного населения) становятся серьезной картой в политической игре, в борьбе за голоса избирателей. Все это еще больше затрудняет и без того болезненный процесс интеграции приезжих в принимающие общества и отнюдь не способствует снижению конфликтного потенциала, сопряженного с миграционными процессами.

Увеличить выгоды и уменьшить риски
Из признания объективной конфликтогенности притока большого числа иммигрантов можно сделать разные, порой даже противоположные выводы. Самый простой — надо закрыть двери для иммиграции, отгородиться от нее непроницаемыми государственными границами. Но ведь это значит, что надо отказаться и от ее выгод. Соответствует ли это сегодняшним интересам России?
С 1992, когда впервые была зафиксирована естественная убыль ее населения, и до начала 2009 года, из-за разницы между числом умерших и родившихся страна недосчиталась 12,6 млн. человек. К счастью, почти половина этих потерь была компенсирована миграцией. Однако, к несчастью, больше половины демографических потерь все же осталось не возмещенными, так что население России за это время сократилось на 6,6 млн. человек. Естественная убыль населения сейчас несколько снизилась, но это — временное снижение, через несколько лет убыль снова начнет расти. А вот соответствующего роста иммиграции пока не предвидится. Во всяком случае, Россия к нему не готова.
Казалось бы, для такого утверждения нет оснований. Ведь за время, прошедшее после распада СССР, Россия приняла миллионы иммигрантов; иногда говорят даже, что по их числу она вышла на второе место в мире — после США. Если эти цифры и верны, высокие показатели российской иммиграции не должны вводить в заблуждение. В основном это была не иммиграция в обычном смысле слова, когда в страну приезжают выходцы из других стран, а репатриация: в страну возвращались люди, некогда выехавшие из России, их дети и внуки. Тот миграционный прирост, который почти наполовину компенсировал естественную убыль населения страны, более чем на 65 процентов состоял из русских, еще на 16 процентов — из практически неотличимых от них украинцев и белорусов, а также представителей других коренных народов России — татар, башкир, чувашей и т.д. Это было подлинное возвращение соотечественников — к сожалению, не всегда ласково встречаемых на своей исторической родине. Но сейчас этот этап миграционной истории России подходит к концу, оставшиеся мобильные ресурсы возвратной миграции невелики. Появление программы добровольного переселения соотечественников сильно запоздало и заставляет вспомнить известные слова о генералах, которые всегда готовятся к прошлой войне.
Пятнадцать лет назад, в начале 1994 года, я опубликовал в журнале «Знамя» статью, в которой говорил, что необходимо готовиться к возвращению соотечественников. Эпиграфом к ней были взяты слова Солженицына: «И ко всему теперь вот — готовить переселение соотечественникам, теряющим жительство? Да, неизбежно». Но времена меняются, и сегодня надо готовиться к другому.
На наших глазах исчерпавшая свой ресурс репатриация сменяется обычной для многих стран экономической миграцией. При этом меняется иерархия стран-поставщиков мигрантов. В 1998—2002 годах почти 45% миграционного прироста обеспечил Казахстан (в основном за счет выезжавших оттуда русских) и 25% — Средняя Азия. В 2003—2007 годах они поменялись местами: Казахстан дал 21%, Средняя Азия — 42%. Меняется также этнический состав приезжих: в 2006 году доля народов России и близких к ним украинцев и белорусов в составе зарегистрированного миграционного прироста впервые опустилась ниже 60 процентов, а в 2007 — ниже 50. Эти тенденции, скорее всего, будут нарастать, и вот к ним-то мы, скорее всего, и не готовы. Даже пребывание в России узбеков или таджиков в качестве временных «гастарбайтеров» воспринимается населением наших городов далеко неоднозначно. А ведь демографическая обстановка заставляет думать об оседании хотя бы части мигрантов в России, об их превращении в полноценных российских граждан. Однако же это просто невозможно без системы экономических и политических мер, обеспечивающих всестороннюю интеграцию приезжих в российский социум.
Власть должна хоть в какой-то мере пойти против течения, добиваясь перелома общественного мнения в отношении миграции. нужны долговременные программы воспитания этнической и культурной толерантности со стороны местных жителей. И в то же время должна быть выработана и реализована стратегия «перековки» мигрантов, желающих влиться в российское общество; необходимо обеспечить им доступ к «лифтам» вертикальной социальной мобильности, не ущемляя при этом интересов местного населения. Как показывает опыт стран, столкнувшихся с подобными проблемами раньше нас, все это — очень непростые задачи, никаких безупречных рецептов на этот счет нет.
Но и отказаться от решения этих задач невозможно. Никакая разумная власть не может равнодушно смотреть на сокращение населения своей страны. Вопрос о способности принимать и интегрировать мигрантов — это один из главных вопросов экономической и идеологической конкурентоспособности развитых стран в XXI веке. Россия — не исключение.

Анатолий ВИШНЕВСКИЙ, Директор Института демографии ГУ ВШЭ. «Российская миграция», №3-4 июнь-июль 2009 года