Как Муссолини управлял итальянскими женщинами

Виктория де Грация
(Опубликовано в журнале "Гендерные исследования" №12 2004. с. 54-71. Перевод с английского Татьяны Рябовой)

Изучая положение итальянских женщин при Муссолини, необходимо принимать во внимание два вопроса. Во-первых, что было «специфически фашистского» в подавлении женщин в Италии в период между двумя мировыми войнами? Во-вторых, каким образом анализ отношения этого режима к женщинам может способствовать лучшему пониманию природы фашистского правления в целом? Моя точка зрения, кратко, заключается в следующем: диктатура Муссолини представляла собой совершенно особый эпизод патриархатного правления. Фашистский патриархат принял за аксиому то, что мужчины и женщины различны по самой своей природе. Впоследствии он интерпретировал эту идею в пользу преимущества итальянских мужчин и встроил ее в особенно репрессивную, всеобъемлющую и беспрецедентную систему определения женского гражданства, контроля над женской сексуальностью, над оплатой труда женщин и над их участием в жизни общества. В конечном счете, эта система точно так же неотъемлема от стратегий диктатуры в сфере государственного строительства, как и ее корпоративистская регуляция труда, ее автаркичная экономика и ее ориентация на войну. Антифеминистские воззрения представляли собой такую же часть фашистских убеждений, как их жесткий антилиберализм, расизм и милитаризм.

Хотя положение женщин полезно исследовать в контексте истории конкретной страны и конкретного периода времени, в рамках этой статьи я предлагаю все же использовать системный подход. Такой подход исходит из посылки, что определенные изменения в гендерных отношениях данного режима не следует приписывать исключительно специфике его политики и его действиям. Причем это касается как изменений к лучшему (таких, как больший доступ женщин к образованию, возможность для них отношений товарищества), так и к худшему (таких, как предрассудки в отношении женского труда, представления о месте женщины в семье и государственное регулирование сексуальности). Происходящие процессы были гораздо более сложными, продолжительными, распространенными. Если мы попытаемся объяснить гендерную политику итальянских фашистов только приказами фашистской диктатуры, то рискуем не понять вовсе, как фашизм мог выступать одновременно и за семью, и против семьи; и модернизировать женские роли, и в то же самое время призывать вернуть женщин к домашнему очагу; стимулировать рождаемость, и, вместе с тем, сдерживать эти процессы. Если же, напротив, мы поместим проблему положения женщин при Муссолини в контекст изменения стратегий государственного строительства в межвоенный период, когда европейское искусство управления государством переживало кризис, то мы сможем лучше объяснить как парадоксы новой, гендерно-обусловленной, системы эксплуатации, так и противоречивые реакции, которые она вызывала у итальянских женщин¹.

Перестраивая гендерные отношения

Гендерная политика фашистского режима во многих отношениях представляла собой специфически итальянскую реакцию на крушение страны в Первой мировой войне и на то, что происходило после этого - на те процессы, которые британский экономист Джон Мейнард Кейнс охарактеризовал в 1919 году как викторианскую модель капиталистического накопления². Европейский либерализм довоенного периода, основанный на запрете пользования гражданскими правами, на усиливающейся идеологии дефицита и на политике радикального сокращения потребления, развивался через требование от подданных жесткого порядка в обществе и пуританской морали. Великое эмансипационное движение европейских женщин (заметное уже в довоенном суфражизме), с его глубокими корнями в демографической революции и распространении в середине 19 века либеральных идей, стало необратимым после того, когда миллионы женщин были вовлечены в экономику военного времени. Впоследствии многие женщины двинулись в сферу труда белых воротничков, и, что совершенно очевидно, большинство городских жителей уже жили в соответствии с более свободными сексуальными и социальными нормами, связанными с массовой культурой. Вместе с тем, правительства, соперничая с этим прессом эмансипации, столкнулись со сложными проблемами, которые творцы политики объединяли в рубрику «проблемы народонаселения»³. Эти проблемы включали в себя широкий диапазон вопросов от спада рождаемости и того феномена, который социальные работники в настоящее время называют «проблемами семьи», до конкуренции мужчин и женщин на рынке труда и непредсказуемости поведения потребителей. Практически все эти вопросы имели отношение к выполнению женщиной того времени множества ролей, иногда несовместимых между собой - матери, жены, гражданина, работницы, потребителя и клиента правительственных социальных служб. Предлагаемые решения неизбежно ставили авторов разрабатываемой политики перед головоломкой, суммированной в язвительный фразе шведского социолога и социального реформатора Альвы Мюрдаль, а именно: «Один пол - это социальная проблема»⁴.

В межвоенные десятилетия всем западным правительствам был брошен двойной вызов: демократизации, с одной стороны, и «проблем народонаселения» - с другой. Они ответили на вызов, во-первых, санкционированием женского суфражизма, и, во-вторых, предложением новых общественных дискурсов о женщине, разработкой законодательства, регулирующего роль женщины на рынке труда, а также переформулированием семейной политики. Реструктуризация гендерных отношений, таким образом, шла рука об руку с тем, что Чарльз Майер обозначил как «перестройку» экономических и политических институтов с целью гарантировать консервативные интересы перед лицом экономической нестабильности и демократизации общественной жизни⁵. Приобретала ли эта реструктуризация авторитарный или демократический оттенок, репрессировала ли она труд или ставила его себе на службу, допускала ли женщин к прогрессу или была недвусмысленно антифеминистской - все это варьировалось (в каждой стране) в зависимости от характера правящих классовых коалиций и их позиций по широкому кругу вопросов, связанных с проблемами общественного благосостояния и экономического перераспределения. Окончательный результат реструктуризации обусловил важные аспекты первого опыта женщин в условиях капитализма с государственным регулированием, появившимся в 1930-х годах.

В фашистской Италии правительство обращалось к двойной проблеме женской эмансипации и демографической политики, эксплуатируя старые традиции меркантилистского мышления. Эта традиция возродилась с семидесятых годов 19 века, когда европейские элиты, реагируя на усилившуюся международную конкуренцию и растущие классовые конфликты, стали добиваться защиты внутренних рынков от зарубежных товаров и наращивания своих экспортных возможностей. Как и их предшественники из 18 века, теоретически обосновавшие потребность общества в «множестве работящих бедняков», неомеркантилисты были обеспокоены задачей достижения такого размера населения, который мог бы обеспечить дешевую рабочую силу, военные нужды и удовлетворить все внутренние потребности⁶. К началу двадцатого столетия к этим проблемам добавились снижение уровня рождаемости, проблемы этнических меньшинств (чьи, как утверждалось, расовые характеристики и националистический голод размывали национальную/ государственную идентичность), а также специфика рождаемости внутри страны, которая угрожала тем, что количество так называемых «наименее пригодных» возрастало, в то время как элита приходила в упадок. Накануне Великой войны в связи с демографическими вопросами появляется новая биологическая политика. Вдохновленные идеей социал-дарвинистов о жизни как смертельной борьбе за существование, творцы новой политики предложили приспособить к целям государственной политики программу общества евгеников и программу социального здоровья. Цели состояли, в основном, из двух частей: поддерживать приходящее в упадок на международном поле влияние и обеспечивать контроль над численностью населения внутри страны. Поскольку этническое разнообразие и женская эмансипация рассматривались как помехи, постольку биологическая политика легко впитывала в себя настроения антифеминизма и антисемитизма.

<...>

Фашистская Италия решала проблему народонаселения в неомеркантилистской парадигме; режим объяснял свою «битву» за увеличение рождаемости в терминологии национального спасения. Такая позиция имела немедленные последствия для женщин. Государство провозгласило, что оно является единственным арбитром в вопросе об оптимальном размере населения. В принципе, женщине не оставляли права решений в вопросах деторождения. Предполагалось, что подданные-женщины на деле являются антагонистами государства: принимали они сами или нет решение ограничить размер семьи, они считались ответственными за действия в интересах семьи. Цель разрабатываемой государством экономической политики заключалась в том, чтобы ограничить потребление и, тем самым, сокращать импорт и развивать экспорт. Кроме роста социального неравенства, это могло обусловить и усиление экономических факторов, способствующих снижению уровня рождаемости. Отвергая реформы для снижения таких сдерживающих средств, фашизм стремился навязать деторождение запрещением абортов, продажи контрацептивных средств и полового воспитания. Одновременно фашистское государство оказывало предпочтение мужчинам в семейных структурах, на рынке труда, в политической системе и обществе в целом. Это было осуществлено при помощи гигантского механизма политического и социального контроля, что сделало возможным переложить бремя экономического роста на наименее привилегированные в социальном отношении слои общества.<...>

Репродуктивная политика

Атака фашистов на репродуктивную свободу, является, пожалуй, наиболее известным аспектом их сексуальной политики. В своей знаменитой речи на День Вознесения 26 мая 1927 года Муссолини оценил вопрос «защиты расы» как один из основных для внутренней политики фашизма; дуче поставил цель для нации, которая в это время насчитывала 49 миллионов человек, достичь к середине века численности в 60 миллионов человек. Чтобы обосновать значение этого вопроса, Муссолини использовал два способа аргументации (мы могли бы добавить, что подразумевался и третий, не менее важный, аргумент, а именно восстановить или «нормализовать» отношения между мужчинами и женщинами, перевернутые с ног на голову во время войны). Первый способ аргументации Муссолини был меркантилистским: в нем подчеркивалась потребность в максимальном количестве людей для удешевления рабочей силы. Другой способ был характерен для нации, вступившей на путь империалистической экспансии; сокращение роста населения в Италии (тенденция, усилившаяся в двадцатых годах, и даже более очевидная с того времени, когда правительство усовершенствовало технику социологических исследований), ставило под угрозу срыва экспансионистские амбиции лидеров диктатуры. Если Италия не станет империей, любил говорить дуче, то она определенно станет колонией.

В своем призыве «рожайте, больше рожайте» диктатура лавировала между реформами и репрессиями, призывами к индивидуальной инициативе и конкретными государственными стимулами. ONMI, национальная служба охраны материнства и детства, наилучшим образом представляет позиции реформаторов. Основанная 10 декабря 1925 года, с энтузиазмом встреченная и поддержанная католиками, националистами и либералами, она ставила в центр своей деятельности тех женщин и детей, которые не смогли добиться успеха в рамках обычной семейной структуры. Другие меры реформаторов включали налоговые льготы для отцов больших семейств, финансируемые государством страховку матерей и отпуск женщин по рождению ребенка, займы на рождение ребенка и брак, а также семейное пособие для тех, кто получает за свой труд заработную плату. Репрессивные меры включали отношение к абортам как к преступлению, запрет регулирования деторождения, цензуру сексуального образования и специальный налог на холостяков. К этому можно добавить поощрение карьерного роста для мужчин - глав больших семей; эта мера в свете высокой безработицы была дискриминационной по отношению к женщинам и, равным образом, по отношению к «патологически эгоистичным» холостякам и бездетным женатым мужчинам.

В отличие от нацистской Германии, фашистская Италия отказалась от негативных мер евгеников. Это не означает, что идеология не была евгенической. Но фашистская инженерия населения основывалась на категориях, весьма отличных от категории «расы», и она оправдывала другой механизм расового отбора. В отличие от Германии, Италия никогда не сталкивалась с проблемой меньшинств, достойной обсуждения - по крайней мере, до того, как с завоеванием Эфиопии в 1936 году дуче не основал итальянскую африканскую империю. Только после этого последовали первые законы против расового смешения. И итальянские теоретики расы не опасались плодовитого размножения низших слоев. Скорее, наоборот. Они отмечали «разницу в уровне рождаемости» и были настроены скептически по отношению к псевдонаучности англоамериканцев и, позднее, по отношению к нацистским способам биологического отбора. Фашистская «революция молодежи», как это было сформулировано ведущим итальянским демографом Коррадо Джини, обещала «открыть шлюзы» «единственного резервуара жизненной энергии», а именно, деревни с ее «низшими плодовитыми классами, от изменения внутренней композиции и смешения которых зависит обновление нации»⁷. Эти взгляды усиливались суровыми предостережениями католической церкви против «зоотехники, применяемой к человеческому роду»⁸. Вдохновленный, с одной стороны, пессимистическими идеями мальтузианского невмешательства («рост населения будет обгонять ресурсы»), а с другой - оптимистическими взглядами дарвинистов («выживут самые жизнеспособные»), режим, таким образом, лишь надзирал, хотя временами даже публично аплодировал той очевидной корреляции, о которой говорили преданные режиму демографы, а именно, между так называемыми большими семьями и бедностью, перенаселением, недоеданием и неграмотностью.

Заявить, что фашистскую политику отличает от нацистской евгеники большее невмешательство, не означает считать ее менее тяжелой для женщин, особенно для женщин из бедных слоев. Развитие фашистской демографической политики имело два лица. С одной стороны, она была строго нормативной. Эксперты рассматривали женщину как «плохо подготовленную» к материнской миссии, как «слабую и несовершенную в своем репродуктивном аппарате» и, тем самым, как предрасположенную производить «ненормальных» потомков⁹. Таким образом, в целом острие государственной политики было направлено на распространение «модернизированных» моделей деторождения и ухода за детьми. В то же самое время фашистские евгеники оправдывали политику невмешательства, по крайней мере, в отношении беднейших слоев населения. В конце концов, реформы могут стать не только дорогостоящими, но и контрпродуктивными, если их целью станет максимальная рождаемость. Да, конечно, более высокий уровень жизни мог побудить семью государственного служащего завести второго ребенка - соображение, которое оправдывало заботливое отношение режима к среднему классу, живущему на жалованье. Однако те же самые меры могли лишь породить завышенные ожидания в крестьянских семьях, что, в свою очередь, способствовало распространению расчетливости - то есть, как раз того, что привело к ограничению рождаемости в семьях горожан.

Последствия такой двуличной политики были очень суровыми. Итальянские женщины, особенно горожанки из рабочего класса, ориентировались на уменьшение количества детей в семье. «Один ребенок, профессор, мы ходим только одного ребенка», - признавались доктору Макконе, ведущему педиатру, многие туринские женщины¹⁰. Чтобы реализовать это желание, они практиковали планирование семьи так активно, как только могли, главным образом, при помощи абортов. Аборты, вопреки драконовским запретам, к концу тридцатых годов стали наиболее распространенной формой регулирования деторождаемости¹¹. Поскольку все аборты были подпольными (вне зависимости от того, кто их делал - врач или соседская сотаге), женщина подвергалась высокому риску занесения инфекции, физического увечья или смерти. Более того, время запрета регулирования деторождаемости пришлось на тот самый момент, когда информация в обществе стала распространяться достаточно свободно, после нескольких веков цензорства Контрреформации, что делало фашистскую антималыузианскую компанию особенно принудительной. Она усиливала, особенно в сельских районах, религиозно санкционированный фатализм по отношению к контролю над репродуктивными процессами. Но даже девушки-работницы с севера Италии вспоминали «почти враждебно», что они были невежественными «как животные» в отношении этой стороны жизни. Новые государственные, профессиональные и рыночные модели создали более высокие социальные стандарты для вынашивания и воспитания детей, и они клеймили, если не подавляли фактически, традиционную практику деторождения и вскармливания. Хотя они оказались неспособными обеспечить как социальные, так и экономические условия для того, чтобы женщина могла соответствовать новым стандартам и не приносить при этом значительных личных жертв. Детская смертность упала до 20%, с 128 человек на тысячу в 1922 году до 102 на тысячу в 1940 году, но эти темпы были почти равными динамике предшествующих двух десятилетий и все еще ставили детскую смертность в Италии на 25% выше, чем во Франции и Германии¹². В целом, материнство при фашистском правлении было напряженным трудом. Не случайно, слова «жертва» и «ограничение себя во всем» шли лейтмотивом через женские рассказы о своем материнстве на всем протяжении тридцатых годов.

Семья как оплот государства

Семейная политика фашистов, подобно репродуктивной, сформировалась в контексте постоянных притязаний режима на ресурсы индивидуального домохозяйства. Идеологи жаловались на кризис итальянской семьи, ее сокращающиеся размеры, пресловутую потерю отцовского авторитета, чувство неудовлетворенности хозяйки и непокорность детей. Средний размер итальянской семьи сократился; он составлял по переписи 1936 года 4,7 человека (по сравнению с 4,3 человека в семье по переписи 1921 года). Тем не менее, семья все еще оставалась большой. Итоги специальной переписи показали, что, по крайней мере, 2 из 9,3 миллионов итальянских семей в 1927 году насчитывали семь и более живых детей. Почти 50% всех семей жили в маленьких городках с населением до 10.000 жителей и 38% получали основные доходы от сельского хозяйства. Доля натурального хозяйства, означавшего, что все необходимые материальные блага (равно как и услуги) производились внутри семьи и не поступали на рынок, оценивалась в 30%¹³. Как бы то ни было, диктатура, казалось, была уверена в том, что итальянские семейные связи достаточно прочны, чтобы выдержать то давление, которое появилось, когда стали урезаться заработные платы, сниматься небольшие сбережения граждан для вложений в экономику и в колониальные начинания режима, ограничиваться расходы на общественные службы, аренду жилья и социальные расходы в целом. Этот пресс стал жестче и стал чаще озвучиваться публично в тридцатые годы, когда диктатура предприняла кампанию во имя экономической самодостаточности.

Подобная эксплуатация ресурсов домашнего хозяйства была особенно очевидной в двух программных пунктах: первый - это деурбанизация (ruralization), второй - это урезание заработных плат. Деурбанизация имела особую важность в свете усилий, предпринимавшихся режимом с целью сократить зависимость от зарубежных источников импорта продуктов питания, особенно пшеницы, и сдержать приток крестьян в города, что приводило к усилению роста безработицы, уменьшению благосостояния и обострению социальную нестабильность. Всеобъемлющая анти-урбанистическая кампания зависела от расширения ресурсов крестьянского домохозяйства. Впервые об этом упомянул Муссолини в своей речи на День Вознесения, когда он говорил о «стерилизующей» роли урбанизации и необходимости вернуться к сельскому образу жизни. Шаги, которые начали предприниматься в 1928 году с целью возвратить безработных на их первоначальное место проживания и сократить внутреннюю миграцию, сопровождались правительственной поддержкой издольщины и проектов развития крестьянских ферм при помощи дарования права долгосрочной аренды в области освоения пустующих земель. В результате тесных связей родственников семьи должны были быть вытолкнуты многовековой формой держаний (а именно - издольщины, или mezzadria). Так называемый vergaro, или capoccia, был настоящим патриархом. Чтобы вести переговоры с землевладельцами в периоды упадка цен на сельскохозяйственную продукцию, он должен был обладать полномочиями контролировать трудовые службы своей жены и детей. Семьи, практиковавшие издольщину, продолжали оставаться среди наиболее крупных семей; их численность составляла в среднем 7,5 человек, и труд massaia, или хозяйки, обычно превышал труд главы семьи (хотя в самых благоприятных сельскохозяйственных контрактах первый оценивался в две трети от второго). Согласно исследованиям Национального Института Сельского хозяйства, на тосканских фермах в начале тридцатых годов упорно работающие Джузеппе, Эгисто и Фаустино ежегодно выполняли работу на 2296, 2834 и 2487 часов, в то время как их жены - Лючия, Виржиния и Мария, соответственно, на 3290, 3001 и 3655 часов¹⁴.

Схожее отношение диктатуры к «средствам существования» и «семейным» заработным платам демонстрирует ее эксплуататорский взгляд на семьи рабочих. Представление о том, что мужчина должен быть в состоянии на свою зарплату содержать жену и иждивенцев, было широко распространено в Италии, как и везде, и расценивалось в качестве первостепенного условия для создания стабильной семейной жизни рабочего класса. То же заявляли буржуазные реформаторы - до того, как Муссолини вступил в Рим. Продолжали поддерживать подобные воззрения и католики; Энциклика Пия VI Quadrigesimo Anno вновь подтвердила тезис Льва XIII, заявленный в De rerum novarum (1891): социальная справедливость предполагает, чтобы «зарплаты рабочего были достаточны для того, чтобы прокормить его и его семью»¹⁵. К марту 1937 года, когда фашистский Большой Совет ухватился за эту идею с тем, чтобы поддержать демографическую политику дуче, данные переписи достаточно ясно свидетельствовали о том, насколько радикальны должны быть экономические реформы: даже уже в 1931 году 45% (4280000 из 9300000) итальянских семей зависели от двух и более кормильцев.

Как выяснилось, пособия, задумывавшиеся, чтобы, в конечном счете, пополнить семейный доход, добавляли немного к заработной плате большинства рабочих. Первоначально они были введены в 1934 году с целью помочь тем семейным рабочим, которых ставили на неполный рабочий день, чтобы препятствовать массовым увольнениям. К середине июля 1937 года перечисления, финансируемые тремя долями от государства, работодателей и рабочих и выплачиваемые главам домохозяйств в зависимости от числа иждивенцев, распространялись на все частные и государственные предприятия, сельское хозяйство, торговлю и промышленность. В других странах такие выплаты наталкивались на резкое сопротивление профсоюзов; подобные меры обычно применялись в отраслях, находящихся в упадке (например, в текстильной или угольной промышленности). То, что фашистская Италия оказалась способной провести эти меры в полном объеме, отражало беспомощность организованного труда. Фашистская система вспомоществования семье, наряду со сдерживающими усилиями фашистских союзов торговаться по поводу увеличения заработных плат, играла в пользу интересов рабочих с семьями против интересов тех, кто семей не имел. Внутри же семьи эти меры были предназначены прежде всего главе-мужчине; на работающих жен, неженатых сыновей или дочерей, живших дома, пособие не распространялось. Самым же неприятным было то, что эти меры не были направлены на решение главной проблемы - выживание семьи зависело от работы нескольких ее членов, нередко включая и труд матери. Вопреки фашистской идеологии, число замужних работающих женщин возросло с 12% в 1931 году до 20,7% в 1936 году. В Италии тридцатых годов работали около 40% замужних женщин, что в процентном отношении больше всех других европейских стран, за исключением Швеции. Разумеется, от этой социальной демократии работающая женщина имела и выгоду - в относительно широком ранге защитных мер и служб¹⁶.

Теоретически, то, что диктатура расширяла социальное страхование и пособия семье, уменьшало напряженность в итальянском обществе, которая стала очевидной по мере того, как оно становилось более урбанизированным, и экономика перешла на массовое производство, размывая тем самым семейную солидарность, основанную на ремесленных сообществах города и деревни. При Муссолини пропаганда утверждала, что если мать до безумия любит своих детей и заботится о них, то вся нация поддерживает ее в этом. INFPS, IPAP, INA, CRI, INFAIL, OND, GIL, не говоря о знакомой нам уже ONMI - вот тот набор аббревиатур названий правительственных и партийных организаций конца 1930-х годов, к которым отцы семейств могли обращаться за помощью. Вместе с тем византийская запутанность социальных служб фашистской бюрократии нередко скорее усиливала сомнения, нежели их рассеивала. В целом система проводилась в жизнь по причине ее политической выгодности; она была привита к тысячелетним традициям частной и получастной церковной и муниципальной благотворительности. Чтобы рассчитывать на пособие, семьи должны были организовать работу с учетом родственных связей. В результате, близкие родственники держались вместе, и стратегии выживания усиливали то, что пропагандисты режима иногда порицали как «священный эгоизм» («sacro egoismo») семьи (famigliuola). В то же самое время, когда фашистская диктатура сделала семью более публичным институтом, она непреднамеренно усилила частную сферу и «просемейное» поведение, которые обычно ассоциировалось с итальянской гражданской культурой.

Такая политика вынуждала итальянских женщин искать для себя новые социальные роли. Теоретически фашизм вернул женщин в дом, где они, рожая и вскармливая детей, вносили вклад в надлежащее функционирование частной сферы. Но, поскольку диктатура, придавая большое значение семье, развивала новые модели для ее функционирования, женщин принуждали к тому чтобы они знали свои общественные обязанности. Не последней из этих обязанностей была «подготовка детей для фашистской послешкольной программы и проведение отдыха в партийных и городских лагерях»; если матери были бедными, они становились «specialisti della assistenza», чтобы добиться государственного пособия. Более того, фашистское государство всеобщего благосостояния серьезно рассчитывало на волонтеров-женщин для осуществления своей программы. Так, женщины из высшего класса играли ведущую роль в определении новых норм семейного поведения, помогая представительницам низших классов усваивать их. Они передавали способы ведения домашнего хозяйства женщинам из слоя мелкой буржуазии и рабочего класса и даже сельским massaie - через курсы домоводства, уроки по уходу за детьми и неформальные совместные собрания, которые финансировались женскими фашистскими группами, сформировавшимися под влиянием условных буржуазных представлений о респектабельности и «рациональном» управлении домом. Процесс управления домом был невозможен без мучительного составления бюджета, уменьшения количества детей, и напряженных калькуляций, как лучше использовать школы, политические организации и социальные службы режима в интересах собственных семей. Итогом было усилившееся осознание зависимости семьи от служб государства. Нет сомнений, что это стимулировало развитие известного чувства благодарности режиму; правительственная пропаганда восхваляла дуче как автора множества правовых нововведений. Но эта зависимость также порождала осознание противоречий между интересами семьи и патриотическим долгом. «Скажите мне, профессор, - обратилась туринская работница к Луиджи Макконе, протестуя против демографической политики режима, - Разве это справедливо или человечно, что нам, женщинам, нужно рожать много детей, которые предназначены идти на войну, когда они повзрослеют? О, никогда! Мы любим своих детей, мы делаем своими жалкими средствами все, что только можем, для их воспитания. Мы воспитываем их для себя, для лучшего будущего для них, но не для Родины»¹⁷.<...>

Политические организации

Попытки диктатуры сплотить женщин в широком ряду партийных организаций, на первый взгляд, противоречат ее же усилиям по устранению женщин из публичной сферы. Однако фашизм, в отличие от консервативных режимов, осознавал, что социальная и гендерно дифференцированная политика сложных обществ не может проводиться не только без поддержки мужчин, но и без поддержки женщин. Действительно, к тому моменту, когда диктатура сама обострила и без того резкую социальную и половую дифференциацию итальянского общества, на RNF была возложена обязанность содействовать развитию сети организаций для женщин. К концу тридцатых годов партия имела полный набор таких объединений. В него входили fascifemminile - организация, предназначенная, главным образом, для горожанок из среднего класса (ее ядро было основано в 1920 году), massaie rurali для крестьянок (1934) и SOLD для женщин-работниц (1938); вдобавок к piccoli italiane было учреждено отделение организации студентов (GUF) для девушек, и, наконец, giovanefasciste. Накануне Второй мировой войны около 3180000 женщин были членами той или иной партийной группы.

Все же сначала фашистская партия так подозрительно относилась к эмансипационному движению, что долго откладывала санкционирование партийных организаций для женщин. PNF была откровенно враждебной к требованиям поддержать своих первых сторонниц; она грубо разрушила эмансипационные надежды пионерок фашистского движения, игнорируя своих основательниц, отвергая и в некоторых случаях исключая их - при том, что большинство этих женщин получили образование, имели аристократическое происхождение и были родом с севера Италии¹⁸. До начала тридцатых годов число членов женских католических объединений превышало численностьfascifemminili. До 1931 года, когда была основана Академия Орвьето, PNF совсем не планировала обучать женские кадры и до 1936 года не была намерена делать это в значительном масштабе. Только в конце 1936 года PNF, наконец, заказала Фиат 1100s для fiduciares, попечителей женских отделений провинциальных объединений. До этого женщины-организаторы должны были пользоваться общественным транспортом. Впрочем, более вероятно, что, благодаря высокому статусу в обществе большинства семей, к которым они принадлежали, их возили повсюду семейные шоферы.

Мобилизация женщин в массовом масштабе началась только в начале тридцатых годов. Первый призыв расширять вовлечение в fasci femminili появился в начале Великой депрессии; волонтерки из высшего класса должны были «протянуть руку народу» работая на партийных кухнях, где людей обеспечивали благотворительным супом, и в государственных учреждениях социальной помощи, чтобы накормить или иным способом помочь нуждающимся. Второй призыв, во время Эфиопской войны, был направлен к «женщинам Италии», чтобы превратить «каждую семью в оплот сопротивления» против санкций Лиги Наций, наложенных на Италию¹⁹. В 1935-1937 годах численность фашистских женских групп резко увеличилась. Третий призыв должен был превратить женскую amore dipatria (любовь к родине) в более всеохватывающую и деятельную sensibilita nazionale (национальную чувствительность); целью этого призыва было подготовить женщин к тотальной войне, и это разрушало все различия между личными и публичными обязанностями, между самопожертвованием, семейными интересами и общественным служением.

Тем не менее, если сравнивать с опытом нацистского режима, мобилизация женщин итальянским фашизмом была тонкой, как бумага. В Италии не было «женской Fuehrer über alles», подобной нацистке Гертруде Шольц-Клинк, оказывающей влияние через женское бюро NSDAP, включенной, по крайней мере, в список нацистских иерархов и гордившейся своими регулярными беседами с Гитлером. Fasci femminile управлялись комитетом под контролем секретаря PNF. В отличие от мужских организаций, которые, благодаря своей численности и сращиванию со столичной бюрократией, могли подать голос за своих избирателей, женские объединения не имели достаточно власти, чтобы представлять проблемы женщин. Их лидеры-аристократки имели какое-либо влияние лишь благодаря тому, что были богатыми и знатными женщинами или же имели высокопоставленных супругов. Действительно, режим был склонен отобрать у женских объединений даже те самые функции, которые сначала им делегировал, а именно - социальную работу. Теоретики тоталитарного государства рассматривали оказание государственной помощи в качестве лишь временной меры по пути к совершенствованию всеобъемлющего, тотального государства социальной помощи. И эта помощь, как предполагалось, должна основываться на статистических науках, а не на чувствах, и работать над ее осуществлением должны мужчины, а не женщины. В конце концов, находившиеся среди организаторов социальной помощи женщины, некогда состоявшие в рядах активисток женского движения, отстояли свое право предоставлять кадры для выполнения этой исключительно важной общественной функции. Только женщины обладали чувствительностью, чтобы «проникнуть в тайны других душ и понять их настоящие чувства». Более того, женщины имели обязанность по отношению к обществу быть активными вне «узкой ограниченности семейного круга». Наконец, они одни могли обратить внимание на «неизбежные лакуны в действиях государства»²⁰.

В конечном счете, фашистской системе организации женщин дорогу преградил парадокс. Долгом женщины было материнство. Будучи custodi del focolare, они были обязаны в первую очередь производить потомство, вскармливать его и справляться с семейными обязанностями в интересах государства. Однако они не могли выполнять эти обязанности без того, чтобы не представлять себе те требования, которые общество к ним предъявляет. Если бы женщины оставались замкнутыми в рамках домашнего хозяйства, то они были бы не способны соединить личные интересы с интересами коллективности. В целом, при правлении Муссолини дорога женщины вела из домашнего хозяйства не к эмансипации, но к новым обязанностям по отношению к семье и государству; не к автономии, но к подчинению новым господам. Управление значениями женского политического участия было неизбежно запутаннейшей задачей. Женские лидеры хотели, чтобы их юные подопечные сочетали в себе «благороднейшие традиции» с «современностью», будучи одновременно «созданиями мужественной отваги и утонченной женственности»²¹. Было неизбежным и то, что вовлечение женщин в политические организации заключало в себе риск поддержания женских эмансипационных чаяний. Это, как минимум, отвлекало их от основных обязанностей как «матерей первопроходцев и солдат».

В заключение отметим, что фашистское управление женщинами было продуктом эпохи, в которой демографическая политика воспринималась в контексте вопроса о силе нации. Фашизм смотрел в лицо этой проблеме с перспективы консервативной социальной коалиции и в контексте экономических стратегий, которые наложили тяжелое бремя на труд и ресурсы домохозяйства. Через рынок труда и иерархию власти внутри семейного союза режим переложил из этого бремени на женщин столько, сколько это было возможно. В то же самое время диктатура Муссолини представила целый ряд ответов на политику (государственного) невмешательства, осуществляемую либеральными предшественниками. Как в собственно политике, так и в области гендерной (sexual) политики, диктатура использовала всю мощь государственной власти, чтобы установить новый «нравственный» порядок, отрицающий трансгрессивный гендерный порядок либеральной эры. Она признала женское гражданство, хотя отрицала его какое бы то ни было эмансипационное значение. Эксплуатируя страх многих женщин - равно как и мужчин - перед стихией рыночных сил, стремительными изменениями в уровне рождаемости и семейных нормах, отсутствием социальной защиты в либеральном государстве, диктатура представляла себя как защитницу интересов семьи, примиряя эти интересы с основной, национальной идентичностью.

Фашистское управление женщинами, таким образом, представляло собой сложную смесь патерналистского протекционизма и мягкого попустительства, позитивных факторов и нечестных принуждений. Не случайно, что наиболее тоталитарный взгляд на семейную политику в фашистской Италии, требовал от режима быть и более реформистским, и более репрессивным. Эта позиция была сформулирована самоуверенным, но ярким молодым католическим социологом Фердинандом Лоффредо. В своей часто цитируемой «Politica dellafamiglia» (1938) Лоф-фредо призывал к созданию того, что может быть названо неопатриархальной семьей. Основанная на доминировании отца и центральном месте в семье матери, эта семья была предана «расе» больше, чем любому режиму. Чтобы способство­вать ее развитию, итальянский фашизм должен был отречься от своей «манчестерской» благотворительности, пособий по рождению и прочих демографических «трофеев», каждый из которых потворствовал индивидуалистической логике. Режим должен был также отречься от политических инициатив, которые подрывали семейную солидарность, таких, как расширяемая партией сеть центров dopolavom, молодежные группы или коллективные празднования фашистского Крещения детей. Настоящая, подлинная реформа предполагала инвестирование в семейные выплаты, льготное налогообложение в зависимости от членов семьи, и поддержку бесплатных служб, ориентированных на семью - то есть, многое из тех мер, которые предполагались в Швеции того времени. Хотя эти реформы не только не разрешили бы «социальную проблему», порожденную женщинами, но и угрожали усугубить ее. Сама политика, предполагавшая, что женщине отводится центральное место в семье, а семье - в жизни расы и нации, находилась под угрозой быть разрушенной женщинами. По своей природе женщины более восприимчивы к индивидуалистической философии и наиболее склонны объединять ее с идеологией семьи. Следовательно, наряду с реформами, государство должно было проводить тотальную власть, прежде всего с целью установления «духовной автаркии нации», то есть остановить разлагающие потоки индивидуалистической идеологии из-за рубежа, и затем сплотить общественное мнение с целью вытеснения женщин с рабочего места и с публичной арены. Чтобы стать эффективными, реформы должны были идти рука об руку с репрессиями. «Женщины, - заключил Лоффредо - должны вернуться под абсолютное подчинение мужчине - отца или мужа; подчинение и, следовательно, духовная, культурная и экономическая второсортность»²².

Сама противоречивость фашистской патриархии неизбежно открыла двери разногласиям. На волне Указа от 5 сентября 1938 года рабочие из белых воротничков ходатайствовали перед Муссолини за то, чтобы не позволять фашизму отворачиваться от «итальянской женщины», которая во время эфиопской войны ответила с рвением на призыв фашизма к самопожертвованию²³. Женщины-юристы праздновали десятилетие фашистской революции, но их интерпретация фашистского семейного законодательства показала, что нормы прогрессировали гораздо быстрее, чем того допускали законы²⁴. Писательницы, шокированные женоненавистническим поворотом итальянского общества после 1925 года, населяли свои романы покорными героинями; те с мазохистским пылом мстили за себя миру и в то же самое время с фатализмом относились к своей судьбе.²⁵ Женщины-работницы устраивали «забастовки против родов», сопротивляясь ужасающему насилию, содержащемуся в приказе режима размножаться. К концу тридцатых годов 20 века в университетах возросло число как студентов, так и студенток («поколение дикторских фашистов»); они видели в стареющем режиме препятствие для своих легитимных карьерных амбиций и стали поддерживать марксистскую и католическую идеологии.

То, что связало вместе настолько разные идеи, происходило не столько от какой-либо женской восприимчивости, сколько от факта, что все это отвечало общепринятой системе правления. За два десятилетия диктатура артикулировала новое понимание женского гражданства, хотя и затруднила его достижение. С самого начала фашизм принял решение относиться к женщинам как к единой группе, ставя на службу национальной государственной власти их общее биологическое предназначение - быть «матерями расы». Однако фашистское государство своей политикой усиления социальной дифференциации по доходу и привилегиям, разделило тем самым и женщин - по кастам и функциям. Законы, социальная служба и пропаганда постоянно воспроизводили идею первостепенной важности материнства. Но бедность, скудная система государственной помощи и, наконец, вступление страны в войну сделали осуществление функции материнства исключительно трудным предприятием. В фашистской идеологии утверждалось, что семья является опорой государства, но стратегии семейного выживания требовали сокращения рождаемости в итальянском обществе. Массовая политика диктовала женщинам участие в политической жизни. Но семейные регуляции, социальные нормы и двойственные воззрения самих фашистских лидеров по вопросу о вовлечении женщин в публичную жизнь препятствовали большинству женщин интегрироваться в ритуализированный энтузиазм фашистской массовой политики.

Тем не менее фашистская система в значительной степени определяла тот путь, которым женщины (как и мужчины) интерпретировали свое предназначение, выражали свое недовольство, а также способ, каким они воспринимали последствия этого протеста. Итальянские женщины были примечательно активны в движении Сопротивления. С конца лета 1943 года движение распространялось от Неаполя в направлении севера, после того как Большой фашистский Совет, с поддержкой короля Виктора Эммануила II, сместил Муссолини в дворцовом перевороте 25 июля. Затем движение Сопротивления достигло центральных районов Северной Италии, когда 9 сентября временное правительство маршала Бадольо после подписания перемирия с союзниками трусливо бежало, бросив тем самым страну для немецкой оккупации. В начале 1945 года движение Сопротивления насчитывало около 250000 членов. Семьдесят тысяч женщин состояли в Женских группах Обороны и двадцать пять тысяч находились в войсках. Кроме того, десятки тысяч других женщин укрывали борцов Сопротивления, заботились о них, приходили на выручку итальянским и иностранным солдатам из расформированных частей, помогали евреям бежать от нацистской и фашистской политики и защищали итальянских мужчин от депортации в Германию для принудительного труда. 4600 женщин были арестованы, подвергались пыткам и мучениям. 2750 были депортированы в немецкие концентрационные лагеря; 623 были казнены или убиты в сражениях²⁶. Большинство из них составляли близкие к коммунистическому Сопротивлению работницы и крестьянки; их сплоченные сообщества и долговременные семейные политические привязанности усиливали оппозиционное движение. Однако там были и представительницы католического среднего класса и видные аристократки. Последних было не так уж и мало; среди них отметим Марию Жозе, уроженку Бельгии и невестку короля Виктора Эммануила III? которая склонялась к социализму.

Нет никаких сомнений, что сама война, сопровождавшаяся после 1943 года жестокой немецкой оккупацией, была очень большим стимулом для присоединения к Сопротивлению. Она показала неспособность женщин добиваться невозможного, а именно: выполняя свой патриотический долг, мужественно отдавать своих сыновей и мужей на уже совершенно ненужную фашистскую войну и одновременно добывать средства для пропитания. После 1943 года «женское сознание» (если использовать термин Теммы Каплан, который был призван выразить смысл коллективных обязанностей, коренящихся в принятии женщинами разделения социального труда по полу) объединилось с «коммунальным сознанием», что связало мужчин и женщин в борьбе за освобождение Италии от нацистов и фашистов²⁷. Обнаружить следы некоего особого феминистского влияния в этом женском участии сложнее. Как политическое и общественное движение во имя свободы и социальной справедливости, возглавляемое политическими партиями, полными решимости завоевать власть с целью восстановления к концу войны Италии, Сопротивление не поощряло критики мужского превосходства. Оно не пыталось противостоять и сложным процессам самоидентификации и гендерной реконструкции, требовавшим переосмыслить обманчивые условия двух десятилетий национального развития при правлении фашистов. Когда же пришло время отмечать победы Сопротивления, вклад женщин в общем и целом «замалчивался». Новая Республика, хотя и допуская формальное равенство на рынке труда, даруя женщинам право голоса, все же поддерживала уголовные кодексы, семейные законодательства, равно как и многочисленные социальные нормы и культурные модели поведения, заимствованные из фашистской эры.

¹ deGrazia V. How Fascism Ruled Women: Italy, 1922-1945. Berkeley: University of California  Press, 1992. Сравните с национальными подходами, лучшие образцы которых см.: Bortolotti F.P. Femminismo e partiti politici in Italia, 1919-1926. Rome: Editori Riuniti, 1978; Macciocchi M. A. La donna nera. Milan: Feltrinelli, 1976; Meldini P. Sposa e madre esemplare. Rome, Florence: Guaraldi, 1975; Mondello E. La donnanuova. Rome: Editori Riuniti, 1987.
² Keynes J.M. The Economic Consequences of the Peace. 1920, rpt. New York: Harper and Row, 1971. P. 9-26.
³ Myrdal G. Population: A Problem for Democracy. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1940; Myrdal A, Myrdal G. Crisis in the Population Question. Stockholm, Albert Bormiers Forlag, 1935. В работе Д.В. Гласса содержится широкий круг сравнений - см.: Glass D.V Population Policies and Movements in Europe. Oxford: Clarendon Press, 1940; краткий обзор см.:. McCleary С. F. Pre-War European Population Policies // The Milbank Memorial Fund Quarterly. April 1941. Vol. 19,2.R 105-120.
⁴ Myrdal A. Nation and Family, The Swedish Experiment in Democratic Family and Population Policy. New York: Harper and Brothers, 1941. P. 398 ff.
⁵ Maier Ch. Recasting Bourgeois Europe. Princeton: Princeton University Press, 1975.
⁶ Heckscher E.F. Mercantilism. In2 vol. / transl. by. M. Shapiro. London: Allen and Unwin, 1935. Vol.2.R145ff, 273ff.
⁷ Pogliani C. Scienzaestirpe: eugenica in Italia, 1912-1939//Passatoepresente. 1984. "Vol. 5.P. 79.
⁸ Pogliani C. Scienza e stirpe: eugenica in Italia. P. 80-81.
⁹ Pende N. Nuovi orientamenti per la protezione e 1 'assistenza della madre e del fanciullo // Medicina Infantile. August, 1936. Vol. 7,8. P. 233.
¹⁰ Maccone L. Ricordidiun medico  pediatra. Turin: G. B. Paravia, 1936. P. 62.
¹¹ Passerini L. Torino operaia e fascismo. P. 213-219; Detragiache D. Un aspect de lapolitique demographique de l'ltalie fasciste: la repression de l'avortement // Melanges de l'Ecole Framaise de Rome. 1980.92,2. P. 691-735.
¹² Gattei G. Per una storia del comportamento amoroso dei bolognesi: Le nascite dall'unita al fascismo//Societa e storia. 1980. Vol.9. P. 627ff; SomogyiS., Lamortalitaneiprimi cinque anni di eta in Italia, 1863-1963. Palermo: Ed. Ingrana, 1967. P. 42, table 7.
¹³ См. в основном: Melograni P. Ed. La famiglia italiana dall' Ottocento a oggi. Rome, Bari: Laterza, 1988; Barbagli M. Sotto lo stesso tetto; Mutamenti della famiglia in Italia dal XV al XX secolo. Bologna: II Mulino, 1984; Zamagni V Dinamica e problemi della disttibuzione commerciale ealminutoirail 1880 elaIIGuerramondiale//Mercatieconsumi: Qrganizzazione e qualificazione del commercio in Italia dal XVII al XX secolo. Bologna: Edizioni Analisi, 1986. P. 598.
¹⁴ INEA. Monografie di famiglie agricole: Studi e monografie. Rome: 1929-. No. 14. В частности: Mezzadri di Val di Pesa e del Chianti, 1931, особенно P. 46,74,94.0 процессе деурбанизации в целом см.: PretiD. Lamodernizzazione corporativa: 1922-1940. Milan: Franco Angeli, 1987. P. 53-100.
¹⁵ Цит. no: Giordani I. Ed. Le encicliche sociali deipapi, 4th ed. Rome: Editrice Studium, 1956. P 200.
¹⁶ BettioF. The Sexual Division ofLabor: The Italian Case. Oxford: Clarendon Press, 1989. P. 117; Saraceno C. La famiglia operaia sotto il fascismo; La classe operaia durante il fascismo // Annali Fondazione Giangiacomo Feltrinelli. 1979—1980. V20;cm. также ее: Percorsi di vita femminile nella classe operaia: tra famiglia e lavoro durante il fascismo // Memoria. October 1981. Vol. 2. P. 64-75.
¹⁷ Maccone L. Ricordi. P. 67.
¹⁸ Detragiache D. 11 fascismo femminile da San Sepolcro all'affare Matteotti, 1919-1924 // Storia Contemporanea. April, 1983.2. P.211 -251; Bartoloni S. II fascismo femminile e lasuastampa: La Rassegna femminile italiana, 1925—1930 //NuovaDWF. 1982.21. P. 143—169.
¹⁹ Mussolini B. Elogio alle donne d'ltalia//Opera Omnia. Vol. XXVII. P. 266.
²⁰ Boni G. II lavoro sociale delle donne: le grandi organizzazioni in Italia e all' estero (Corso per visitatrici fasciste). Pisa: TipografiaPellegrini, 1936. P. 4,9. См. также: Modigliani О. Lavoro sociale delle donne. Rome, 1935. P. 22
²¹ Archivio Nazionale dello Stato, Segreteriaparticolare delDuce, Carteggio ordinario, 509-504/ 3 fascicolo Angiola Moretti. Речь, обращенная к выпускниками visitatrici fasciste в присутствии королевы Италии (14 мая 1940 г.).
²² Lof&edo F. Politico dellafamiglia. Milan: Bompiani, 1938. P. 230-231,376,412,464.
²³ Archivio Centrale dello Stato, PresidenzaConsiglio dei Ministri, 1937—1939, fascicolo 1/3-1, f.954.4 petition. Rome, October 6,193 8— Duce.
²⁴ La donna e la famiglianellalegislazionefascista. Naples: La Toga, 1933.
²⁵ Maggi M. Rassegna letteraria: scrittrici d'ltalia // Almanacco della donna italiana. 1930. P. 182. Примеры см. в: Lombardo E. La donna senza cuore. Milan: Corbaccio, 1929; Pietravalle L. Le Catene. Milan: Mondadori, 1930.
²⁶ Bruzzone A., Farina R. La resistenza taciuta. Florence: La Pietra, 1976; Alloisio M., Beltrami G. Volontarie della liberta. Milan: Mazzotta, 1981; Serra B.G. Campagne: testimonianze di partecipazione politica femminile. In 2 vol. Turin: Einaudi, 1977.
²⁷ Female Consciousness and Collective Action: The Case of Barcelona, 1910—1918// Signs. Spring 1982. Vol.7. P.545-566; CottN.F. What's in aName? The Limits of'Social Feminism,' or Expanding the Vocabulary of Women's History // Journal of American History. December, 1989. Vol. 76,3.P 827.