Глобализация человеческого благосостояния

Индур М. Гоклани
(Опубликовано на сайте "Полит.ru" 18 января 2006 года, адрес: http://www.polit.ru/research/2006/01/18/goklany.html. Впервые материал был опубликован в августе 2001 года. Настоящий перевод выполнен и предоставлен русским проектом Института Катона)

Споры вокруг глобализации сосредоточены преимущественно на вопросе о том, усиливает ли она неравенство между доходами богатых и бедных стран. Однако, как нередко отмечают противники глобализации, благосостояние людей не тождественно материальному богатству. Таким образом, главная проблема заключается не в том, растет ли разрыв между доходами, а в том, способствует ли глобализация росту благосостояния, и, если неравенство в благосостоянии увеличилось, то произошло ли это потому, что богатые страны обогатились за счет бедных.

Параметры, позволяющее более адекватно измерять благосостояние людей, чем среднедушевой доход, включают защищенность от голода, уровень смертности, уровень эксплуатации детского труда, образование, доступ к питьевой воде и продолжительность жизни. Эти показатели обычно растут вместе с уровнем богатства, поскольку богатство помогает их создавать и предоставляет средства для их развития. В свою очередь, эти улучшения могут стимулировать экономический рост, создавая условия, способствующие развитию технологии и повышающие производительность. Итак, богатство, технологическое развитие и благосостояние —это взаимозависимые факторы, неизменно сопутствующие прогрессу.

За последние полвека, по мере роста изобилия и технологических нововведений во всем мире, одновременно росло и благосостояние большей части населения мира. Сегодняшний среднестатистический индивид живет дольше, болеет меньше, он лучше образован, реже голодает и его дети реже используются в качестве рабочей силы. Более того, разрыв по этим критически важным показателям между богатыми странами и группами стран со средним и низким уровнями доходов кардинально уменьшается с середины 1900-х годов, невзирая на тенденцию к увеличению неравенства самих доходов. А там, где это отставание уменьшилось в минимальной степени или даже за последнее время увеличилось, проблема заключается не в чрезмерной, а в недостаточной глобализации.

Богатые страны живут лучше не от того, что они отняли что-то у бедных; скорее, бедные страны живут лучше от того, что извлекают пользу из технологий, которые развивают богатые, и их ситуация улучшилась бы в еще большей мере, если бы они смогли в еще большем объеме воспользоваться плодами глобализации. Определенный уровень глобального неравенства может даже приносить пользу бедным странам, поскольку богатые страны вкладывают средства в развитие более капиталоемких видов медицины и технологий, которые затем становятся доступны для бедных.

Большая часть споров о глобализации и ее преимуществах вращается вокруг вопроса о неравенстве доходов и о том, сделала ли глобализация за несколько последних десятилетий богатых богаче, а бедных беднее¹. Например, Лора Д’Андреа Тайсон, бывший советник по национальной экономике в администрации Клинтона, и другие экономисты утверждали, что «по мере роста глобализации отставание по среднедушевому доходу бедных стран от богатых увеличилось»². Дэвид Доллар и Арт Край, экономисты Всемирного банка, оспорили эту оценку, заявив, что «имеющиеся данные свидетельствуют о том, что дело обстоит диаметрально противоположным образом... [и что] нынешняя волна глобализации, начавшаяся около 1980 года, наоборот, увеличила экономическое равенство и снизила бедность»³. Вне зависимости от того, какое из приведенных высказываний соответствует действительности, оба мнения бьют мимо цели. Главный вопрос, возникающий в связи с глобализацией, не касается неравенства доходов и того, усиливается оно или нет; скорее, он состоит в том, увеличивает ли глобализация благосостояние людей и, если неравенство в благосостоянии действительно увеличилось, то потому ли это произошло, что богатые страны обогатились за счет бедных.

Однако, как нередко отмечают противники глобализации, благосостояние людей не тождественно богатству⁴, а кроме того — повторим броский лозунг антиглобалистов — «ВВП сыт не будешь»⁵. Отождествлять благосостояние и богатство — значит путать цели и средства. Если богатство, или среднедушевой доход (измеряемый долей валового внутреннего продукта на душу населения), является, вероятно, лучшим показателем материального благосостояния, его большая значимость проистекает из того, что он либо позволяет обеспечить общество (и индивидов) средствами для улучшения других, возможно, более важных, параметров человеческого благосостояния (таких, как защищенность от голода, здравоохранение, уровень смертности, эксплуатация детского труда, качество образования, доступ к питьевой воде и санитарным условиям, продолжительность жизни)⁶, либо оказывается связанным с другими желательными показателями (такими, как верховенство права, прозрачность власти, экономическая и, до определенной степени, политическая свобода)⁷. Действительно, как видно из рисунка 1, который будет подробнее обсуждаться ниже, анализ данных по разным странам показывает, что хотя эти «другие» показатели обычно улучшаются с ростом среднедушевого дохода, отношения между ними не имеют прямой взаимосвязи⁸. При низком уровне экономического развития улучшения обычно происходят быстро, но они замедляются, а в некоторых случаях даже совсем останавливаются, когда достигают практического или теоретического предела⁹. Поэтому среднедушевой доход сам по себе не может быть хорошим средством измерения благосостояния людей, и любые дискуссии о том, благотворна ли глобализация для человечества в целом, или же она позволяет богатым странам обогатиться за счет бедных, должны быть основаны на рассмотрении того, как по мере роста глобализации развиваются эти более релевантные параметры человеческого благосостояния.

Рисунок 1. Благосостояние vs. изобилие в 90-е годы

Источник: Indur M. Goklany, Economic Growth and the State of Humanity (Bozeman, Mont.: Political Economy Research Center, 2001), с использованием данных Всемирного банка, World Development Indicators 1999 (Washington: WorldBank, 1999).

В этой статье рассматриваются пять показателей, позволяющих измерить различные, хотя и взаимосвязанные, аспекты благосостояния. Из этих показателей три позволяют измерять бедность и лишения, отражая «негативное» благосостояние, один является «позитивным» параметром благосостояния, а последний — это индекс человеческого развития Программы развития ООН, который совмещает уровень дохода на душу населения с двумя позитивными параметрами благосостояния¹⁰.

Негативные показатели, обсуждаемые в настоящей статье — это среднедушевое потребление продовольствия (низкий уровень потребления пищи — эвфемизм голода и недостаточного питания), младенческая смертность и эксплуатация детского труда. Два первых параметра — свидетельствующие о голоде и смерти, двух из четырех всадников Апокалипсиса — веками связывались со страхом и страданием. Менее полувека назад голод, естественный или рукотворный, все еще простирал над человечеством свою ужасную длань. Это некогда хроническое бедствие только в 1959–1961 унесло жизни 30 миллионов китайцев¹¹. Повышение качества питания — это, вероятно, первый шаг на пути к здоровому обществу. Кроме того, потребление адекватного количества пищи позволяет среднестатистическому индивиду сосредоточиться на проблемах, выходящих за рамки простой добычи средств к существованию, и начать вести более полную и продуктивную жизнь. Далее, голод и недоедание препятствуют образованию и развитию человеческого капитала, что, в свою очередь, может замедлить технологический прогресс во всех сферах человеческой деятельности и рост в любом из секторов экономики¹². Таким образом, недостаточное потребление пищи не только приносит дополнительные страдания, но и замедляет развитие позитивных показателей благосостояния.

Второй негативный параметр, младенческая смертность, связан также со смертью в раннем возрасте и с материнской смертностью. Наверное, ничто не приносит женщине столько же горя и скорби, как преждевременная смерть детей. Из всех тягот, которые человечество несет на этой земле, младенческая смертность всегда была одним из самых жестоких механизмов, посредством которых природа регулирует численность нашего населения.

Третий негативный параметр — эксплуатация детского труда. Возможность обеспечить своим детям свободное от работы детство было роскошью, которую на протяжении многих веков могли позволить себе только высшие классы и богатые семьи. В большинстве семей большинства культур дети традиционно рассматривались в качестве дополнительной рабочей силы. Они способствовали укреплению экономической безопасности семьи, работая на ферме, занимаясь ремеслами, отправлялись в услужение, а на начальных фазах индустриализации — на фабрики. Однако в развитых странах рост производительности благодаря новым технологиям позволил обходиться без детского труда. Эта тенденция усиливалась по мере того, как семьи становились богаче, реальные цены на продукты пропитания падали, экономический вклад детей в дело выживания семьи и обеспечения старости становился менее важен и начали получать признание внутренняя стоимость и экономическое значение детского образования, а также, по-видимому, экономическая и социальная безопасность семьи в будущем.

Позитивный параметр, анализируемый в настоящей статье, средняя продолжительность жизни, — наверное, самый важный показатель человеческого благосостояния. Большая продолжительность жизни также обычно сопровождается ростом продолжительности здоровой жизни. По оценке Всемирной организации здравоохранения, в 1997–1999 годах ожидаемая продолжительность здоровой жизни в США, Китае и Индии, например, составила, соответственно, 70,0, 62,3 и 53,2 года¹³. Сравним эти цифры с продолжительностью всей (а не только здоровой) жизни в этих трех странах в 1950–1955 годах: это, соответственно, 69,0, 40,8 и 38,7 лет¹⁴. Более того, исследования, проведенные в различных развитых странах, показали, что инвалидность в старших группах населения снижается¹⁵. В США, например, в 1982–1994 годах показатель нетрудоспособности для людей старше 65 лет понижался на 1,3% в год, что к 1994 году привело к уменьшению случаев инвалидности в этой возрастной группе на 1,2 миллиона¹⁶. Так что мы теперь живем дольше и болеем меньше. Таким образом, продолжительность и качество жизни идут рука об руку. Можно возразить, что, поскольку повышение уровня голода и смертности понижают продолжительность жизни, эти показатели пересекаются. Однако показатель продолжительности жизни не учитывает в полной мере чувство страха и ужаса, вселяемое голодом и смертью.

Последний показатель, обсуждаемый в данной статье, — это индекс человеческого развития (ИЧР) Программы развития ООН. Этот показатель был разработан вследствие признания того факта, что понятие человеческого развития шире простого повышения доходов населения. ИЧР представляет собой среднее взвешенное трех параметров: продолжительности жизни, уровня образования и логарифма дохода на душу населения — логарифма, поскольку каждый следующий доллар дохода дает меньшую прибавку к качеству жизни, чем предшествующий доллар. Состав ИЧР оправдан, поскольку продолжительность жизни, как уже отмечалось, — это, пожалуй, самый значительный показатель человеческого благосостояния, среднедушевой доход отражает материальное благополучие, а качество образования — помимо того, что является самоцелью — принципиально необходимо для сохранения и создания нового человеческого капитала. При наличии соответствующей сети институтов образование может ускорить создание и распространение технологии¹⁷. Кроме того, образование (в особенности женское), судя по всему, является ключевым фактором в распространении знаний о питьевой воде, санитарных нормах, личной гигиене, правильном питании и других здравоохранительных практик, помогающих обществу улучшить здоровье, снизить смертность и повысить продолжительность жизни¹⁸.

Улучшаются ли параметры человеческого благосостояния под влиянием глобализации? Увеличился ли разрыв по этим параметрам между богатыми и бедными странами, и если да, то несет ли за это ответственность глобализация?

Рисунок 1, основанный на сравнительных данных по разным странам, показывает, что различные показатели человеческого благосостояния улучшаются по мере того, как страны становятся богаче, причем улучшения быстрее всего происходят при более низком уровне богатства. Для этой связи есть несколько возможных объяснений. Во-первых, экономическое развитие действительно улучшает эти показатели. Большее богатство преобразуется в более крупные ресурсы для исследований и развития новых технологий, прямо или опосредованно снова повышающих благосостояние людей¹⁹. Большее богатство также означает рост ресурсов для роста грамотности и развития образования, которые тоже обычно ведут к появлению и более широкому распространению технологических инноваций²⁰. Немаловажно, что более богатым обществам проще позволить себе обращаться к уже существующим, но малоиспользуемым технологиям²¹. Например, в случае здравоохранения, зафиксированного на рисунке 1 посредством показателей младенческой смертности и продолжительности жизни, сюда относятся такие «старые» технологии, как водоочистка для производства питьевой воды, канализация, «основная» гигиена, вакцинация, антибиотики, контроль на насекомыми и переносчиками инфекции и пастеризация ²², а также новейшие научные технологии — такие, как терапия СПИДа и оральная регидратация, пересадка органов, маммография и другие диагностические тесты. Сюда же относятся сельскохозяйственные технологии, которые способствуют повышению урожая и таким образом увеличивают запасы продовольствия и снижают голод и недоедание, что затем ведет к снижению числа жертв инфекционных заболеваний и болезней, вызываемых паразитами²³.

Исторически снижение голода и недоедания было одним из первых практических шагов, предпринятых государствами на пути к улучшению здравоохранения. Эти меры снизили младенческую смертность и повысили продолжительность жизни²⁴. И если, несмотря на увеличение производства пищевых продуктов, в стране по-прежнему не хватает продовольствия, благодаря торговле большее богатство позволяет обеспечить ее продовольственную безопасность²⁵. Большее богатство также способствует тому, что общество будет вводить и поддерживать продовольственные программы для тех, кто стоит на нижних ступеньках социальной лестницы²⁶. Поэтому, хотя «ВВП сыт не будешь»²⁷, чем больше ВВП, тем меньше вероятность того, что вам придется голодать или недоедать. Как показывает рисунок 1, большее богатство благодаря множеству механизмов — лучшему образованию, увеличению запасов продовольствия и большей доступности питьевой воды — ведет к улучшению здоровья²⁸.

Возможно, причинность действует в противоположном направлении. Возможно, улучшение благосостояния людей стимулирует экономическое развитие, а не наоборот. Более здоровые люди более энергичны, реже отсутствуют на работе, а, следовательно, более продуктивны, за какой бы вид экономической деятельности они ни взялись²⁹. Когда в Мименсинге (Бангладеш) была искоренена малярия, урожай там повысился на 15%, потому что крестьяне стали уделять больше времени и энергии земледелию³⁰. В других местах избавление от сезонной малярии позволило крестьянам засевать второй урожай. Исследование, проведенное Центром по международному развитию Гарвардского университета совместно с Лондонской школой гигиены и тропической медицины, показывает, что если бы малярия была искоренена в 1965 году, то в 2000-м африканский ВВП был бы на 32% выше³¹.

Затем, более здоровые люди могут уделять больше времени и энергии образованию и интеллектуальному развитию³². Хорошее здоровье особенно важно в годы формирования ребенка. Кроме того, стимулы для вложений в развитие человеческого капитала усиливаются при условии, что индивиды — получатели инвестиций имеют шанс дожить до 60 лет, а не, скажем, всего лишь до 40. Неудивительно, что уровень образования повышается с ростом продолжительности жизни³³. Сегодня нередко можно встретить аспирантов и научных сотрудников, которым далеко за 30 и которые все прожитые годы — срок, который раньше буквально составлял всю жизнь, — посвятили изучению своей профессии. Приобретя необходимый опыт, эти доктора и исследователи готовы внести свой вклад в улучшение и распространение технологий в выбранных областях и повести по этому пути других. Так улучшение здоровья ведет к росту человеческого капитала, что способствует созданию и распространению технологий, еще больше развивающих здравоохранение и ускоряющих экономический рост. По всей видимости, причины и следствия роста богатства и здоровья взаимно усиливают друг друга, складываясь во взаимосвязанные циклы. Один из таких циклов — это цикл, в котором, как мы видели, богатство порождает здоровье, а здоровье — богатство. Другой круг включает пищевую промышленность, доступ к продовольствию, образование и человеческий капитал, также помогающий круговороту богатства и здоровья. Эти циклы входят составной частью в более широкий «цикл прогресса», в котором усиливают друг друга экономический рост и технологические изменения³⁴.

Еще одно объяснение связи между благосостоянием людей и богатством состоит в том, что факторы, способствующие улучшению первого, способствуют и увеличению второго. В числе этих факторов находятся законодательная и экономическая система — свободный рынок, гарантированное право собственности, честные, предсказуемые и финансово ответственные правительство и администрация, правозаконность — которые способствуют развитию конкуренции не только в сфере торговли, но и в научной и интеллектуальной сферах, позволяя тем, кто делает ставку на собственный труд, интеллектуальный капитал и финансовые ресурсы, получать прибыль с риска, которому они себя подвергают³⁵. Эти институты составляют также фундамент гражданского общества и демократической системы.

Неотъемлемая часть «цикла прогресса»— торговля. Более свободная торговля непосредственно стимулирует экономический рост³⁶, способствует распространению новых технологий и создает стимулы к изобретениям и инновациям³⁷. Например, конкуренция с иностранными производителями автомобилей ускорила введение в США нескольких систем контроля безопасности и вредных выбросов, в результате чего улучшилось и экологическое, и человеческое благосостояние³⁸. Торговля также помогает сдерживать стоимость использования базовых инфраструктур, в том числе водопровода, канализации и производства энергии (хотя получению максимальной выгоды нередко мешает коррумпированность, неэффективность и непрозрачность правительств и бюрократии)³⁹. Наконец, как будет показано ниже, благодаря торговле произошла глобализация продовольственной безопасности⁴⁰.

Рисунок 2 показывает, что с повышением уровня экономического развития возрастает не только продолжительность жизни — вся кривая продолжительности жизни/изобилия со временем смещается вверх⁴¹. Продвижение этой кривой вверх согласуется с созданием и распространением во времени новых и уже существующих, но малоиспользуемых технологий. Собственно, на рисунке 2 временные изменения (изображенные посредством несовпадения кривой продолжительности жизни в 1962 и 1997 годах) служат суррогатом технологических улучшений⁴².

Рисунок 2. Продолжительность жизни и младенческая смертность vs. изобилие, 1962 и 1997

Источник: Goklany I.M. Economic Growth and the State of Humanity. Bozeman, Mont.: Political Economy Research Center, 2001; данные Всемирного банка (World Development Indicators 1999. Washington: 1999).

Рисунок 2 также показывает, что младенческая смертность снижается с экономическим развитием и технологическими улучшениями (вся кривая со временем понижается)⁴³. В другой работе я показал, что увеличение богатства и технологические улучшения (суррогатом которых служит время) связаны и с другими показателям благосостояния, включая те, что изображены на рисунке 1⁴⁴. В совокупности они демонстрируют, что для каждого конкретного уровня реального дохода, уровень сегодняшнего человеческого благосостояния превышает аналогичный уровень, зафиксированный несколько десятилетий назад.

Голод и недоедание

Беспокойство по поводу возможности накормить быстрорастущее население Земли звучит, по крайней мере, уже в течение двух столетий — с тех пор, как Мальтус опубликовал свой «Опыт о законе народонаселения». Сначала это беспокойство носило глобальный характер, но к 1950–1960-м годам, несмотря на лишения Великой депрессии и Второй мировой войны, стало очевидно, что проблема (если она вообще существует) ограничивается развивающимися странами. Некоторые неомальтузианцы, такие, как Пол Эрлих, автор книги «Демографическая бомба»⁴⁵, и братья Пэддоки⁴⁶ уверенно предсказывали вспышки апокалипсического голода во второй половине XX века в странах третьего мира. Примечательно, однако, что несмотря на беспрецедентный рост спроса на продовольствие, вызванный столь же беспрецедентным ростом народонаселения и экономическим ростом, среднестатистический житель Земли никогда еще в истории человечества не питался лучше и никогда не был подвержен меньшему риску остаться голодным или недокормленным, чем сегодня.

С 1950 по 2000 год население земного шара увеличилось на 140%, а уровень дохода на душу населения возрос более чем на 170%. Тем не менее, в результате резко возросшей производительности сельского хозяйства и роста торговли продовольственные цены опустились до уровня, ниже которого не опускались никогда. Благодаря низким ценам плоды возросшей продуктивности широко распространились, а излишки продовольствия естественным образом направились в нуждающиеся районы. В результате среднедушевое потребление продовольствия во второй половине столетия устойчиво росло. С 1961 по 1999 год среднедушевое суточное потребление выросло в мире на 24% — с 2257 до 2808 калорий⁴⁷. В развивающихся странах потребление пищи возросло еще сильнее — на 39%, с 1932 до 2684 калорий.

Особенно примечательно улучшение ситуации индийцев и китайцев, составляющих 40% населения Земли. К 1999 году среднедушевое суточное потребление продовольствия в Китае выросло на 82% и достигло 3044 калорий — по сравнению с продовольственным минимумом в 1636 калорий в голодном 1961 году. В Индии этот показатель вырос на 48% и достиг 2417 калорий по сравнению с 1635 калориями в 1950–1951 годах⁴⁸.

Однако, как показывает рисунок 1, среднедушевое суточное потребление продовольствия повышается с уровнем богатства, и этот показатель возрастал медленнее там, где по разным причинам (война, политическая нестабильность, неудачи государственной и институциональной политики) экономическое развитие отставало. Например, в 1961–1999 годах среднедушевое суточное потребление в Центральной Африке выросло всего лишь на 6% — с 2059 до 2195 калорий⁴⁹. Снижение норм суточного потребления в Восточной Европе и странах бывшего СССР после падения коммунистических режимов лишь подчеркивает значение экономического развития.

Чтобы контекстуализировать данные по среднедушевому суточному потреблению продовольствия, Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН (ФАО) исходит из расчета, что взрослому человеку в развивающихся странах необходимо минимум 1300–1700 калорий в день только для того, чтобы поддерживать основную метаболическую активность в неподвижном лежачем состоянии. Потребление пищи в меньших количествах приводит к ухудшению здоровья, снижению веса, ухудшение физического и психического состояния. С расчетом на умеренную жизнедеятельность средняя суточная норма должна возрасти до 2000–2310 калорий на человека⁵⁰.

Таким образом, с 1961 года по настоящее время потребление продовольствия в развивающихся странах в среднем поднялось с недостаточного уровня до уровня выше минимального. Но эти средние цифры все-таки камуфлируют тот факт, что голод сегодня еще не изжит и многие люди живут ниже черты среднедушевого потребления. Тем не менее, с 1969–1971 по 1997–1999 годы число людей в развивающихся странах, страдающих от хронического недоедания, снизилось с 920 миллионов до 790 миллионов, или с 35 до 17% их общего населения, несмотря на 76-процентный рост народонаселения в этих странах⁵¹. Итак, разрыв между развивающимися и развитыми странами по числу голодающих и недоедающих в целом снизился как в абсолютных, так и в относительных показателях. Однако тенденции, выявляемые в Центральной Африке, усложняют картину. С 1979–1981 по 1997–1999 годы доля голодающего населения Африки понизилась с 38 до 34%, но абсолютные цифры выросли со 168 до 194 миллионов человек⁵².

Почему же экономическое развитие снижает уровень недоедания? Сравнительные данные по разным странам показывают, что рост урожаев и рост среднедушевого продовольственного потребления происходят в соответствии с рисунком 2, то есть и урожаи, и потребление повышаются с ростом доходов⁵³. Урожаи повышаются, потому что богатые страны (или богатые фермеры) могут позволить себе такие повышающие урожай и производительность технологии, как использование удобрений, пестицидов, новых сортов семян и тракторов⁵⁴. Но даже если бедные урожаи или недостаточная производительность оставляют страну богатой, она может импортировать необходимое продовольствие⁵⁵. Как показывает рисунок 1, чем богаче страна, тем выше уровень ее продовольственного потребления.

Поскольку на фоне всемирного изобилия сельскохозяйственных продуктов всегда можно встретить нехватку продовольствия в каком-то конкретном районе, важность торговли нельзя недооценивать. В настоящее время импорт зерна достигает 10% производства в развивающихся странах и 20% в Центральной Африке⁵⁶. Без такого импорта цены на продовольствие в этих странах, несомненно, были бы выше, и это продовольствие было бы доступно меньшему количеству людей. В сущности, посредством торговли глобализация усилила продовольственную безопасность и таким образом снизила вред здоровью, сопровождающий голод и недоедание⁵⁷. Резюмируя, можно сказать, что развивающиеся страны, где уровень голода и недоедания понизился больше, чем в других частях мира, также пережили наиболее бурный экономический рост. Очевидно, что глобализация, ведущая к ускорению экономического развития и расширению торговли, предлагает решение проблем, связанных с этим показателем, а не усугубляет их.

До эпохи индустриализации младенческая смертность, которая измеряется числом детей, умерших в первый год жизни, обычно превышала 200 смертей на 1000 родившихся (не считая мертворожденных)⁵⁸. Начиная с XIX столетия в нескольких развитых странах младенческая смертность начала падать благодаря росту сельского хозяйства, улучшению питания, медицины и системы здравоохранения. К началу 1950-х годов между развитыми и развивающимися странами образовался разрыв, поскольку в первых младенческая смертность снизилась до 59 случаев из 1000, а в последних — до 178⁵⁹. К 1998 году прогресс медицины снизил младенческую смертность в развитых странах до 9 случаев из 1000, но, поскольку существующие технологии здравоохранения (включая знания) еще быстрее распространялись из развитых стран в развивающиеся, показатель младенческой смертности в последних снизился до 64 из 1000⁶⁰. Таким образом, за последние полвека разрыв между развитыми и развивающимися странами в этом отношении уменьшился вдвое⁶¹.

Снижение уровня младенческой смертности имело широкий и глубокий характер. По крайней мере, с 1960 года младенческая смертность снижалась более или менее равномерно в каждой группе стран, изображенных на рисунке 3⁶². Он также показывает, что в каждый конкретный год, по данным, представленным на рисунке 1, повышение среднедушевого дохода обычно связано со снижением младенческой смертности. С 1960 по 1999 год разрыв по этому показателю между странами — членами Организации по экономическому сотрудничеству и развитию (ОЭСР) с высокими доходами и странами с невысокими доходами сократился, а не увеличился. Быстрее всего это отставание сокращается у стран со средними доходами, медленнее всего — у центральноафриканских стран. На первый взгляд, это выглядит странно, поскольку, чем больше исходное отставание, тем быстрее оно должно сокращаться, ведь чем ближе младенческая смертность к нулю, тем проблематичнее ее дальнейшее сокращение.

Рисунок 3. Младенческая смертность, 1960-1999

Источник: World Development Indicators 2001. Washington: World Bank, 2001.

В соответствии с рисунком 2 и быстрым распространением технологий из развитых стран в развивающиеся за последние десятилетия, таблица 1 показывает, что во многих развивающихся странах ситуация сегодня гораздо лучше, чем была в нынешних развитых странах, когда они находились на аналогичном уровне экономического развития⁶³. В 1913 году, когда в Соединенных Штатах среднедушевой доход составлял $5301 (в международных долларах 1990 года), уровень младенческой смертности был около 100 на 1000. А в 1998 году уровень младенческой смертности, например, в Китае и Индии составлял, соответственно, 31 и 71 на 1000, несмотря на то, что среднедушевой доход в этих странах был на 41% ниже в случае Китая и на 67% ниже в случае Индии.

Таблица 1. Технологический прогресс, младенческая смертность и продолжительность жизни

Источники: Maddison А. The World Economy: A Millennial Perspective. Paris: OECD, 2001; Historical Statistics of the United States: Colonial Times to 1970. Washington: Government Printing Office, 1975; World Development Indicators 2001. Washington: World Bank, 2001.

Итак, так же как в случае с голодом и недоеданием, страны, где уровень младенческой смертности понизился в наименьшей степени, — это страны с недостаточным экономическим развитием или страны, которые по разным причинам не смогли полностью использовать преимущества существующих знаний и технологий. И вновь, как и в предыдущих примерах, глобализация предоставляет способ решения этих проблем, а не усугубляет их.

Поскольку исторически снижение уровня младенческой смертности было главным фактором, повлиявшим на улучшение ситуации с продолжительностью жизни, имеются определенные корреляции между изменениями этих двух показателей, особенно на первоначальном этапе. В течение большей части истории человечества средняя продолжительность жизни колебалась между 20 и 30 годами⁶⁴. Продолжительность жизни в нынешних развитых странах начала медленно повышаться в начале XIX века, затем несколько раз (незначительно) падала в середине столетия (возможно, по причине урбанизации), после чего началось, за несколькими заметными исключениями и незначительными флуктуациями, ее непрерывное увеличение, продолжающееся по сей день⁶⁵.

Свой вклад в это улучшение внесло повышение среднедушевого потребления продовольствия, разработка теории микробов и осуществление таких аспектов здравоохранения, как доступ к чистой воде, распространение санитарных норм, пастеризации, вакцинации, антибиотиков, использования пестицидов типа ДДТ для контроля над малярией и другими трансмиссивными болезнями. Поскольку эти достижения здравоохранения и медицины сначала произошли, получили развитие и распространение в развитых странах, между ними и развивающимися странами образовался значительный разрыв по средней продолжительности жизни. К началу 1950-х годов этот разрыв составлял 25,7 лет⁶⁶. Но к концу 1990-х, по мере распространения технологий (включая знания) в развивающихся странах, это отставание сократилось до 11,6 лет.

Однако более внимательный взгляд на тенденции в различных группах стран обнаруживает более сложную ситуацию. На рисунке 4 сравниваются показатели продолжительности жизни в странах — членах ОЭСР с высоким уровнем доходов на душу населения, странах со средним уровнем доходов, странах с низким уровнем доходов и странах Центральной Африки. По данным, представленным на рисунках 1 и 2, в любой конкретный год продолжительность жизни повышается вместе со среднедушевым доходом. С 1960 по 1999 год продолжительность жизни увеличилась в странах — членах ОЭСР и в странах со средним уровнем доходов. Однако разрыв между этими двумя группами стран, уменьшившийся с 24,5 лет в 1960 году до 7,9 в конце 1980-х, поднялся до 8,6 лет к 1999 году — в основном по той причине, что в числе стран со средним уровнем доходов оказалось множество государств Восточной Европы и бывшего Советского Союза, в которых в этот период продолжительность жизни упала вместе со снижением экономических показателей⁶⁷.

Рисунок 4. Продолжительность жизни, 1960-1999

Источник: World Development Indicators 2001. Washington: World Bank, 2001.

Разрыв между странами — членами ОЭСР с высоким уровнем доходов и странами с низким уровнем доходов также сократился за послевоенный период. Но в 1997–1999 годах он несколько увеличился, поскольку в первых продолжительность жизни продолжала расти благодаря медицинским инновациям, а в последних — несколько снизилась⁶⁸. Это снижение было особенно резким в Центральной Африке, где, как показано на рисунке 4, продолжительность жизни понизилась на 3 года в 1990-х в результате эпидемии СПИДа и — в некоторых случаях, что еще важнее, — возрождения малярии⁶⁹, усугубленных гражданскими волнениями и пограничными конфликтами в нескольких районах. Следовательно, в 1990-е годы отставание бедных стран от богатых возросло, повернув вспять тенденцию предыдущих десятилетия. Но разрыв увеличился не потому, что богатые страны улучшили показатель продолжительности жизни за счет бедных; скорее это произошло, потому что при столкновении с новыми болезнями (такими, как СПИД) или новыми формами старых болезней (например, лекарственно-устойчивым туберкулезом) экономических и человеческих ресурсов бедных стран оказалось недостаточно, и они не смогли не только разработать эффективные методы лечения, но даже импортировать и использовать те лекарства и методы лечения, которые были изобретены и разработаны в богатых странах. Примечательно, что и экономические, и человеческие ресурсы, скорее, возрастают с глобализацией, чем без нее.

Центральноафриканский опыт борьбы со СПИДом резко контрастирует с опытом более богатых стран. Когда эта болезнь только появилась, она почти всегда приводила к смерти — как в развитых, так и в развивающихся странах. В развитых странах, особенно в Соединенных Штатах, началась массивная атака на это заболевание, приведшая к развитию нескольких технологий, способствующих снижению его тяжести. В результате с 1995 по 1999 год в США число смертей от СПИДа снизилось более чем на две трети (с 50610 до 16273), хотя число случаев заболевания повысилось почти в полтора раза (с 216 796 до 320282). В 1996 году СПИД в Соединенных Штатах находился на восьмом месте в списке наиболее распространенных причин смерти. К 1998 году он уже не входил в список 15 главных причин⁷⁰.

Соединенные Штаты сумели снизить число смертей от СПИДа — потому что это богатая страна и потому что у этой страны был человеческий капитал, необходимый для решения такой проблемы. Но, несмотря на то, что необходимые технологии уже существуют и, в теории, доступны во всем мире, улучшения такого рода в Центральной Африке еще ждут своей очереди, поскольку население африканских стран не может позволить себе оплатить стоимость лечения, если оно только не субсидируется правительственными, благотворительными или даже промышленными организациями более богатых стран. И действительно, именно на такие субсидии рассчитывают международные силы, ведущие борьбу со СПИДом. Это яркая иллюстрация тезиса о том, что чем больше экономических ресурсов, тем выше вероятность не только создания новых технологий, но и, что не менее важно, реального их применения. Пока технологии не используются, они будут стоять на полке, как красивые безделушки, не приносящие человечеству никакой пользы. Можно, конечно, утверждать, что быстрое распространение СПИДа и других заболеваний в действительности является одним из непреднамеренных последствий глобализации. Без развитой транспортной сети, позволяющей товарам и людям передвигаться на дальние расстояния, СПИД, например, мог бы остаться изолированным явлением и не превратиться в пандемию. Во многом такое утверждение справедливо. Но вместе с тем та же самая сеть позволила решить разнообразные проблемы здравоохранения. Она помогла снизить уровень голода и недоедания, координируя движение сельскохозяйственных затрат и продуктов между фермами и рынками. Это было принципиально необходимо для повышения продовольственного потребления в мире за прошедшие полвека и, как уже отмечалось, стало одним из первых шагов на пути к улучшению здравоохранения. Также, транспортная сеть необходима для распространения по всему миру медицинских и здравоохранительных технологий, поскольку она позволяет, например, распространять лекарства, вакцины, медицинское оборудование, инсектициды для контроля над насекомыми — распространителями инфекционных заболеваний и оборудование для водоочистительных сооружений. Но глобализация — это нечто большее, чем передвижение товаров, она предусматривает и передвижение людей и распространение их идей, знаний и профессионального опыта. Это передвижение также стало возможным благодаря транспортной сети, поскольку врачи, медсестры, агрономы, инженеры и ученые постоянно ездят из развитых стран в развивающиеся и обратно.

Есть, однако, одна область, где глобализация идей и позиций встала на пути дальнейшего улучшения человеческого благосостояния. Одной из причин возрождения малярии во многих развивающихся странах в 1980-е и 1990-е годы было то, что с начала 1960-х препарат ДДТ, с помощью которого после Второй мировой войны в Европе и Северной Америке была уничтожена малярия, стал в богатых странах предметом демонизации⁷¹. В итоге многие богатые страны запретили использование ДДТ и сократили, а то и вовсе прекратили его производство. Хотя это не произвело практически никакого воздействия на ситуацию со здравоохранением в богатых странах, где малярия была уже побеждена и для борьбы с ее отдельными случаями могли быть использованы какие-то его заменители, последствия этого решения для большей части стран третьего мира были поистине трагическими. Глобальное распространение в богатых странах предубеждения по отношению к ДДТ вкупе с недоступностью этого препарата или его высокой ценой (вследствие ограниченного производства) и патерналистскими увещеваниями западных учреждений, организующих помощь развивающимся странам, о том, что экологические последствия употребления ДДТ оправдывают ограничения на его использование в целях здравоохранения, — все это ограничило развивающимся странам доступ к самому рентабельному оружию, которое они могли использовать в многолетней войне против малярии⁷². Это привело к росту смертности от малярии в Центральной Африке⁷³. Ее уровень, упавший с 216 смертей на 100000 случаев заболевания в 1930 году до 107 в 1970-м, вновь поднялся до 165 на 100000 в 1997-м⁷⁴. В 1990–1997 годах, согласно «Докладу о здравоохранении в мире — 1999» (World Health Report 1999) Всемирной организации здравоохранения, уровень смертности от малярии в Центральной Африке повысился на 17 случаев смерти в расчете на 100000 случаев заболевания (со 148 до 165 на 100000)⁷⁵.

Примечательно, что рост этого уровня превысил рост (общей) смертности в этом регионе, повысившейся в обсуждаемый период (1990–1997) с 1541 до 1552 на 100000, то есть на 11 случаев со смертельным исходом в расчете на 100000 случаев заболевания⁷⁶. Иначе говоря, несмотря на эпидемию СПИДа и ввиду роста смертности от малярии, уровень смертности и продолжительность жизни в Центральной Африке сохранили в этот период свои позиции.

Тем не менее, тот факт, что продолжительность жизни в центральноафриканских странах по-прежнему превышает 20–30 лет (что было типично для ситуации до начала развития процессов глобализации), показывает, что, несмотря на эпидемию СПИДа и возрождение малярии, суммарное воздействие глобализации на продолжительность жизни было положительным. Это заключение, на которое косвенно указывает смещение кривой продолжительности жизни вверх на рисунке 2 при движении от 1962 года к 1997-му, подтверждается таблицей 1, показывающей, что продолжительность жизни в развивающихся странах гораздо выше, чем она была в нынешних развитых странах, когда они находились на аналогичном уровне экономического развития.

Рисунок 5 показывает, что процент детей, занятых физическим трудом, также последовательно сокращался в каждой категории стран, сгруппированных по уровню дохода; при этом, чем богаче группа, тем ниже этот процент. Разрыв по объемам детского труда между Центральной Африкой, странами с низким и средним уровнями доходов и странами — членами ОЭСР с высоким уровнем доходов уменьшался по крайней мере с 1960 года. По этому показателю разрыв между странами с высоким уровнем доходов и странами со средним уровнем доходов сократился в наибольшей степени; разрыв между последними и центральноафриканскими странами сократился в наименьшей степени⁷⁷.

Рисунок 5. Детский труд, 1960-1999

Источник: World Development Indicators 2001. Washington: World Bank, 2001.

Значительные улучшения показателей продолжительности жизни, грамотности и экономического роста дали в большинстве стран соответствующий рост ИЧР. Рисунок 6, основанный на «Докладе о человеческом развитии — 2001» Программы развития ООН, показывает, что с 1975 года (самого первого года, для которого в докладе приводятся данные) ИЧР увеличился в группах с так называемым высоким, средним и низким уровнями развития, а также в центральноафриканских странах (из которых две трети также включены в группу с низким уровнем развития). Обратите внимание, что максимальное значение ИЧР на этом рисунке равно единице.

Рисунок 6. Индекс человеческого развития, 1975-1999

Источники: Human Development Report 2001. New York: United Nations Development Program, 2001; World Development Indicators 2001. Washington: World Bank, 2001.

Тем не менее, несмотря на значительные улучшения, в некоторых странах за последнее десятилетие ИЧР понизился. В соответствии с «Докладом о человеческом развитии — 2001» Программы развития ООН, из 97 стран, по которым представлены данные за 1975 и 1999 годы, Замбия обладает уникальным — в негативном смысле — отличием: в этой стране ИЧР в 1999 году был ниже, чем в 1975-м, поскольку за этот период как ВВП на душу населения, так и продолжительность жизни в Замбии понизились. На таком ухудшении могло сказаться присутствие беженцев из неспокойных соседних стран. Любопытно, что с точки зрения доли внешней помощи в ВВП (22,8%), Замбия также находится среди крупнейших в мире получателей иностранной помощи⁷⁸. Таким образом, нисходящая спираль ее траектории вряд ли может быть объяснена глобализацией или тем, что богатые страны обогащаются или развиваются за счет бедных. Более того, из 128 стран, по которым представлены данные в упомянутом докладе, 18 стран, или 15% от их общего числа — 10 центральноафриканских стран и 8 стран Восточной Европы и бывшего СССР, — имели в 1999 году более низкий ИЧР, чем в 1990-м. Продолжительность жизни в каждой из 10 центральноафриканских стран снизилась за этот период в основном по причине либо СПИДа, либо малярии, либо обоих заболеваний сразу; во всех случаях, кроме двух, среднедушевой ВВП также снизился. За указанный период на большинство этих стран также оказали прямое или косвенное воздействие гражданские волнения или отголоски конфликтов, происходивших в соседних странах, что значительно ограничило их ресурсы. Доход на душу населения упал во всех 8 странах Восточной Европы и бывшего СССР, а продолжительность жизни снизилась в 6 странах из 8.

При прочих равных условиях можно ожидать, что в группе стран с низким уровнем развития ИЧР будет, как правило, расти более быстрыми темпами, а в группе стран с высоким уровнем развития — более медленными, поскольку в последних ИЧР ближе к максимуму и поскольку с каждым этапом роста ИЧР повышать его дальше становится все труднее (точно так же, как каждый следующий доллар дохода дает меньшую прибавку к качеству жизни, чем предшествующий доллар). Но на самом деле, как видно из рисунка 6, в 1975–1999 годах дальше всего продвинулись страны со средним уровнем развития, а затем, в порядке убывания, идут страны с низким уровнем развития, с высоким уровнем развития и центральноафриканские страны. В результате в наибольшей степени разрыв по ИЧР сократился между странами с высоким и средним уровнями развития. Отставание стран с низким уровнем развития от стран с высоким уровнем развития также несколько сократилось, но, по обсуждавшимся выше причинам, отставание центральноафриканских стран от стран с высоким уровнем развития только увеличилось.

Благосостояние большей части мирового населения улучшилось и продолжает улучшаться. Благодаря соединению экономического роста и технологического прогресса по сравнению с ситуацией полувековой давности сегодняшние среднестатистические индивиды живут дольше, болеют меньше, они лучше образованы, реже голодают и чаще отправляют детей в школу, чем на работу. За этот период показатели благосостояния повысились во всех группах стран, несмотря на то, что во многих странах Центральной Африки, Восточной Европы и бывшего Советского Союза средняя продолжительность жизни упала по сравнению с концом 1980-х годов — по причине СПИДа, малярии или проблем, связанных с ухудшением экономического положения. Для каждого рассмотренного показателя, вне зависимости от того, становятся ли богатые богаче, а бедные беднее, разрыв по показателю человеческого благосостоянии между богатыми странами и прочими группами стран за последние четыре десятилетия по большей части уменьшился. Однако, сравнивая богатые страны и Центральную Африку, мы обнаруживаем, что хотя разрыв по показателю младенческой смертности между этими группами стран сокращается, отставание по средней продолжительности жизни за последнее десятилетие здесь увеличилось (но не настолько, чтобы свести на нет значительные улучшения, достигнутые ранее). И несмотря не все это соответствующее отставание по ИЧР сократилось.

Принято сокрушаться по поводу неравенства доходов, но бывают ситуации, когда определенное неравенство может пойти на пользу человечеству. Примем во внимание, например, такой факт: поскольку большинство шагов в сторону улучшений в области здравоохранения в основном уже было сделано (за исключением тех мест, где глобализация замедлилась), поиск и осуществление методов лечения не побежденных сегодня заболеваний (таких, как паралич, болезни сердца и рак) постепенно становятся все дороже. Более богатые общества имеют больше возможностей вкладывать средства в исследование и развитие новых или улучшенных технологий в целом и технологий диагностирования, лечения или искоренения этих болезней в частности. Один из ярких примеров этого — ситуация со СПИДом.

Кроме того, новые технологии часто требуют наибольших затрат на начальных стадиях разработки. Поэтому богатые обычно первыми овладевают новыми или инновационными технологиями. По мере того, как богатые люди начинают покупать ту или иную технологию, ее поставщик может увеличить производство и ее цена упадет — хотя бы из-за результатов экономии и накопления опыта. Снижение цен позволяет и менее богатым приобрести эту технологию, что прокладывает путь к дальнейшему падению цен и допускает на рынок людей с еще более скромными средствами. Таким образом, можно утверждать, что имущественное неравенство стимулирует изобретение, развитие и распространение новых технологий.

Эта модель все время воспроизводится с разными товарами и услугами (например, с телефонами, видеомагнитофонами, персональными компьютерами и даже с отдыхом на экзотических курортах), а также с медицинскими технологиями (например, с антибиотиками, пересадкой органов и, в последнее время, с лечением СПИДа). Сначала все эти нововведения были дороги, но затем цены на них начинали снижаться. Поэтому определенное имущественное неравенство, судя по всему, идет на пользу человечеству. Очевидно, для каждого конкретного набора характеристик спроса и предложения для той или иной технологии существует оптимальный уровень неравенства доходов, максимизирующий темпы освоения этой технологии, а также уровень ее воздействия на улучшение человеческого благосостояния. Другими словами, даже если игнорировать тенденции, ведущие к неравенству в других, более существенных показателях благосостояния людей, неравенство доходов — это не та призма, сквозь которую можно рассматривать плюсы и минусы глобализации.

Не ограничиваясь неравенством доходов, лауреат нобелевской премии по экономике Амартия Сен утверждает, что неравенство — это главная проблема глобализации и что «важнейший вопрос связан с распределением потенциальных выгод от глобализации между богатыми и бедными странами и между разными группами стран»⁷⁹.

Если принять тезис Сена о центральном положении проблемы неравенства, данные, приведенные и обсуждаемые в этой статье, указывают, что вне зависимости от того, усугубилось неравенство доходов или нет, с точки зрения действительно критически важных параметров благосостояния — уровня недоедания, младенческой смертности, продолжительности жизни, эксплуатации детского труда, — все страны мира сегодня гораздо ближе к равенству, чем были несколько десятилетий назад.

Однако за последние полтора десятилетия разрыв по показателю средней продолжительности жизни между богатыми и некоторыми беднейшими странами увеличился. Поэтому можно утверждать, что, по крайней мере, по отношению к этому важнейшему показателю глобализация не отвечает на «важнейший вопрос» Сена. Но полагать, что глобализация принесет одинаковую выгоду всем странам, — не более разумно, чем, скажем, ожидать, что один и тот же курс экономики в одинаковой степени повысит знания всех студентов. Например, Сен получил больше пользы от своих занятий, чем его однокашники, не потому, что кому-то другому уделялось меньше внимания, а, наверное, потому что он, Сен, оказался более подготовленным, упорней трудился, а может быть даже от природы был более талантлив, чем другие. Подобно тому, как неравное распределение выгод и результатов не вредит образованию, неравные темпы улучшения человеческого благосостояния не могут служить основанием для осуждения глобализации. Действительно, рисунки 1–6 показывают, что там, где отставание по параметрам благосостояния увеличилось, это произошло не из-за чрезмерной, а из-за недостаточной глобализации. Богатые страны живут лучше не от того, что они отняли что-то у бедных; скорее, бедные страны живут лучше от того, что извлекают пользу из технологий, которые развивают богатые, и их ситуация улучшилась бы в еще большей мере, если бы они смогли в еще большем объеме воспользоваться плодами глобализации. Если богатым странам можно что-то инкриминировать, так это, во-первых, демонизацию ДДТ, которая — и в этом повинна глобализация — повлияла на изменение отношения к ДДТ в развивающихся странах⁸⁰. Это послужило одной из причин возрождения малярии в 1980-е и 1990-е годы, из-за чего в Центральной Африке уровень смертности повысился, а средняя продолжительность жизни понизилась в большей степени, чем могло быть при других обстоятельствах. Во-вторых (и это, может быть, важнее), поощряя развитие отдельных экономических секторов посредством субсидий и импортных барьеров (действия, которые совсем не обязательно улучшали их собственное экономическое благосостояние), богатые страны замедлили темпы глобализации и затруднили многим

¹ See, for example, Kevin Watkins, Aart Kraay, and David Dollar, “Point/Counterpoint: Making Globalization Work for the Poor,” Finance and Development 39, no. 1 (March 2002), pp. 24–28; Martin Khor, “Backlash Grows against Globalisation,” 1996; W. Bowman Cutter, Joan Spero, and Laura D’Andrea Tyson, “New World, New Deal,” Foreign Affairs (March–April 2000): 80–98; Bernard Wasow, “New World, Bum Deal?”Foreign Affairs (July–August 2000); Jay Mazur, “Labor’s New Internationalism,” Foreign Affairs (January–February 2000): 79–93; “The FP Interview: Lori’s War,” Interview originally published in Foreign Policy (Spring 2000), www.foreignpolicy.com/best_of_fp/articles/wallach.html; and United Nations Development Program, Human DevelopmentReport 1999 (New York: UNDP, 1998), pp. 3, 11.
² Cutter, Spero, and Tyson.
³ David Dollar and Aart Kraay, “Spreading the Wealth,” Foreign Affairs (January–February 2000), (visited May 26, 2002). Xavier Sala-i-Martin finds that both world poverty rates and global income inequality have declined substantially in the past 20 years. Xavier Sala-i-Martin, “The World Distribution of Income,” National Bureau of Economic Research working paper no. 8933, May 2002.
⁴ For instance, Stephen Lewis, a leading Canadian New Democratic Party politician, former Canadian ambassador to the United Nations, and erstwhile deputy executive director of UNICEF, is quoted as having said: “There is something profoundly wrong with globalization. ...There is more to the world than creating bigger markets. We can’t ignore the human dimension.” Quoted in Ryan Smith, “Lewis Flays Globalization,” University of Alberta Express News, January 29, 2001, on file with author. Similarly, Lori Wallach, an anti-globalization organizer who came to prominence during the Seattle protests, notes: “The question is, what is going on in real measures of well-being? So, while the volume, the flow of goods, may be up, and in some countries gross national product may be up, those macroeconomic indicators don’t represent what’s happening for the day-to-day standard of living for an enormous number of people in the world. That gets to one of the biggest critiques of the WTO in its first five years, which is that while the overall global flow of trade continues to grow, the share of trade flows held by developing countries has declined steadily. Similarly, 27 over that five-year period, while the macroeconomic indicators have often looked good, real wages in many countries have declined, and wage inequality has increased both within and between countries.” “The FP Interview.”
⁵ Zach Dubinsky, “Amid the Tears: Protesters, Police, Politics and the People of Quebec,” Cleveland Free Times, April 25 — May 1, 2001. This slogan is reminiscent of the title of a book by Eric A. Davidson, You Can’t Eat GNP: Economics As If Ecology Mattered (Cambridge, Mass.: Perseus, 2000).
⁶ Indur M. Goklany, Economic Growth and the State of Humanity (Bozeman, Mont.: Political Economy Research Center, 2001), pp. 6, 10–19; and Indur M. Goklany, “The Future of the Industrial System,” Paper presented at International Conference on Industrial Ecology and Sustainability, University of Technology of Troyes, Troyes, France, September 22–25, 1999.
⁷ James Gwartney and Robert Lawson with Walter Park and Charles Skipton, Economic Freedom of the World: Annual Report 2001 (Vancouver, B.C.: Fraser Institute, 2001); David Dollar and Aart Kraay, “Growth Is Good for the Poor,” World Bank, Development Research Group, 2000; James Gwartney, Randall Holcombe, and Robert Lawson, “The Scope of Government and the Wealth of Nations,” Cato Journal 18, no. 2 (1998): 163–90; Seth W. Norton, “Poverty, Property Rights, and Human Well-Being: A Cross-National Study,” Cato Journal 18, no. 2 (1998): 233-45; and Robert J. Barro, The Determinants of Economic Growth: A Cross-Country Empirical Study (Cambridge, Mass.: MIT Press, 1997). With respect to democracy and economic growth, Barro, pp. 52–61, suggests that increased economic growth tends to increase democracy (the so-called Lipset hypothesis), but democracy’s effect on economic growth is mixed; apparently growth increases with democracy at low levels of democracy but declines at high levels, perhaps because redistribution impulses are harder to contain in democracies. This is echoed in William Easterly, The Elusive Quest for Growth: Economists’Adventures and Misadventures in the Tropics (Cambridge, Mass.: MIT Press, 2001), pp. 265–67. See also Dani Rodrik, “Democracy and Economic Performance,” Harvard University, Kennedy School of Government, December 14, 1997, www.ksghome.harvard.edu/~.drodrik.academic.ksg/demoecon.PDF ; and Francisco L. Rivera-Batiz, “Democracy, Governance and Economic Growth: Theory and Evidence,” undated, www.columbia.edu/cu/economics/discpapr/DP0102–57.pdf .
⁸ Figure 1 is based on cross-country analyses reported in Goklany, Economic Growth and the State of Humanity, and Indur M. Goklany, The Precautionary Principle: A Critical Appraisal of Environmental Risk Assessment (Washington: Cato Institute, 2001), pp. 23, 76–78. The data used to generate this figure are from World Bank, World Development Indicators 1999 (Washington: World Bank, 1999) except for daily food supplies per capita, which are from World Resources Institute, World Resources 1998–1999 (Washington: World Resources Institute, 1998). Each of the curves in Figure 1 is based on a best-fit equation generated using log-linear regression of the indicator on the (log of) per capita income (estimated as gross domestic product per capita), with the exception of the infant mortality curve, which was generated using a log-log regression. The curves representing access to safe water and literacy were truncated at 100 percent, while the child labor curve was truncated at 0 percent. The slopes of each of the regression lines were significant at the 0.1 percent, or better, level. The number of data points (N) and R2 for the indicators were as follows: 148 and 0.645 for life expectancy, 147 and 0.745 for infant mortality, 150 and 0.629 for daily food supplies per capita, 96 and 0.520 for literacy, 51 and 0.549 for access to safe water, and 140 and 0.534 for child labor.
⁹ For example, 100 percent for literacy and access to safe water and 0 percent for child labor (measured as the percentage of children aged 10–14 years in the labor force).
¹⁰ See United Nations Development Program, Human Development Report 2001 (New York: UNDP, 2001).
¹¹ Jasper Becker, Hungry Ghosts: Mao’s Secret Famine (New York: Free Press, 1996).
¹² Robert W. Fogel, “The Contribution of Improved Nutrition to the Decline of Mortality Rates in Europe and America,” in The State of Humanity, ed. Julian L. Simon (Cambridge, Mass.: Blackwell, 1995), pp. 61–71; Robert W. Fogel, The Fourth Great Awakening and the Future of Egalitarianism (Chicago: University of Chicago Press, 2000), pp. 74–79; World Health Organization, World Health Report 1999 (Geneva: WHO, 1999); Richard A. Easterlin, Growth Triumphant: The Twenty-First Century in Historical Perspective (Ann Arbor: University of Michigan Press, 1996), pp. 46, 89–91; and Indur M. Goklany, “Saving Habitat and Conserving Biodiversity on a Crowded Planet,” BioScience 48 (November 1998): 941–53.
¹³ World Health Organization, World Health Report 2000 (Geneva: WHO, 2000), pp. 176–83.
¹⁴ World Resources Institute, World Resources 1998–1999.
¹⁵ U.S. Department of Health and Human Services, Office of Disability, Aging and Long Term Care, Active Aging: A Shift in the Paradigm (Washington:HHS, 1997), www.aspe.hhs.gov/daltcp/reports/actaging.htm; see also Eileen M. Crimmins, Yasuhiko Saito, and Dominique Ingegneri, “Trends in Disability-free Life Expectancy in the United States, 1970–90,” Population and Development Review23, no. 3 (1997): 555–72, 689–90.
¹⁶ Ibid.
¹⁷ Joel Mokyr, The Lever of Riches: Technological Creativity and Economic Progress (New York: Oxford University Press, 1990), pp. 174–76; Gwartney, Holcomb, and Lawson; Barro, The Determinants of Economic Growth, pp. 19–23; Robert J. Barro, Education and Economic Growth; and Easterly, pp. 71–84.
¹⁸ Easterlin, pp. 9, 79. Barro, Education and EconomicGrowth, pp. 20–21, suggests that education of women at the primary level might increase economic growth by reducing the total fertility rate, but his analysis does not show any significant effect on economic growth due to secondary education for women, which, he opines, might be due to gender discrimination. Dean Filmer and Lant Pritchett show that infant and child mortality rates—indicators of public health—decline with women’s education. This might be a mechanism through which women’s education helps spur economic growth. Dean Filmer and Lant Pritchett, Child Mortality and Public Spending on Health: How Much Does Money Matter? October 17, 1997, www.worldbank.org/html/dec/Publications/Workpapers/WPS1800series/wps1864/wps1864.pdf.
¹⁹ Not surprisingly, expenditures on research and development increase with per capita GDP. Linear-regression analysis of cross-country data for 1994 from World Bank, World Development Indicators 1999, shows that the slope is significant at the 5 percent level (N=53, R2=0.506). This analysis used GDP per capita for 1994 adjusted for purchasing power parity. See also Indur M. Goklany, “Strategies to Enhance Adaptability: Technological Change, Economic Growth and Free Trade,” Climatic Change 30 (1995): 427–49.
²⁰ Easterlin, p. 46. However, as Mokyr, pp. 174–75, has pointed out, this may not always be the case. See also Easterly, pp. 71–84.
²¹ Goklany, “Strategies to Enhance Adaptability”; and Goklany, “Saving Habitat and Conserving Biodiversity.”
²² Easterlin, p. 161.
²³ Fogel, “The Contribution of Improved Nutrition,” pp. 61–71; Fogel, The Fourth Great Awakening, p. 78; World Health Organization, World Health Report 1999; Easterlin; and Goklany, “Saving Habitat and Conserving Biodiversity.”
²⁴ Fogel, The Fourth Great Awakening; and Easterlin.
²⁵ Goklany, “Saving Habitat and Conserving Biodiversity”; Goklany, “Strategies to Enhance Adaptability”; and Indur M. Goklany, “Potential Consequences of Increasing Atmospheric CO₂ Concentration Compared to Other Environmental Problems,” Technology 7S (2000): 189–213.
²⁶ Goklany, “Saving Habitat and Conserving Biodiversity”; and Goklany, “Strategies to Enhance Adaptability.”
²⁷ Dubinsky; and Davidson.
²⁸ Goklany, “Saving Habitat and Conserving Biodiversity”; see also Lant Pritchett and Lawrence H. Summers, “Wealthier Is Healthier,” Journal of Human Resources 31 (1996): 841–68.
²⁹ World Bank, World Development Report:Investing in Health (New York: Oxford University Press, 1993), pp. 17–21; Fogel, “The Contribution of Increased Nutrition”; Easterlin, pp. 89–91; World Health Organization, World Health Report 1999; and Barry Bloom, “The Future of Public Health,” Nature 402 (Supplement 1999): C63–64.
³⁰ Easterlin, p. 90.
³¹ Harvard University Center for InternationalDevelopment and the London School of Hygiene and Tropical Medicine, Economics of Malaria, Executive Summary, 2000, www.malaria.org/jdsachseconomic.html.
³² World Health Organization, World Health Report 1999; and Fogel, “The Contribution of Increased Nutrition.”
³³ Goklany, Economic Growth and the State of Humanity, Figures 3 and 7, pp. 11, 18.
³⁴ The cycle of progress is briefly described in ibid., pp. 26–31. See also Goklany, “The Future of the Industrial System.”
³⁵ See, for example, Barro, The Determinants of Economic Growth; Dollar and Kraay, “Growth Is Good for the Poor”; Gwartney and Lawson; and Gwartney, Holcomb, and Lawson.
³⁶ Jeffrey A. Frankel and David Romer, “Does Trade Cause Growth?” American Economic Review (June 1999): 379–99; Barro, The Determinants of Economic Growth; and Dollar and Kraay, “Growth Is Good for the Poor.”
³⁷ Goklany, “Strategies to Enhance Adaptability.”
³⁸ Ibid.
³⁹ A vivid example of the importance of trade in improving human well-being comes from Iraq whose inability, because of trade sanctions, to fully operate and maintain its water, sanitation, and electrical systems or to obtain sufficient food for its population has contributed to a deterioration of public health and lowered life expectancies since the Gulf War. The need to alleviate these problems was the basis for various UN Security Council resolutions to extend its “Oil-for-Food” program. United Nations, “Security Council Extends Iraq “Oil-for-Food” Programme for Further 186 Days,” Press release SC/6872, June 8, 2000, www.un.org/News/Press/docs/2000/20000608.sc6872.doc.html
⁴⁰ Goklany, “Strategies to Enhance Adaptability.”
⁴¹ Figure 2 is based on cross-country analyses reported in Goklany, Economic Growth and the State of Humanity, pp. 11, 15, using data from World Bank, World Development Indicators 1999. In this figure GDP per capita is based on constant (1995) dollars at market exchange rates. As in Figure 1, the life expectancy curves are based on best-fit equations generated using log-linear regressions. The slopes of both of these regression lines are significant, that is, economic development leads to a statistically significant improvement in life expectancy. Equally important, the change in the intercepts going from 1962 to 1997 is positive and statistically significant at the 0.1 percent level. That is, the upward displacement in the life expectancy curve between 1962 and 1997 (which can be attributed to technological change over that period) is statistically significant.
⁴² Goklany, Economic Growth and the State of Humanity, pp. 7, 9.
⁴³ As in Figure 1, the two infant mortality curves are based on log-log regressions using data from World Bank, World Development Indicators 2001 (Washington: World Bank, 2001). The slopes of each of these regression lines are statistically significant at the 0.1 percent level. More important, the change in the intercepts on the log (infant mortality) axis going from 1962 to 1997 is statistically significant for this pair as well. See Goklany, Economic Growth and the State of Humanity, pp. 13–34.
⁴⁴ Ibid.
⁴⁵ Paul Ehrlich, The Population Bomb (New York: Ballantine Books, 1968).
⁴⁶ W. Paddock and P. Paddock, Famine 1975! America’s Decision: Who Will Survive? (Boston: Little, Brown, 1967).
⁴⁷ Based on FAOSTAT Database, from Indur M. Goklany, “Agricultural Technology and the Precautionary Principle,” in Environmental Policy and Agriculture: Conflicts, Prospects, and Implications,ed. Roger Meiners and Bruce Yandle (Lanham, Md.:Rowman and Littlefield, forthcoming 2002).
⁴⁸ Ibid.
⁴⁹ Ibid.
⁵⁰ UN Food and Agricultural Organization, “Assessment of Feasible Progress,” in Food Security. Technical Background Documents 12–15 (Rome: FAO, 1996), vol. 3.
⁵¹ UN Food and Agricultural Organization, The State of Agriculture 1996 (Rome: FAO, 1996); and UN Food and Agricultural Organization, The State of Food Insecurity in the World 2001, www.fao.org/docrep/003/y1500e/y1500e00.htm
⁵² Ibid.
⁵³ UN Food and Agricultural Organization, The State of Agriculture 1996 (Rome: FAO, 1996); and UN Food and Agricultural Organization, The State of Food Insecurity in the World 2001, www.fao.org/docrep/003/y1500e/y1500e00.htm
⁵⁴ Ibid.
⁵⁵ Ibid.
⁵⁶ FAOSTAT Database 2001.
⁵⁷ Goklany, “Strategies to Enhance Adaptability.”
⁵⁸ K. Hill, “The Decline in Childhood Mortality,” in The State of Humanity, pp. 37–50.
⁵⁹ World Resources Institute, World Resources 1998–1999.
⁶⁰ Goklany, Economic Growth and the State of Humanity, p. 14.
⁶¹ Goklany, “The Future of the Industrial System.”
⁶² The country groupings in this and the following two figures are taken from the classifications used in World Bank, World Development Indicators 2001.
⁶³ Economic data are from Angus Maddison, The World Economy: A Millennial Perspective (Paris: OECD, 2001); data on life expectancy (LE) and infant mortality (IM) for the United States in 1913 are from U.S. Bureau of the Census, Historical Statistics of the United States: Colonial Times to 1970 (Washington: Government Printing Office, 1975); the LE and IM data for 1998 are from World Bank, World Development Indicators 2001.
⁶⁴ Samuel H. Preston, “Human Mortalitythroughout History and Prehistory,” in The State of Humanity, pp. 30–36.
⁶⁵ Goklany, Economic Growth and the State of Humanity, pp. 7–15.
⁶⁶ World Resources Institute, World Resources 2000–2001 (Washington: World Resources Institute, 2000).
⁶⁷ World Bank, World Development Indicators 2001.
⁶⁸ Ibid.
⁶⁹ For example, in 1998 Zambia lost more than twice as many disability-adjusted life years to malaria as it did to HIV/AIDS. Personal communication from Richard Tren, May 14, 2002, based on statistics from Zambia’s Central Board of Health. The malaria mortality rate in Sub-Saharan Africa, which stood at 184 per 100,000 in 1950, had declined to 107 in 1970. That decline continued until the 1980s, but by 1997 it had rebounded to 165; by contrast, in the rest of the world it declined from 39 per 100,000 in 1950 to 1 per 100,000 in 1997. World Health Organization, World Health Report 1999, p. 50.
⁷⁰ Goklany, The Precautionary Principle, pp. 9–10 and references therein.
⁷¹ Rachel Carson, Silent Spring (Cambridge, Mass.: Houghton Mifflin, 1962).
⁷² Roger N. Bate, “How Precaution Kills: The Demise of DDT and the Resurgence of Malaria,” in Perilous Precaution: The Folly of Disregarding Science, ed. Roger N. Bate (Cambridge: European Science and Environment Forum, 2002), pp. 70–82; Wallace Chuma, “A Renewed Role Sought for DDT in Malaria War,” Pittsburgh Post Gazette, July 21, 2002, www.postgazette.com/healthscience/20020721malaria3.asp; and Goklany, The Precautionary Principle, pp. 13–18
⁷³ Bate; Chuma; and Goklany, The PrecautionaryPrinciple, pp. 13–18.
⁷⁴ World Health Organization, World Health Report 1999, p. 50. It’s unclear whether the mortality rate was age adjusted for a standard population distribution.However, the change in this distribution between 1990 and 1997 is unlikely to have modified the increase in mortality rate by much.
⁷⁵ Ibid. This increase in the mortality rate alone translates into an increase of more than 100,000 additional malaria deaths in 1997.
⁷⁶ World Bank, World Development Indicators 2002.
⁷⁷ World Bank, World Development Indicators 2001.
⁷⁸ ”Emerging-Market Indicators: Net Official Aid,” The Economist, March 23–30, 2002, p. 102.
⁷⁹ Amartya Sen, “A World of Extremes: Ten Theses on Globalization,” Los Angeles Times, July 17, 2001, www.globalpolicy.org/globaliz/define/0717amrt.htm.
⁸⁰ Deepak Lal has warned against rich countries imposing their values on poor countries. “If the West ties its moral crusade too closely to the emerging process of globalization,” he writes, “there is a danger that there will also be a backlash against the process of globalization.” Deepak Lal, “The Challenge of Globalization: There Is No Third Way,” in Global Fortune: The Stumble and Rise of World Capitalism, ed. Ian Vásquez (Washington: Cato Institute, 2000), p. 40