… об инновационных фармпрепаратах

Сумеет ли человечество найти лекарство от СПИДа? Скорее всего, да. Прогресс в этом деле налицо: пусть нынешние лекарства пока не избавляют больных от ВИЧ-инфекции, зато они останавливают развитие болезни, продлевая жизнь пациентов на долгие годы. Счастливой такую жизнь, может, и не назовешь. Но это жизнь. Вполне возможно найти эффективные лекарства и от других недугов, которые еще десяток-другой лет назад считались неизлечимыми. Усилия фармкомпаний будут направлены на создание препаратов для лечения отдельных форм рака, некоторых вирусных заболеваний и болезней центральной нервной системы — таких, как, например, болезнь Альцгеймера, говорит глава российского представительства фармацевтической компании Roche Милош Петрович.
Мировой фармацевтический рынок будет стремительно расти: согласно прогнозу аналитиков Business Insights, уже к 2015 г. его объем увеличится более чем вдвое, до $1,2 трлн. На долю биотеха придется 20% продаж — этот сегмент станет одним из самых быстрорастущих.

НАЙТИ И УНИЧТОЖИТЬ
Инновационные препараты, борющиеся с такими болезнями, как СПИД или рак, будут действовать иначе, чем мы привыкли. Еще в 1990-х лечение рака было похоже на ковровую бомбардировку: химиотерапия разрушала не только больные, но и здоровые клетки. Современные же лекарства действуют более избирательно. Ученые разобрались, какие рецепторы содержатся в раковых клетках, и новые препараты уничтожают именно их. Правда, для эффективного лечения необходима персонализированная диагностика, которая позволяет в точности установить тип заболевания, чтобы в результате назначить лекарство, которое воздействует именно на этот тип. По пути создания персонализированных лекарств и средств диагностики и идут лидеры фармацевтического рынка, говорит Петрович. На создание одного такого препарата уходит 10–15 лет, поэтому в 2025 г. мы будем пользоваться теми лекарствами, что разрабатываются уже сегодня. Результаты могут быть потрясающими. «Еще 10 лет назад, когда нынешние противоопухолевые препараты только создавались, никто и надеяться не мог, что они будут столь успешны», — радуется глава «Рош-Москва». Скажем, пациентка с HER2-положительной опухолью молочной железы была практически обречена: от начала заболевания до смерти проходило всего несколько месяцев, традиционное лечение практически не давало результатов. Сейчас же благодаря препарату герцептину, который действует на HER2-рецепторы, этот вид рака может быть полностью излечен на ранней стадии, а на поздней женщине будут подарены еще несколько лет жизни.

ЗА ЧЕЙ СЧЕТ?
Дело, однако, не столько в том, возможно ли создать лекарство, эффективно лечащее ту или иную болезнь, сколько в стоимости такого лекарства. «При желании в таблетку можно втиснуть и космический корабль, вопрос только в том, какому количеству людей она будет доступна», — продолжает Петрович. Стоимость разработки некоторых препаратов достигает $2–5 млрд., и возможностей для резкого снижения цен в ближайшие десятилетия не появится. А все потому, что процесс создания лекарства начинается с исследования тысяч различных действующих веществ, из которых в ходе испытаний отбираются наиболее эффективные. «Компьютерное моделирование не спасает. Оно помогает при дизайне молекулы, но с помощью компьютера невозможно провести испытания действия препарата на живой организм», — разводит руками Петрович. При этом разработка может остановиться на самом последнем этапе, и все затраты на проект спишутся в убыток.
Но ведь больные люди не могут оставаться без помощи. Поэтому необходима поддержка страховых компаний и государства. Существующая сегодня в России система таким требованиям не удовлетворяет. Например, на закупку противораковых инновационных препаратов в прошлом году по системе ДЛО было выделено лишь 6,4 млрд. руб. — а нужно на порядок больше. Годовой курс лечения такими препаратами, снижающими вероятность рецидивов опухоли на 50%, недешев — около 2 млн. руб. Поэтому властям ничего не остается, кроме как напрямую тратить собственные деньги на закупку противораковых препаратов либо стимулировать развитие системы добровольного медицинского страхования с включением в нее онкологии (сейчас на рынке почти нет страховок, покрывающих случаи онкологических заболеваний, а имеющиеся стоят около $3000 в год), в том числе и путем налоговых льгот. Резон для властей в этом есть: например, по данным Национального института здоровья США, в 2002 г. убытки от раковых заболеваний во всем мире составили $172 млрд., причем больше половины — $95 млрд. — результат инвалидности или смерти граждан трудоспособного возраста. «Государству однозначно выгодно лечить больных раком за свой счет», — резюмирует глава «Рош-Москва».

АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ ЗАРАБОТОК
При этом, вполне возможно, тратить огромные суммы не придется. Выход — в ранней диагностике раковых заболеваний, что позволит резко повысить эффективность терапии. Например, после введения в тех же США в середине 1990-х гг. программ ранней диагностики рака смертность снизилась на 30%.
В идеале хотелось бы сделать эту диагностику такой же простой, как тест на содержание сахара в крови. Поэтому фармкомпании в ближайшие пару десятилетий будут уделять все большее внимание именно данному направлению, уверен Милош Петрович. Для Roche оно уже сегодня второе по важности после собственно разработки лекарств, и компания продолжает создавать средства диагностики самостоятельно, а также покупать фирмы, работающие в этой области. Вполне возможно, что через 10–15 лет «диагностический» бизнес будет приносить фармкомпаниям даже больше прибыли, чем традиционная фармацевтика.
Россия тоже сможет участвовать в процессе разработки инновационных препаратов и диагностического оборудования — у наших ученых есть и необходимая квалификация, и неординарные идеи. А проблемы с деньгами вполне решаемы.

Алексей НЕПОМНЯЩИЙ. «SmartMoney», 1 сентября 2008 года